Качество супер, приятный магазин
! И вот они восстали и взялись за оружие, доказывая тем самым, что для тех, кто хочет сбросить оковы угнетения, есть только одно средство – насилие.
Но это не все: приготовьтесь услышать нечто еще более ошеломляющее. Брат Жоан Евангелист заявляет, что в Канудосе царит хаос не только в отношениях между мужчинами и женщинами, но и в отношениях к собственности: все принадлежит всем. Наставник убедил своих сподвижников в том, что имеющий уши да слышит! – считать своим какое либо движимое или недвижимое имущество есть великий грех. Дома, пашни, скот принадлежат всем вместе и никому в отдельности. Наставник внушил им, что чем больше человек имеет, тем меньше у него шансов на спасение в день Страшного суда. Мне кажется, он проводит в жизнь наши идеи, но, учитывая культурный уровень своих неразвитых и забитых сподвижников, по тактическим соображениям придает этим идеям религиозную окраску. Не замечательно ли, что где то в глубине Бразилии горсть повстанцев образует общество, в котором нет ни брака, ни денег, где частная собственность заменена общим достоянием?
Вот какие мысли не давали мне покоя, в то время как брат Жоан Евангелист рассказывал, что в течение недели, произнося в Канудосе проповеди, неизменно встречаемые враждебным молчанием, убедился в том, что его считают протестантом и масоном, поскольку он просил восставших разойтись по домам. Когда же он призвал их признать Республику и подчиниться ей, толпа пришла в такое негодование, что он был вынужден поспешно оставить Канудос, то есть попросту бежать оттуда. По вине одного безумца, который заставляет людей целыми днями работать на постройке храма, церковь потеряла там власть над душами. Мне не было жаль монаха, но зато я ощутил радость и почувствовал симпатию к этим людям, благодаря которым в бразильском захолустье возрождается из пепла Идея, которую тираны считали потопленной в крови подавленных революций. Прощаюсь с вами до следующего письма или навсегда.
IV
К тому времени, когда Лелис Пьедадес, адвокат барона де Каньябравы, подал в салвадорский суд жалобу на злоумышленников, захвативших принадлежащее барону имение в местечке Канудос, Антонио Наставник находился там уже три месяца. По сертанам разнеслась весть, что в деревушке, окруженной со всех сторон скалистыми горами, объявился праведник, который вот уже четверть века странствует по свету. Весть эту разнесли скотоводы, им случалось останавливаться на отдых и ночлег у истоков реки Вассы Баррис. Вслед за тем с юга, с севера, с запада, с востока группами и поодиночке потекли в Канудос любопытные, хворые и увечные, раскаявшиеся грешники, бродяги и беглецы, предчувствуя или надеясь, что они обретут в Канудосе прощение, прибежище, исцеление, счастье.
На следующее же утро после прихода в Канудос Наставник начал возводить Храм Господа Христа– каменный, с двумя высокими колокольнями. Наставник определил ему место – напротив старой церкви святого Антония. «Пусть поднимут руки богатые, – говорил он, сидя у костра на площади будущего города, – я поднимаю руку! Я сын божий, ибо он даровал мне бессмертную душу, которая на небесах достойна будет истинного богатства. Я поднимаю руку, ибо господь заставил меня терпеть нужду на этом свете, чтобы я стал богатым на том. Пусть поднимут руки богатые!» В пронизанном искрами полумраке поднялся лес рук в драных, обтрепанных рукавах холщовых рубах, кожаных пастушьих курток. Перед наставлениями и после них люди молились и устраивали шествия между недостроенными лачугами, топчанами, покрытыми тряпьем, на которых ночевали, и спящие сертаны слышали, как они славят Пречистую Деву и господа Христа, как проклинают дьявола и Антихриста. Одним из первых пришел в Канудос мастер огненной потехи из Миранделы – его звали Антонио Огневик, – и с той поры во время шествий в Канудосе стали устраивать фейерверки, пускать ракеты и шутихи.
