В обтягивающем халате изумрудного цвета она выглядела обворожительно.
Он хотел бы, чтобы ему хватило сил держаться подальше от ее ослепительной красоты. Он хотел бы до сих пор пребывать в неведении о том, что любит ее. А больше всего на свете ему хотелось, чтобы время повернулось вспять, и он снова оказался бы в уютной маленькой хижине, все еще ничего не подозревая о том, что причинил Джемме.
Джейми ошибся, когда решил, что Коннор не в силах перенести то унижение, которое Джемма заставила его испытать перед лицом всей родни. Коннору всегда было наплевать на то, что подумает его семейка. Честно говоря, некая отнюдь не лучшая часть его существа даже ощущала радость при мысли о том, какой фокус выкинула перед ними Джемма. В другой раз пусть хорошенько подумают, прежде чем незваными являться в Гленаррис!
Нет, он бежит из Гленарриса только из-за нее, из-за нее одной. Только из-за того, что сегодня ему впервые в жизни довелось испытать ту боль, которую он причинил когда-то ей, и понять, что прощения ему нет и не будет — слишком глубоки нанесенные им раны.
И хотя она любила его, пусть совсем немного (по крайней мере он хотел бы на это надеяться) в ту благословенную осень в заброшенной хижине, она не сможет до конца простить его за такую подлость. И нечего ему здесь оставаться. Он должен предоставить ей полную свободу и лишь уповать на то, что когда-нибудь она станет ненавидеть его чуть-чуть меньше.
О Боже, но как же трудно осуществить это все на деле, когда он стоит перед нею, и солнечное сияние ласкает ее чудесную фигурку и заставляет светиться золотистым ореолом облако дивных волос! Широко распахнутые ярко-зеленые глаза, казалось, смотрели ему в самую душу.
— Я уезжаю, — выпалил он и, не в силах вынести ее взгляд, уставился в пол.
— О-о? И куда же ты собрался? Ее голос прозвучал холодно и безразлично, как у той, прежней Джеммы, избегавшей его.
— В Эдинбург. Джемма тихонько ахнула.
— Не может быть, чтобы ты собрался туда всерьез! Ведь перевалы совершенно непроходимы! Этот снег…
— Поверь мне, я решился, — перебил ее Коннор. Он наконец овладел собою, говорил спокойно и даже поднял глаза. — А снегом меня не напугаешь.
«А ему не так-то просто уехать от меня», — отстранение подумала Джемма. Ну что ж, тем не менее она преуспела: ей удалось выдворить его отсюда.
— Ну, — нарочито громко сказала она, тщательно следя за своим голосом, — если ты действительно должен…
— Да, должен, — заверил он.
Оба смущенно замялись, избегая смотреть друг на друга. Но вот их взгляды все же встретились, чтобы снова разбежаться и встретиться опять…
«Наверно, я сошла с ума, решившись так унизить его», — подумала Джемма. А ведь еще недавно идея вырядиться в нищую казалась ей гениальным озарением, превосходным способом отплатить Коннору за все те муки, на которые он так равнодушно когда-то обрек ее. Да только вышло все по-иному. Задуманное обернулось против Джеммы — она поняла это в тот самый миг, когда увидела его лицо, спускаясь к гостям — с вымазанными смолой зубами, закутанная в испачканный навозом плед.
Ей сразу стало ясно, что она не испытает никакой радости, причиняя ему боль, унижая его перед собравшейся здесь семьей, нанося удар по его гордости, некогда доводившей ее до белого каления, до желания убить. Ничто больше не имело теперь значения. Ничто, кроме того факта, что она опозорила его, опозорила бесповоротно. И его унижение оказалось столь велико, что он готов рисковать жизнью, лишь бы убраться подальше от жены. И если он когда-то и испытывал к ней любовь в те восхитительные дни на ферме, то теперь с этим покончено, покончено навеки. Пожалуй, ей никогда не удастся вернуть его любовь…
Их глаза снова встретились. Коннор, прости меня! — кричало ее сердце, но гордость и испытанное в детстве одиночество запечатали ее уста…
Снизу, из парадной залы донеслось жужжание голосов: какая-то дама спорила с Макнэйлом о тех обязанностях, которые должны выполнять слуги в замке.
Коннор раздраженно скривился и посмотрел на Джемму.
— Я оставлю здесь своего слугу. Хотя он на вид и мухи не обидит, но, уверяю тебя, ему хватит духу выдворить их отсюда как можно быстрее. В мое отсутствие вы можете обращаться к нему за любой помощью, мэм. Он вполне заслуживает доверия.
— Значит, ты на самом деле уезжаешь, — фраза прозвучала не как вопрос, а скорее как неохотное признание факта.
Коннор поспешно отвернулся и бросил через плечо:
— Да. Тебе здесь будет очень удобно пожить до весны. И как я сказал, если тебе что-то потребуется, обращайся к Джейми.
