В его биографии есть всякое. В прошлом, был случай, он десять суток отслужил у Колчака, но бежал от него после пощечины поручика и долго скрывался в лесах. Он, сорокатрехлетний мужчина, с корявым лицом, неграмотен, но толков. Пресс держится с ним по-братски, вот сидит, обняв его плечи. Но вестовой не становится от этого развязнее - дисциплинирован, сосредоточен, услужлив.
С этими тремя людьми я буду жить несколько суток, с ними делить хлеб, их заботы и думы…
Здесь, между березками, маленькие, в полметра и в метр высотой, елочки. Почва сыра, и когда ступаешь по ней - хлюпает. И я сижу у печки, написав и отправив с оказией корреспонденции в ЛенТАСС и в «Ленинский путь»…
- … У меня характер такой, - рассказывает о себе лейтенант Пресс, - я люблю острые ощущения. У меня было много историй в детстве. Год, например, в тюрьме, за карманную кражу - в Житомирской тюрьме и в Мариупольской исправительно-трудовой колонии. Это было в тридцать шестом году… До того я вел «блатную» жизнь, гулял на Крещатике в Киеве, меня знали во всех углах - и на Соломинке, и в Батыевке - на Батыевской горе. Ну, просто драчун был, драться любил! Кроме того, я был боксером, выступал на динамовских соревнованиях по боксу, - это уже когда на военную службу пошел, входил в сборную Калининского военного гарнизона… А когда служил в Эстонии и Латвии, в Тридцать четвертом полку связи, было много неприятностей, потому что любил выпить: восемнадцать внеочередных нарядов, тридцать с лишним суток ареста за девять месяцев, один товарищеский суд и два раза хотели отдать в трибунал. Был исключен из комсомола.

Командир роты разведчиков Н. Пресс (слева)
и командир отряда капитан Г. Ибрагимов
8-я армия. Май 1942 года.
А когда началась война, я переключился на совершенно иную сторону и начал жить по-новому. В тридцать четвертом полку шумят обо мне - не верили, что я человеком стану! Начальство сначала препятствовало моей работе в разведке - не доверяли. Но начальник разведотдела армии полковник Горшков и ею помощник майор Телегин поручились, сказав, что из меня выйдет человек. И потом сами же мною тыкали им в глаза. Представили меня к присвоению звания младшего лейтенанта и к правительственной награде (я получил медаль «За боевые заслуги», - приказ Ленфронта от третьего февраля сорок второго года) и рекомендовали в партию… Но прежде, чем это произошло, я уже хорошо в боевых операциях испытан был!
Наум Пресс, сидя на пеньке, поворачивает ко мне узкое свое лицо. У него очень выразительный, узкий рот, ровные хорошие зубы, прямой нос. Черные полукружия бровей как бы углубляют дерзкое и насмешливое выражение его зеленовато-карих глаз. Худощавый, нервный, непоседливый, он, рассказывая о себе, внимательно поглядывает на бойцов своей первой роты, каждый из которых возле шалашей в лесочке занимается своим делом. И, то и дело осматриваясь - так, как это делают летчики в полете, - он как-то между прочим оценивает все, что происходит вокруг него, все видит, все замечает, во всем отдает себе отчет.
Он не только опытный разведчик, но и хороший снайпер:
- У меня всего на счету сто тринадцать уничтоженных лично и один пленный! Если б я был истребителем, вернее, если б моя задача была истреблять фашистов, то, имея такое преимущество, как бесшумную винтовку, и еще, что я их вижу, а они меня нет, - я мог бы истреблять их сотнями, из леса бить, и бить, и бить… Но…
Сам себя перебивая, Наум Пресс рассказывает мне историю за историей из своего боевого опыта. А последняя из этих «историй» завершилась позавчера.
В ночь на 12 мая, за полтора суток до моего приезда сюда, лейтенант Наум Пресс и политрук Иван Запашный со своей группой вышли из немецкого тыла, совершив четырехсуточный рейд вдоль немецких дорог, протянувшихся между деревнями Карбусель и Турышкино и между Малуксой и Пушечной горой. В составе группы были старшие сержанты
Иосиф Воронцов и Владимир Желнин, сержант Алексеи Семенков, Иван Зиновьев, рядовые бойцы Михаил Денисов, Николай Муравьев, Константин Голубев, Семен Обухшвец и Николай Мосолов. Вся группа, вместе с Прессом, состояла из одиннадцати человек.
- Пятого мая, - рассказывает Пресс, - я выехал па передний край Первой отдельной горнострелковой бригады для подготовки к переходу в тыл противника. Со мной были мои помощники Воронцов, сержант Иван Зиновьев и красноармеец Семен Обухшвец. Подготовку вели двое суток.
В этом году обстановка на переднем крае немцев значительно изменилась. Было время - линию фронта переходили где угодно. Теперь - оборона у противника густая, пройти трудно. Поэтому лазейку для перехода я решил искать в болоте Малуксинский мох. Зимой снеговая наша дорога и линия обороны проходили по западному берегу этого болота, теперь мы отошли за его восточный край. Прежде чем выбрать место для перехода, я долго наблюдал на болоте за насыщенностью артиллерийско-минометного огня немцев, за пулеметно-ружейным огнем, за ракетами, прислушивался к шумам. Установил, что справа и слева от меня опасности гораздо больше, а посередине, передо мной - затишье. Поэтому и выбрал для моей цели самую середину глубокого болота - это место немцы, видимо, считали непроходимым.