Работами руководил Наставник, а помогал ему сведущий в строительном деле человек, вместе с которым он приводил в должный вид многочисленные часовни и от фундамента до купола выстроил церковь в Кризопо лисе: Наставник говорил, кому тесать камень, кому просеивать песок, кому сколачивать леса. Под вечер, после скудного ужина, состоявшего из ломтя черствого хлеба, какого нибудь плода, горсти фасоли и глотка воды – если в тот день не постились, – Наставник встречал новоприбывших: приветливо принимал странников, приказывал старожилам разместить и устроить их, а когда затихали «Верую», «Отче наш» и «Богородице», начинал звучать его выразительный голос, суливший гостям, что здесь их ждет суровое воздержание, тяготы и лишения, но и чудеса, рядом с которыми померкнут легенды бродячих певцов. Конец близок: Канудос виден с Алто да Фавелы, и Республика будет слать все новых и новых людей с ружьями, чтобы схватить его и не дать ему говорить с народом о его нуждах, но, сколько бы ни пролилось крови, Псу Сатане не удастся вонзить клыки в плоть Христову. Придет потоп, а следом землетрясение. Случится затмение солнца, и землю окутает такая непроглядная тьма, что людям придется передвигаться ощупью, вслепую, а вдали грянет великая битва, и тысячи тысяч умрут от страха. Но потом тьма рассеется, наступит прозрачное утро, мужчины и женщины увидят на склонах окружающих Канудос гор воинство короля Себастьяна. Великий король победит легионы бесов, одолеет Сатану и очистит землю для пришествия господа. Люди увидят дона Себастьяна в светозарных доспехах, с мечом в руке, увидят, как на его милостивом и юном лице появится улыбка, когда он, исполнив завещанный ему богом долг, верхом на своем украшенном золотом и самоцветными каменьями коне поедет назад, и рать его снова погрузится на дно морское.
Кожевники и пеоны, знахари и бродячие торговцы, прачки, нищенки, повитухи, которые появились в Канудосе после многих дней и ночей пути, которые принесли с собой свой жалкий скарб, погрузив его на тачки или навьючив на ослов, теперь сидели во тьме, прижавшись друг к другу, слушали, верили, плакали.
Они молились и распевали псалмы так же неистово и благочестиво, как и их предшественники, а те, кто не знал слов, торопились заучивать молитву, гимн, истину. Антонио Виланова, торговец из Канудоса, отличался особенным рвением: по ночам он уходил далеко за реку или в поля, и там Блаженненький терпеливо объяснял ему господни заповеди и заветы, которые он потом растолковывал своему брату Онорио, своей жене Антонии, своей невестке Асунсьон, своему сыну и племяннику.
Еды у обитателей Канудоса было в достатке: хватало и зерна, и овощей, и мяса. В тот год Васса Баррис не пересохла, и можно было засеять поля. Еду приносили новоприбывшие, а из окрестных деревень то и дело присылали битую птицу, кроликов, свиные туши, козлятину, хлеб. Наставник поручил Антонио Виланове заняться хранением припасов и по справедливости делить их между слабыми, немощными и больными. Жизнь в Канудосе, хотя и не сразу, вошла в свою колею, и Наставнику не пришлось прилагать к этому особых стараний: порядок этой жизни становился всем ясен из его проповедей. Блаженненькому было поручено наставлять новичков и принимать их пожертвования– все что угодно, кроме денег. Тот, кто приносил республиканские рейсы15, отправлялся в сопровождении тяжелых на руку Меченого или Жоана Аббата в Кумбе или в Жоазейро и там тратил их на нужды строящегося храма на покупку дерева ценных пород, распятий, статуй святых, лопат, кирок, отвесов и прочего. Мать Мария Куадрадо откладывала в сундучок кольца, серьги, заколки, ожерелья, гребни, старинные монеты, незамысловатые украшения из кости и рога: когда падре Жоакин приезжал из Кумбе или откуда нибудь еще служить мессу, причащать, крестить и венчать, этот сундучок приносили в церковь святого Антония, и сокровища сверкали всем напоказ. Двое беглых преступников Жоан Большой и Педрон, славившиеся своей силой, вместе с выделенными им в помощь людьми стаскивали со всей округи камни для постройки храма. Катарина, жена Жоана Аббата, и Алешандринья, женщина из Кумбе, умевшая, по слухам, творить чудеса, готовили рабочим еду. Не все ладилось, не все шло гладко. Находились и такие, кто, пренебрегая запретом Наставника, пил кашасу, курил, играл в карты и кости, а когда жителей в Канудосе прибавилось, стали иногда случаться и кражи, и бабьи свары, и даже поножовщина. Но происходило это реже, чем где бы то ни было в Бразилии, и в отдалении от того деятельного, дружного, хлопотливого, аскетически сурового ядра, которое составлял Наставник и его ученики.
