Думаю, страдания того мига на приеме будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
– О; не нужно, чтобы это было так! Я больше тебя не опозорю, обещаю! Мне говорят, что мы привыкнем, забудем, что между нами ничего не было, кроме дружбы. Я должна пожелать, чтобы ты был счастлив. – Ты можешь быть счастливым?
Ответом ей было едва заметное покачивание головы. Она чуть улыбнулась:
– Нет, сердце у тебя верное. Я только хочу, чтобы ты был доволен.
Говоря это, Джулия отвернулась от него к Лидии, которая, подойдя, сказала:
– Так рада тебя видеть, Джулия. Сколько, лет, сколько зим! Я столько тебе должна рассказать!
Адам отошел, чтобы уделить внимание приехавшим гостям, и лишь некоторая жесткость в его лице выдавала, что он испытывает напряжение. Лидия, которая как школьница восхищалась Джулией, болтала с ней без умолку, и Джулии все казалось интересным и веселым. Адам слышал ее серебристый смех и радовался, потому что к боли – оттого, что она настолько близко, – присоединялась осознанная боязнь, что она позволит своей чувствительности возобладать над воспитанием и опять поставит их всех в неловкое положение. Он спрашивал себя, имеет ли Дженни, безмятежно беседующая с лордом Оверсли, хоть отдаленное представление о том, какому испытанию она подвергла его и Джулию. Казалось, она этого не сознает; потому что, когда ей случалось встретиться с ним взглядом, ее глаза не таили никакого подозрения, а только едва заметную дружескую улыбку. Казалось, она приятно проводит время; и это хотя и разводило их еще дальше в разные стороны, но избавляло от другой тревоги: на собрании у его тетушки и леди Бриджуотер застенчивость превращала ее в неловкую гостью, но в ее собственном доме все было по-другому. Ему вовсе не требовалось следить за ней зорким глазом в готовности помочь ей при затруднении в разговоре или напоминать об обязанностях хозяйки: она чувствовала себя вполне уверенно, поскольку в течение многих лет была хозяйкой в отцовском доме и привыкла принимать гостей.
Обед, который вскоре подали, был превосходен; и, поскольку для обсуждения имелось несколько животрепещущих тем, интересных всем, беседа не иссякала. Главной среди них была помолвка принцессы Шарлотты с принцем Оранским, поскольку ходили упорные слухи, будто принцесса пошла на попятную, и это, естественно, стало предметом всеобщего интереса. Предполагались различные причины разрыва, но Рокхилл, который, как один из частых гостей Карлтон-Хаус, был, вероятно, более осведомленным, чем кто-либо из присутствующих, сказал, что, по его разумению, разлад случился из-за вопроса о домицилии: принц рассчитывал, что его жена станет жить в Нидерландах; принцесса же, являвшаяся прямой наследницей английского трона, имела твердое намерение остаться в своей собственной стране. Эту решимость после всестороннего обсуждения одобрили, но Дженни оставалось лишь сказать, что это весьма странно, когда регент хочет спровадить своего единственного ребенка в чужие края.
– Да, в самом деле! – согласилась леди Оверсли. – Это просто удивительно!.. Но думаю, он ей очень нравится. – Тут она поняла, что ее подвел несдержанный язык, и воскликнула совсем уже невпопад:
– И это напомнило мне, Адам, о том, что тебе предстоит занять свое место! Оверсли говорил буквально на днях – не так ли, любовь моя? – что должен тебе об этом напомнить.
– Да, полагаю, что предстоит, – согласился Адам. – Мой дядя говорил со мной об этом накануне вечером. Он сказал, что отправится вместе со мной и подскажет, что мне полагается делать, когда я там окажусь, – потому что я, к стыду своему, не знаю! – Он увидел, что Дженни находится в полном недоумении, и улыбнулся ей, пояснив:
– В палате лордов, дорогая, у меня есть место, и я должен присягнуть, или что-то в этом роде. Я не обязан произносить речь, нет, сэр?
– О нет! – заверил его Оверсли. – Конечно, Нассингтон – человек, который поручится за тебя, вот только…
– Но это не тот человек, необходим другой! – возразил Броу. – Обратись к моему отцу, Линтон!
Вдовствующая выразила свою поддержку. Она отчетливо помнила, как покойный виконт сетовал на торизм лорда Нассингтона, и соответственно была уверена, что он очень расстроился бы, если бы узнал, что его сыну предстоит занять место под эгидой человека, поддерживающего правительство. Затем она рассказала, слегка переврав, анекдот, рассказанный ей отцом, о вечеринке, устроенной миссис Кру во время больших парламентских выборов, на которой гости носили синие и светло-желтые банты, что было как-то связано с генералом Вашингтоном. Или с мистером Фоксом? Но так или иначе, тост был: «За настоящих синих».
– За настоящих синих и миссис Кру, мэм, – поправил Броу, хорошо подкованный в исторических хрониках вигов. – Отец часто рассказывал мне эту историю. Принц предложил сказать ей тост, и она с ходу ответила: «За настоящих синих и всех вас!» Приняли очень хорошо.