Вернулся в штаб горнострелковой бригады, вызвал по телефону своих разведчиков. С ними приехали капитаны Ибрагимов, Григорьев и командир второй роты старший лейтенант Кит Николаевич Черепивский. Собрались мы все в штабе горнострелковой бригады, а вечером 7 мая группа отправилась к переднему краю для перехода в тыл. 8 мая, вечером, вышли к болоту, до переднего края капитан Ибрагимов и старший лейтенант Черепивский сопровождали группу. Там они попрощались с нами.
Мы двинулись. Одеты были в шинели, а следовало бы одеться в куртки. Некоторые из нас шли в порванных сапогах, даже в ботинках, и это, конечно, неправильно. Люди все шли хорошие - и всегда люди хорошие, все всегда зависит or командира: если он не боится, то и люди идут! А в шинелях шли - на основании приказа о сдаче зимнего обмундирования. Но шапки теплые были. Вооружены: десять автоматов и одна бесшумка, у всех гранаты - по три ручных малых и по одной противотанковой. У меня парабеллум и у старшего сержанта Воронцова, моего помощника, сухари, сахар. У меня и у политрука Запашного - масло. Индивидуальные пакеты - у всех. Патроны - по два диска. Семь компасов, четыре карты. Водки не было - нет приказа.
Вышли мы ночью из болота Малуксинский мох на немецкий передний край, дошли до дороги. На дороге - две подводы с ящиками, три лошади цугом: одна впереди, две парой - сзади. На подводах - немцы. Пропустили мы их, метрах в тридцати от нас. Дальше, за дорогой - еще одна дорога, а по ней - еще две подводы с ящиками. Пропустили. Немцы шумно разговаривали. Немцы вообще по одному на подводах не ездят, всегда по два-три человека. Боятся. Они даже оправляться от места работы или от блиндажа не отходят, - тут же. Ходят - свистят, поют: наша земля пятки им жжет!
За второй дорогой - оборонительные сооружения, без людей. Завал метров пятьсот, проволочное заграждение. Траншеи, дзоты, блиндажи и котлованы для установки артиллерии. Но - пусто и тихо: людей нет. Прошли мы полкилометра, залезая в воду по грудь, вода холодная, как иголками колет! Когда выходим, становишься на колени, поднимаешь ногу высоко и выливаешь воду из сапога.
С рассветом остановились в лесу, разожгли костер. Надо уметь раскладывать: нужны сухие ветки, но не гнилые и помельче; будет гореть хорошо и не будет дыма, днем за тридцать метров не видно огня в лесу, огонь сливается с дневным светом, а дыма почти совсем нет… Разделись, обсушились, выставив двух часовых, они сменялись через каждые тридцать минут. Сварили в котелках суп, кашу, поели и легли спать до вечера. Слышали только шум на дороге - машины, подводы. Вечером, когда двинулись в путь услышали сигналы отбоя.
В ночь на девятое мая видим железную дорогу, и к ней подходит дорога на стланях. Людей нет. Только справа слышна команда «хальт» - пост остановил какую-то подводу. Перешли мы дорогу. Все время - вода, лес. Наткнулись на шалаши, в них наши убитые бойцы, ржавые винтовки, лежат тут с осени. Трупы - цельные и сгоревшие. Целые сапоги. Товарищ Воронцов сменил свои сапоги. Сумка из-под рации, - осмотрели, бросили. Антенна, приборы, запасное питание, плащ-палатки, гражданская куртка с каракулевым воротником… Но везде все заминировано, поэтому пошли дальше. Привал, спали и с зарею двинулись дальше. Наткнулись на строительство дороги, а перед тем наш путь пересекла река Мга. Я приказал форсировать. Зиновьев: «Тут по горло!» Я: «Откуда ты знаешь? Ты пробовал?» И посмотрел на него со злостью, - так он с берега прыгнул сразу и - по горло. И - обратно. И пошли мы вправо, вдоль берега - до дороги. Немецкие саперы работали, строили ее. Одеты по форме, все бриты, стрижены, в куртках. Офицеров мы не видели, но дружно работают, слышны команды, очень шумят.
Тут эпизод с Обухшвецом - отстал, оправлялся. Бойцы; «Он сдался в плен!» Это было неверно, он просто отстал, не выполнил приказания. Я стал «чистить» всех, что не передали приказания по цепи. И когда тот явился: «Где был? Почему отстал?» Молчит. Я крепко дал ему. Он: «Знаю, товарищ лейтенант, что виноват». И дальше: «Простите меня, товарищ лейтенант!» А знаю его: боец хороший. Ну, оставит без внимания. Саперы ушли, бросив работу в семь часов вечера. И мы перешли дорогу, пошли дальше, заночевали в лесу.