Он не запрещал женщинам наряжаться и прихорашиваться, но без устали повторял, что тот, кто уделяет телу слишком много забот, оставляет в небрежении душу; что красивая наружность может скрывать отвратительную и грязную сущность, а в пример приводил Люцифера; и вскоре женщины, старые и молодые, спороли яркие ленты и вышивки, удлинили подолы до самых щиколоток, закрыли шею до подбородка, выпустили вытачки так, что платья их стали похожи на одеяния монахинь. Украшения пошли на пожертвования, следом исчезли и заколки для волос, и ленты, а распущенные волосы спрятались под платками. Случались иногда недоразумения с «Магдалинами»: эти падшие создания добирались до Канудоса ценою больших жертв и, вымаливая себе прощение, целовали ноги Наставнику, однако находили весьма недружелюбный прием у беспощадных и нетерпимых женщин, которые в доказательство полного раскаяния заставляли их носить в волосах вместо гребня колючую шипастую ветку.
По большей же части жизнь текла спокойно, и в Канудосе царил дух взаимной приязни и добрососедства. Много хлопот доставляли начеканенные республиканским правительством деньги: если кого нибудь уличали в том, что он расплачивался ими или брал их в уплату, люди Наставника отнимали у провинившегося все достояние и изгоняли его. Принимались в уплату только монеты с профилем императора Педро или его дочери принцессы Изабеллы, но их становилось все меньше, и потому стали процветать натуральный обмен и отработка. Меняли плитки тростникового сахара на веревочные сандалии альпаргаты, расплачивались курами за целебные травы, отдавали черепицу за полотно, фасоль за пилу или топор, гамак за тесак, а за работу в поле, в хлеву, в доме расплачивались работой. Никто не жалел времени и сил, трудясь во славу божию. Кроме храма строили еще и бараки, которые потом назвали «домами спасения» там получали кров, еду и уход больные, престарелые и сироты. Сначала они были на попечении Марии Куадрадо, но, когда появилось Святилище крытая соломой глинобитная мазанка о двух комнатках, где Наставник мог хотя бы на несколько часов укрыться от осаждавших его паломников, Мария всецело занялась этим домиком, вверив дома спасения заботам Антонии и Асунсьон.
Виланова. Возникали, правда, споры о том, кому владеть орошаемыми землями в пойме Вассы Баррис, которые самочинно заняли старожилы Канудоса, но торговец Антонио Виланова сумел сгладить эти разногласия: по поручению Наставника он роздал вновь прибывшим участки земли и отвел место для корралей в Канудос то и дело пригоняли скотину в дар. Он же разбирал имущественные тяжбы. Впрочем, они были редки: люди приходили в Канудос не затем, чтобы разбогатеть, и вела их не корысть. Возникшую там общину не слишком занимали земные дела и помыслы: люди молились, торжественно погребали умерших, тщательно соблюдали пост, устраивали процессии, строили Храм Господа Христа. Люди слушали наставления, которые начинались вечером и затягивались иногда до глубокой ночи. Когда Антонио Наставник говорил, все замирало в Канудосе.
Палящее солнце стоит в зените. Стены Кеймадаса оклеены плакатами Прогрессивной республиканской партии «В Единстве Бразилии могущество нации!», пестрят именем ее лидера Эпаминондаса Гонсалвеса. Но Галилео Галль не обращает внимания на шум манифестации, врывающийся в окно его комнаты в пансионе Богоматери Благодатной, – он думает о противоречивых свойствах характера проводника Руфино. «В высшей степени странное сочетание», – бормочет он про себя. Понятно, что человек, который всю жизнь только тем и занимается, что пересекает из конца в конец этот необъятный край, сопровождая путешественников, охотников, караваны, доставляя письма, разыскивая отбившихся от стада овец и коз, должен обладать и сосредоточенностью и целеустремленностью. Но вот откуда у этого трезвого, земного, здравомыслящего прагматика взялась вера в чудесное? Откуда у него неотъемлемое свойство характера мечтательного, натуры артистической способность опьяняться вымыслом, фантазией?