Это, естественно, вызвало в памяти огорчительные перемены в позиции принца теперь, когда он стал регентом, и обсуждение стало чрезвычайно оживленным. Адам не принимал в нем никакого участия, но в глазах его горел решительный огонек, и, когда Броу сказал:
– Отправляйся с моим отцом и позаботься о том, чтобы сесть на скамью оппозиции! – он ответил негромко, примирительным тоном:
– Но я не думаю, что захочу сидеть на скамье оппозиции!
Лорд Рокхилл рассмеялся, но другие три джентльмена, на миг ошеломленные этим потрясающим заявлением, едва придя в себя, разразились протестами, даже лорд Оверсли, задетый, сказал:
– Но ты не можешь! Я хочу сказать, ты, должно быть, пытаешься нас разыгрывать!
Адам покачал головой, что побудило Броу спросить, почему он был членом клуба Брукса.
– О, так распорядился мой отец, прежде чем я хоть что-то узнал о политике! – ответил он.
– Ты и сейчас знаешь очень мало! – сурово сказал лорд Оверсли.
– Почти ничего, – согласился Адам. – Только то, что меня не тянет к группе людей, которые рычат и бросаются, на пятки старого Дуро!
– А, Веллингтон! – сказал лорд Оверсли, пожимая плечами. – Вера в то, что его победы были преувеличены, – это еще не вся партийная политика, мор милый мальчик!
Огонек в глазах Адама исчез, и вместо него появилось довольно опасное искрение; но прежде, чем он успел заговорить, вмешался Рокхилл, ловко сменив тему разговора, перейдя от клуба Брукса к клубу Уайта и поведав, что членами этого клуба в доме Берглингтонов устраивается большой маскарад в честь иностранных гостей. Дамы нашли эту тему куда интереснее, нежели политика, и тут же забросали Рокхилла вопросами. Как и следовало ожидать, он выглядел прекрасно осведомленным, и не только смог сообщить им имена разных принцев и генералов, которые ехали в свите царя и короля прусского, но и предсказать, каким будет празднование; Помимо смотров и официальных приемов, предстояли иллюминации, фейерверки и пышные зрелища в парках.
– Это правда, – согласилась Дженни. – По крайней мере, я знаю, что они собираются устроить иллюминацию в Индийском доме, в банке и еще в нескольких местах, поскольку мой отец еще вчера рассказывал мне об этом. А также гражданский банкет в Гайдхолл, на который все они отправятся процессией. Он собирается арендовать для нас окно, то есть он может запросто это сделать, если мы захотим! – добавила она, невольно взглянув через стол на Адама.
– Я не особенно сомневаюсь в том, что вы захотите! – воскликнула Лидия с завистью.
– И вы тоже, не так ли? – спросил Броу, который сидел подле нее. – Нельзя ли это устроить? На вашем месте я бы не поехал в Бат: скучнейшее место! Полным-полно чудаков и калек, балы заканчиваются в одиннадцать, весь день нечем заняться, кроме как пить воды и прогуливаться по бювету , – вам такой образ жизни не понравится!
– Я знаю, что не понравится, – вздохнула Лидия. – Но я должна ехать из-за мамы. Это мой долг. Так что, конечно, я не рассчитываю, что мне это понравится.
Дженни, обладавшая тонким слухом, уловила какую-то часть этой беседы. Она ничего не сказала тогда, но чуть позже, когда дамы удалились, в гостиную и Вдовствующая наслаждалась приятной беседой с леди Оверсли, она отправилась туда, где на диване бок о бок сидели Лидия с Джулией, и внезапно сказала:
– Я думала над этим, и, по-моему, мне нужно попросить папу подыскать большое окно или, возможно, комнату с несколькими окнами, чтобы мы могли пригласить наших ближайших друзей разделить это с нами. Тебя это интересует, Джулия? А ты как считаешь, Лидия, ее светлость отпустит тебя к нам, чтобы ты могла увидеть процессию и все прочие зрелища?
– О, Дженни! – ахнула Лидия. – Если мама не позволит мне приехать, я;., я запрыгну в первую же почтовую карету и приеду без ее разрешения!
– Нет, так дело не пойдет, это будет ни на что не похоже! – сказала рассудительно Дженни. – Нет причин, по которым она не сможет тебя отпустить, потому что до этого еще несколько недель и у тебя хватит времени, чтобы устроить ее в новом доме. Я расскажу ей об этом деле сейчас, пока миледи Оверсли здесь и может похлопотать за тебя, что она непременно сделает.
Она в знак подтверждения собственных слов едва заметно кивнула и снова пересекла комнату. Наблюдая за ней, Лидия сказала:
– Знаешь, Джулия, нельзя не полюбить ее, как бы ты ни была настроена против! Я была уверена, что она окажется противной, потому что просто в бешенство пришла, когда узнала, что Адам сделал; но она не такая! Конечно же мне следовало знать, что она не может быть такой, ведь она твоя подруга!