На рассвете десятого мая-костер. Потом приблизились к железной дороге, выслали разведку: где удобней пройти, где ближе лес подходит, где нет насыпи? Подошли сами. Наблюдаем из лесной опушки за поездами. Видели товарные поезда - паровозы наши, вагоны и наши и немецкие. На их платформах высокие борты и немецкие надписи. Поезда составлены с предосторожностью: впереди - целая колонна пустых вагонов. У одного поезда, например, восемнадцать платформ, затем - паровоз, затем - пассажирский вагон и товарные пульмановские вагоны. Порожняк шел на Мгу от станции Новая Малукса. Шесть поездов таких прошло. Мы слышали, наши самолеты такую давали - бомбили Мгу! Немецких самолетов даже и не видно было.
Перешли мы железную дорогу, вода - по глотку, как заползли в болото, - и купаемся по пояс. Тина, сапоги полные, тяжело, еле ногу вытаскиваем… Привал и отдых до шести вечера. Костер. Под вечер, около восьми часов, вышли к дороге Карбусель - Турышкино, разведали ее: где лучше сделать засаду? Потом провели подготовительные работы для засады - натаскали веток к дороге, замаскировались, договорились, как действовать: группа прикрытия - по двое с двух сторон; группа захвата - семь человек; всем кричать «хальт!» и всем подниматься, включая группу прикрытия. Стрелять только в крайности.
Ждем часа два - никакого движения. Потом один велосипедист со стороны Карбусели едет. Я поднимаюсь из-за кустов: «Хальт!» Немец - это был оберротмистр - стал и посмотрел в мою сторону. Тут сбоку: «Хальт!», со всех сторон: «Хальт!..» Он было за пистолет, но испугался и - назад, бежать по дороге. Очень крепко бежал, длинные ноги, особенно испугался автоматов. Отбежал метров сто двадцать, мы все сразу из десяти автоматов - огонь, и как сноп он свалился от дороги в канаву. Тут немцы из леса стрельбу: винтовки, автоматы поблизости, прямо перед ним. Мы наскоро осмотрели карманы, захватили документы, портфель, шинель и убежали в лес. И уволокли было с собою велосипед, да потом бросили.
В двух километрах от дороги сделали на ночь привал, все проверили. Покушали то, что нашли у него: две пачки печенья, тридцать три штуки шоколадных конфет, плитку шоколаду. Раскурили пять пачек сигар, запечатанных в каких-то пакетиках-конвертах, и - спать, выставив часовых. Ночью - бомбежка Мги.
Утром одиннадцатого мая - путь к дороге Малукса - Пушечная гора, по гористой местности. Напоролись на артиллерийскую батарею. Шли по азимугу примерно на восток, приблизились к просеке-дорожке. Когда подошли и я высунулся, как раз - семь лошадей верховых и на них пять всадников, солдат. В пяти метрах! Я рукой подал знак: «ложись», и все легли в болото, и немцы не заметили, хоть лесок не густой, - разговаривали, не смотрели по сторонам. А за ними - артиллерия, конница. Проход невозможен. Выхода нет: слева - незачем, впереди - просека, едут… Все же взял на юг, в болото, по горло, чуть не утопая, отошли, и- опять по азимуту на восток. И- к дороге, на выход! Слыхали близко стрельбу, кто-то крепко храпел; метров пятьдесят не дошли до блиндажей, где они были, а храпевший остался от нас в четырех шагах. Приняли правей, пошли на юг к Малуксе - на выход. Увидели вторую линию немецкой обороны, пустые блиндажи, завал, минное поле. Рассматриваешь, идешь, - поле зимнее, мины почти сверху! Прошли его, дошли до боевого охранения.
Немец нам вслед бросил ракету. И тут напоролись мы вплотную на группу немцев. Красноармеец Мосолов шел первым, они хотели его схватить, но увидели других наших, убежали, подняли тревогу, стали бросать белые ракеты, но мы ушли в лес, в болото Малуксинский мох. Когда мы залегли, красноармеец Голубов, стоя возле дерева, заснул, упал. Растолкали его, пошли дальше. Голубов в болоте спал на ходу, ушел в глубину болота, стал тонуть, закричал: «Братцы, спасите!» Вытащили! И по болоту - к нашему взводу автоматчиков…
Там нас ждал командир роты Черепивский, поцеловался со всеми, сказал, что нас считали погибшими: судя по донесению дивизионной разведки, за нами погнались пятнадцать фашистских автоматчиков и закрыли здесь обратный проход.
Нас кормили, нам дали отдых. Мы обсушились, пошли в штаб бригады, откуда позвонили в отряд, и за нами немедленно выслали машину. Мы сели, поехали. На перекрестке, у Восьмого поселка нас атаковал «хейнкель - сто тринадцать». Мы с ходу, с машины, открыли групповой автоматный огонь, и «хейнкель» «пикнул» прямо в землю, в лес - взметнулись огонь и дым. Вообще весело было, а тут еще веселее! Приехал сюда, здесь - подполковник Милеев и наш капитан Ибрагимов. Я доложил, сдал документы, шинель, портфель, все подробности рассказал. Нам сюда же, в машину-штаб, подали обед с водкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87