И все же выпуклости и впадины его черепа ясно указывают, что сосредоточенный, целенаправленный Руфино верит в сверхъестественное, – Галль, ощупав голову проводника, тут же понял это. «Нелепое, несовместимое сочетание, – бормочет он, – ведь нельзя же быть разом и застенчиво стыдливым и наглым, прижимистым и расточительным?!»
Галль умывается, склонившись над лоханью. Стены комнаты испещрены размашистыми каракулями– автографами прежних постояльцев, вырезанными из журналов фотографиями оперных певцов; в углу висит треснувшее зеркало. По щелястому полу снуют рыжие тараканы, на потолке замерла, словно окаменев, маленькая ящерица. Всей мебели в комнате – голый топчан. В забранное решеткой окно проникает с улицы праздничный шум: слышны усиленные громкоговорителями голоса, грохочущий звон литавр, буханье барабана, гомон ребятишек, запускающих бумажного змея. Кто то произносит речь, перемежая выпады против Баиянской независимой партии, губернатора Луиса Вианы и барона де Каньябравы со здравицами в честь Прогрессивной республиканской партии и Эпаминондаса Гонсалвеса.
Галилео Галль, по прежнему не обращая на все это никакого внимания, продолжает умываться, а потом вытирает лицо рубашкой, растягивается на топчане, закинув руки за голову подушки ему не дали, – смотрит на тараканов, на ящерицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Но это не все: приготовьтесь услышать нечто еще более ошеломляющее. Брат Жоан Евангелист заявляет, что в Канудосе царит хаос не только в отношениях между мужчинами и женщинами, но и в отношениях к собственности: все принадлежит всем. Наставник убедил своих сподвижников в том, что имеющий уши да слышит! – считать своим какое либо движимое или недвижимое имущество есть великий грех. Дома, пашни, скот принадлежат всем вместе и никому в отдельности. Наставник внушил им, что чем больше человек имеет, тем меньше у него шансов на спасение в день Страшного суда. Мне кажется, он проводит в жизнь наши идеи, но, учитывая культурный уровень своих неразвитых и забитых сподвижников, по тактическим соображениям придает этим идеям религиозную окраску. Не замечательно ли, что где то в глубине Бразилии горсть повстанцев образует общество, в котором нет ни брака, ни денег, где частная собственность заменена общим достоянием?
Вот какие мысли не давали мне покоя, в то время как брат Жоан Евангелист рассказывал, что в течение недели, произнося в Канудосе проповеди, неизменно встречаемые враждебным молчанием, убедился в том, что его считают протестантом и масоном, поскольку он просил восставших разойтись по домам. Когда же он призвал их признать Республику и подчиниться ей, толпа пришла в такое негодование, что он был вынужден поспешно оставить Канудос, то есть попросту бежать оттуда. По вине одного безумца, который заставляет людей целыми днями работать на постройке храма, церковь потеряла там власть над душами. Мне не было жаль монаха, но зато я ощутил радость и почувствовал симпатию к этим людям, благодаря которым в бразильском захолустье возрождается из пепла Идея, которую тираны считали потопленной в крови подавленных революций. Прощаюсь с вами до следующего письма или навсегда.
IV
К тому времени, когда Лелис Пьедадес, адвокат барона де Каньябравы, подал в салвадорский суд жалобу на злоумышленников, захвативших принадлежащее барону имение в местечке Канудос, Антонио Наставник находился там уже три месяца. По сертанам разнеслась весть, что в деревушке, окруженной со всех сторон скалистыми горами, объявился праведник, который вот уже четверть века странствует по свету. Весть эту разнесли скотоводы, им случалось останавливаться на отдых и ночлег у истоков реки Вассы Баррис. Вслед за тем с юга, с севера, с запада, с востока группами и поодиночке потекли в Канудос любопытные, хворые и увечные, раскаявшиеся грешники, бродяги и беглецы, предчувствуя или надеясь, что они обретут в Канудосе прощение, прибежище, исцеление, счастье.