– Я никогда ее по-настоящему не знала, – сказала Джулия приглушенным голосом. – О Господи, неужели этот вечер никогда не кончится?
С этими словами она встала и торопливо отошла на несколько шагов, прежде чем погрузиться в задумчивость.
Вдовствующая, видя, что она стоит у фортепьяно, сказала:
– Милая детка! Уж не собираешься ли ты немного помузицировать для нас? Какое наслаждение!
Джулия какое-то время пристально глядела на нее, как будто едва понимала, о чем речь, а потом, не отвечая, отбросила свой веер с ридикюлем и села за инструмент! Вдовствующая, сказав, как хорошо она помнит, до чего превосходными были выступления Джулии, возобновила свою беседу с леди Оверсли.
По сравнению с множеством девиц, которые включали игру на фортепьяно в число своих приобретенных нелегким трудом достоинств, выступление Джулии и вправду было превосходным. Она не всегда играла правильно, по обладала, помимо величайшей любви к музыке, подлинным талантом и чувством клавиатуры, в чем Дженни, которая редко брала фальшивую ноту, никогда не могла с ней соперничать.
Леди Оверсли сначала почувствовала облегчение. Она видела, как стремительно Джулия вскочила с дивана, и тут же ее охватили тревожные предчувствия. Но она знала: стоит Джулии сесть за фортепьяно, и она, возможно, забудет, кто она такая и где находится, и окунется в музыку; так что ей можно было ослабить свое неусыпное внимание и посвятить себя задаче убедить Вдовствующую отнестись благожелательно к затее Дженни развлечь Лидию.
Джулия все еще играла, когда в комнату вошли джентльмены. Она взглянула на них, но довольно равнодушно, и снова опустила глаза на клавиши, и не поднимала их, пока не взяла последний аккорд сонаты. Рокхилл, выйдя вперед, сказал:
– О, прекрасное исполнение! Браво! А теперь спойте!
Она посмотрела на него, чуть улыбаясь:
– Нет, как я могу? Вы знаете, что у меня совсем нет голоса!
– Маленький, прелестный голосок очаровательного тембра! Спойте для меня балладу!
Но она спела ее для Адама, встречаясь с ним глазами и не отводя их. Это была простенькая вещь, сентиментальный мотивчик, от которого все сходили с ума еще год назад. Она спела его негромко и довольно безыскусно, но в ее пении всегда была ностальгическая грусть, которая рвала струны сердца и побуждала людей вспоминать о прошлом и несбывшемся.
У Адама, которому она прежде пела песню много раз, она вызвала к жизни все запретные воспоминания. Он по-прежнему стоял, его кисти покоились на спинке кресла и, пока он слушал, не в силах оторвать взгляда от лица Джулии, сомкнулись на позолоченном дереве так крепко, что пальцы его побелели. Лидия заметила это, переведя взгляд выше, и увидела на его лице нескрываемое выражение, которое испугало ее. Она интуитивно посмотрела на Дженни. Дженни сидела очень прямо, как и всегда, сложив руки на коленях и потупив взгляд; но, пока Лидия на нее смотрела, ее веки приподнялись, и она устремила долгий взгляд на Адама. Потом снова потупилась, и ничто в ее взгляде не показывало, увидела ли она страдание в его глазах.
Лидии стало не по себе. Роскошная комната, казалось, заряжена чувствами, выходящими за рамки ее небогатого опыта. Едва осознавая это, она тем не менее улавливала напряжение. С ее языка запросто слетали такие выражения, как «разрушенная любовь» и «разбитые сердца»; ей не приходило в голову, что Адам, посмеивавшийся над ванной Дженни, подтрунивавший над Ламбертом Райдом, может быть несчастен, – до тех пор, пока она не увидела взгляда его глаз, наблюдавших за Джулией. Это был, ужасный взгляд, и ужасно, если Дженни его видела, даже если она вышла за него замуж ради продвижения по общественной лестнице.
Она украдкой обвела взглядом компанию. Никто не смотрел на Адама. Все, пожилые участники вечеринки наблюдали за Джулией; Дженни опустила глаза; Чарльз Оверсли, явно скучавший, не смотрел ни на что конкретно; а Броу, как обнаружила Лидия, смотрел на нее. Во взгляде его сквозила улыбка, она вызвала у нее ответную реакцию, и это подвигло его пересесть на пустовавшее рядом с ней место на диване, сказав шепотом:
– А вы музицируете, мисс Девериль? Она покачала головой:
– Нет!
– Хорошо! – сказал он. – Я тоже.
Его глаза из-под тяжелых век посмотрели на Адама и снова в сторону, как будто он вторгся в то, что ему не полагалось видеть.
Песня закончилась. Едва смолк хор одобрительных возгласов, как Лидия, вскакивая, сказала:
– Дженни, ты говорила, что мы могли бы сыграть каждый за себя! Позволь мне поискать фишки для «спекуляции» !
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55