Она молча смотрела, как Коннор пересекает комнату. На пороге он остановился и оглянулся. Она стояла, заломив руки, с трясущимися губами.
— Сообразуясь с обстоятельствами, — холодно заметил Коннор, — нам повезло, что у тебя случился выкидыш.
Он резко отвернулся, а она пошатнулась, словно от удара.
Дверь комнаты закрылась за ним с пронзительным скрипом.
Коннору оставалось теперь только спуститься в буфетную, где его дожидался Джейми с пальто и перчатками, а потом выйти на холодный колючий воздух и приказать Берти Маккензи подавать лошадей. Через несколько секунд они уже пересекли быстрой рысью внутренний двор и в сопровождении вьючного пони выехали в широко распахнутые ворота.
По счастью, погода благоприятствовала путешествию. Южные ветры и спокойная обстановка на побережье превратили жестокие снегопады в дождь. И хотя из-за этого дороги превратились в потоки жидкой грязи, путь до Эдинбурга оказался гораздо легче, чем ожидал Коннор, хотя бы потому, что было тепло и столбик термометра оставался намного выше нуля.
Последующие два месяца Коннор провел в городе. Он вплотную занялся давно требовавшим ремонта особняком, а также своими кораблями и торговыми складами, хотя с наступлением зимы деловая активность обычно замирала, так как суда вынуждены были простаивать в замерзшей гавани.
Таким образом, у Коннора оставалось все больше и больше свободного времени, и от этого жизнь его становилась все более несносной. Перед отъездом он строго-настрого приказал Джейми писать как можно чаще и держать его в курсе всего, что происходит с его женой и остальными членами клана. Однако из-за жесточайших зимних бурь до Эдинбурга дошло всего одно послание, и Коннор так и не смог узнать, удалось ли Джейми выдворить из замка родственников, или у Джеммы все еще оставалась неограниченная возможность откалывать перед ними новые штучки. При мысли об этом Коннор всякий раз приходил в бешенство. Его терзала бессонница, он стал много пить, он метался по своему роскошному дому, словно хищник по тесной клетке.
Миновал Мартынов день, и кончился предрождественский пост. Город уже начал готовиться к Рождеству, и вот наконец Коннор получил долгожданное письмо. Он не имел ни малейшего представления о том, через сколько рук оно прошло и каким чудом вообще достигло адресата. Его это не волновало. Все, что имело для него значение, — это новости, заключенные в этом письме, и что печать на конверте осталась целой.
Позаботившись о том, чтобы замерзший посыльный устроился греться у кухонной печи, Коннор помчался к себе в кабинет и плотно затворил за собою дверь. Уже наступили ранние зимние сумерки, и ему пришлось зажечь свечу. Он развернул истрепанные страницы.
Почерк у Джейми и так был неразборчивым, а тут еще и чернила во многих местах расплылись от попадавших на конверт дождя и снега. Тем не менее для Коннора не представило особого труда разобраться, что в Гленаррисе все в порядке. Про его родню не упоминалось вовсе, из чего Коннор заключил, что скорее всего клан убрался оттуда уже давно, просто письмо, в котором об этом сообщалось, так и не достигло Эдинбурга.
Далее Джейми писал, что госпожа Джемма чувствует себя хорошо, что она уже оправилась от случившейся у нее недавно легкой лихорадки и что как только поднялась с постели, приступила к составлению планов касательно дня Святого Стефана, на празднование которого она, согласно давней традиции лэйрдов Гленарриса намерена пригласить всех подвластных ему крестьян. В приготовлениях к такому значительному торжеству участвует вся замковая челядь.
— Боже правый! — вырвалось у него. — Она что, совсем рехнулась? — И Коннор нетерпеливо стал читать дальше.
Джейми не рискнул прямо высказывать своего мнения по поводу этой затеи, равно как не упоминал и о том, что думают о ней остальные слуги, Для таких откровенных высказываний, да еще в письме к Коннору, он был слишком хорошо вышколен. Однако Коннору показалось, что он сумел уловить скрытое неодобрение Джейми в единственной фразе, что «судя по всему, все приглашенные решили непременно присутствовать. Госпожа Джемма явно решила превратить этот прием в самый замечательный спектакль».
Прочитав эти слова и без того с трудом сдерживавший себя Коннор буквально взорвался. Ведь после смерти его матери для крестьян Гленарриса никто никогда не устраивал праздников. Если Коннор правильно помнил, день Святого Стефана приходился на 28 декабря.
В его памяти возникла толпа бедно одетых чумазых ребятишек, толкавшихся в парадной зале замка. Он словно наяву увидел родителей этих детей, их дедушек и бабушек, жадно поглощавших угощение и изо всех сил выворачивавших шеи, чтобы получше рассмотреть величавую жену лэйрда, которая совершала парадный выход с главной лестницы, прежде чем спуститься к гостям, чтобы раздать подарки и сладости.
Парадный выход ?..