На следующее же утро после прихода в Канудос Наставник начал возводить Храм Господа Христа– каменный, с двумя высокими колокольнями. Наставник определил ему место – напротив старой церкви святого Антония. «Пусть поднимут руки богатые, – говорил он, сидя у костра на площади будущего города, – я поднимаю руку! Я сын божий, ибо он даровал мне бессмертную душу, которая на небесах достойна будет истинного богатства. Я поднимаю руку, ибо господь заставил меня терпеть нужду на этом свете, чтобы я стал богатым на том. Пусть поднимут руки богатые!» В пронизанном искрами полумраке поднялся лес рук в драных, обтрепанных рукавах холщовых рубах, кожаных пастушьих курток. Перед наставлениями и после них люди молились и устраивали шествия между недостроенными лачугами, топчанами, покрытыми тряпьем, на которых ночевали, и спящие сертаны слышали, как они славят Пречистую Деву и господа Христа, как проклинают дьявола и Антихриста. Одним из первых пришел в Канудос мастер огненной потехи из Миранделы – его звали Антонио Огневик, – и с той поры во время шествий в Канудосе стали устраивать фейерверки, пускать ракеты и шутихи.
Работами руководил Наставник, а помогал ему сведущий в строительном деле человек, вместе с которым он приводил в должный вид многочисленные часовни и от фундамента до купола выстроил церковь в Кризопо лисе: Наставник говорил, кому тесать камень, кому просеивать песок, кому сколачивать леса. Под вечер, после скудного ужина, состоявшего из ломтя черствого хлеба, какого нибудь плода, горсти фасоли и глотка воды – если в тот день не постились, – Наставник встречал новоприбывших: приветливо принимал странников, приказывал старожилам разместить и устроить их, а когда затихали «Верую», «Отче наш» и «Богородице», начинал звучать его выразительный голос, суливший гостям, что здесь их ждет суровое воздержание, тяготы и лишения, но и чудеса, рядом с которыми померкнут легенды бродячих певцов. Конец близок: Канудос виден с Алто да Фавелы, и Республика будет слать все новых и новых людей с ружьями, чтобы схватить его и не дать ему говорить с народом о его нуждах, но, сколько бы ни пролилось крови, Псу Сатане не удастся вонзить клыки в плоть Христову. Придет потоп, а следом землетрясение. Случится затмение солнца, и землю окутает такая непроглядная тьма, что людям придется передвигаться ощупью, вслепую, а вдали грянет великая битва, и тысячи тысяч умрут от страха. Но потом тьма рассеется, наступит прозрачное утро, мужчины и женщины увидят на склонах окружающих Канудос гор воинство короля Себастьяна. Великий король победит легионы бесов, одолеет Сатану и очистит землю для пришествия господа. Люди увидят дона Себастьяна в светозарных доспехах, с мечом в руке, увидят, как на его милостивом и юном лице появится улыбка, когда он, исполнив завещанный ему богом долг, верхом на своем украшенном золотом и самоцветными каменьями коне поедет назад, и рать его снова погрузится на дно морское.
Кожевники и пеоны, знахари и бродячие торговцы, прачки, нищенки, повитухи, которые появились в Канудосе после многих дней и ночей пути, которые принесли с собой свой жалкий скарб, погрузив его на тачки или навьючив на ослов, теперь сидели во тьме, прижавшись друг к другу, слушали, верили, плакали.
Они молились и распевали псалмы так же неистово и благочестиво, как и их предшественники, а те, кто не знал слов, торопились заучивать молитву, гимн, истину. Антонио Виланова, торговец из Канудоса, отличался особенным рвением: по ночам он уходил далеко за реку или в поля, и там Блаженненький терпеливо объяснял ему господни заповеди и заветы, которые он потом растолковывал своему брату Онорио, своей жене Антонии, своей невестке Асунсьон, своему сыну и племяннику.