Коннор замер; гнев мгновенно сменила ужасная уверенность. О, он слишком хорошо запомнил последний парадный выход Джеммы на той же самой лестнице! В грязном растерзанном пледе Макджоувэнов, чумазая, с черной дырой на месте передних зубов, она сторицей воздала Коннору за все свои обиды, и к тому же на многие годы вперед обеспечила тему для разговоров всему клану Макджоувэнов.
Коннор ни минуты не сомневался, что на сей раз она намерена устроить точно такое же представление, только для его крестьян. Поскольку ее не видал никто, кроме Мэри и Калама Кованов, Коннор легко мог себе представить, с какой охотой эти простолюдины помчатся в замок, чтобы хоть одним глазком посмотреть на новую хозяйку Гленарриса, да к тому же англичанку.
А уж Джемма постарается встретить их как надо. Боже милостивый! Коннор был уверен, что она опять оскорбит цвета Макджоувэнов, измазав их навозом, и, вычернив зубы и напихав соломы в волосы, покажет всем присутствующим, что за красотку раздобыл их лэйрд! Мысль о предстоящем унижении перед своими же крестьянами была гораздо мучительнее, чем воспоминание о том, что вытворила Джемма перед его родней. Коннора просто бросало в пот при одном только предположении о том, что его выставят на посмешище перед мужчинами, женщинами и детьми, которые на протяжении веков трудились на земле лэйрдов Макджоувэнов и присягали им на верность.
Именно такой встряски Коннору и не хватало, чтобы вывести его из затянувшейся депрессии. В душе его бушевала буря гнева и оскорбленных чувств, которую он пытался все это время подавить с помощью выпивки и изнурительной работы. Черт побери, не может же он позволить Джемме и на сей раз обойтись с ним по-свински! Уж лучше он до конца дней заточит ее в самом глубоком подземелье своего замка!
— Томас! — взревел он, с грохотом распахнув дверь кабинета и вылетая в коридор. — Томас! А ну иди сюда, старая развалина!
Из дверей кухни как ошпаренный выскочил пожилой слуга.
— М-милорд? — пискнул он.
— Сейчас же упакуй мои вещи! — громыхнул Коннор. — И вели послать за Берти Маккензи. На рассвете мы отправляемся в Гленаррис.
Глава 28
Джемма проснулась от звона капели. Подскочив к окну и привстав на цыпочки, она выглянула наружу и увидела, что это тают сосульки, вот уже несколько недель украшавшие карнизы замка. Далеко внизу протекавший вдоль стен замка ручей взломал зимнюю наледь.
Радостно всплеснув руками, Джемма поспешила одеться. Вот уже несколько дней она с нетерпением ожидала этой оттепели, хотя и не без смущения должна была признаться, что так твердо верила в ее приход лишь потому, что ее предсказала прапрабабушка Фионы Рула Минка. Столь необычное имя и способность заглядывать в будущее достались ей в наследство от предков цыган, и Фиона ни на минуту не сомневалась в том, что все ее пророчества обязательно сбудутся.
Еще Фиона поведала Джемме, что в Гленаррисе все крестьяне побаиваются старой ведьмы, считая ее колдуньей — девочка и сама говорила про нее почтительным полушепотом. Заинтригованная Джемма не преминула вместе с Фионой навестить столь необычную даму, которая жила в горах, довольно далеко от деревни, в обществе кудлатой овчарки по имени Григорий. Поп нашел с Григорием общий язык с первых же минут знакомства, и Джемма с Минкой весело смеялись, глядя на то, как собаки кувыркаются в снегу.
Потом они долго пили чай и беседовали. Помимо всего прочего, была упомянута и погода, и вот тогда-то Минка заявила, что Джемме надобно ожидать большую оттепель перед самым Рождеством.
— Снег начнет таять, — говорила Минка, — и вода в реках подымется. Откроются все дороги, хотя и ненадолго. Вы хорошо выбрали время для праздника.
— Откуда ты знаешь, что я собираюсь устраивать праздник? — удивилась Джемма.
— Бабуля запросто может заглянуть в будущее, — вмешалась Фиона, возившаяся у очага с очередной порцией чая.
Джемма не сумела скрыть проступившего у нее на лице недоверия, и Минка, заметив это, усмехнулась.
— Я не гадаю на чайных листьях и кофейной гуще, как цыганка дитя мое. Я не гадаю на хрустальном шаре. Я не гадаю по линиям на руке, чтобы предсказывать горе или радость.
— Но тогда как же ты это делаешь? — спросила Джемма, не удержавшись от ответной улыбки.
— Поди сюда, дитя.
Джемма устроилась на низенькой скамеечке возле кресла Минки. Снаружи доносились яростные завывания ветра, но в маленьком домике было тепло и уютно. Поп с Григорием дремали возле огня, а Фиона гремела посудой, заваривая свежий чай.
Минка, такая же скрюченная и морщинистая, как Мод Макджоувэн, наклонилась вперед и взяла лицо Джеммы в ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42