Еды у обитателей Канудоса было в достатке: хватало и зерна, и овощей, и мяса. В тот год Васса Баррис не пересохла, и можно было засеять поля. Еду приносили новоприбывшие, а из окрестных деревень то и дело присылали битую птицу, кроликов, свиные туши, козлятину, хлеб. Наставник поручил Антонио Виланове заняться хранением припасов и по справедливости делить их между слабыми, немощными и больными. Жизнь в Канудосе, хотя и не сразу, вошла в свою колею, и Наставнику не пришлось прилагать к этому особых стараний: порядок этой жизни становился всем ясен из его проповедей. Блаженненькому было поручено наставлять новичков и принимать их пожертвования– все что угодно, кроме денег. Тот, кто приносил республиканские рейсы15, отправлялся в сопровождении тяжелых на руку Меченого или Жоана Аббата в Кумбе или в Жоазейро и там тратил их на нужды строящегося храма на покупку дерева ценных пород, распятий, статуй святых, лопат, кирок, отвесов и прочего. Мать Мария Куадрадо откладывала в сундучок кольца, серьги, заколки, ожерелья, гребни, старинные монеты, незамысловатые украшения из кости и рога: когда падре Жоакин приезжал из Кумбе или откуда нибудь еще служить мессу, причащать, крестить и венчать, этот сундучок приносили в церковь святого Антония, и сокровища сверкали всем напоказ. Двое беглых преступников Жоан Большой и Педрон, славившиеся своей силой, вместе с выделенными им в помощь людьми стаскивали со всей округи камни для постройки храма. Катарина, жена Жоана Аббата, и Алешандринья, женщина из Кумбе, умевшая, по слухам, творить чудеса, готовили рабочим еду. Не все ладилось, не все шло гладко. Находились и такие, кто, пренебрегая запретом Наставника, пил кашасу, курил, играл в карты и кости, а когда жителей в Канудосе прибавилось, стали иногда случаться и кражи, и бабьи свары, и даже поножовщина. Но происходило это реже, чем где бы то ни было в Бразилии, и в отдалении от того деятельного, дружного, хлопотливого, аскетически сурового ядра, которое составлял Наставник и его ученики.
Он не запрещал женщинам наряжаться и прихорашиваться, но без устали повторял, что тот, кто уделяет телу слишком много забот, оставляет в небрежении душу; что красивая наружность может скрывать отвратительную и грязную сущность, а в пример приводил Люцифера; и вскоре женщины, старые и молодые, спороли яркие ленты и вышивки, удлинили подолы до самых щиколоток, закрыли шею до подбородка, выпустили вытачки так, что платья их стали похожи на одеяния монахинь. Украшения пошли на пожертвования, следом исчезли и заколки для волос, и ленты, а распущенные волосы спрятались под платками. Случались иногда недоразумения с «Магдалинами»: эти падшие создания добирались до Канудоса ценою больших жертв и, вымаливая себе прощение, целовали ноги Наставнику, однако находили весьма недружелюбный прием у беспощадных и нетерпимых женщин, которые в доказательство полного раскаяния заставляли их носить в волосах вместо гребня колючую шипастую ветку.
По большей же части жизнь текла спокойно, и в Канудосе царил дух взаимной приязни и добрососедства. Много хлопот доставляли начеканенные республиканским правительством деньги: если кого нибудь уличали в том, что он расплачивался ими или брал их в уплату, люди Наставника отнимали у провинившегося все достояние и изгоняли его. Принимались в уплату только монеты с профилем императора Педро или его дочери принцессы Изабеллы, но их становилось все меньше, и потому стали процветать натуральный обмен и отработка. Меняли плитки тростникового сахара на веревочные сандалии альпаргаты, расплачивались курами за целебные травы, отдавали черепицу за полотно, фасоль за пилу или топор, гамак за тесак, а за работу в поле, в хлеву, в доме расплачивались работой. Никто не жалел времени и сил, трудясь во славу божию. Кроме храма строили еще и бараки, которые потом назвали «домами спасения» там получали кров, еду и уход больные, престарелые и сироты. Сначала они были на попечении Марии Куадрадо, но, когда появилось Святилище крытая соломой глинобитная мазанка о двух комнатках, где Наставник мог хотя бы на несколько часов укрыться от осаждавших его паломников, Мария всецело занялась этим домиком, вверив дома спасения заботам Антонии и Асунсьон.
Виланова. Возникали, правда, споры о том, кому владеть орошаемыми землями в пойме Вассы Баррис, которые самочинно заняли старожилы Канудоса, но торговец Антонио Виланова сумел сгладить эти разногласия: по поручению Наставника он роздал вновь прибывшим участки земли и отвел место для корралей в Канудос то и дело пригоняли скотину в дар. Он же разбирал имущественные тяжбы. Впрочем, они были редки: люди приходили в Канудос не затем, чтобы разбогатеть, и вела их не корысть. Возникшую там общину не слишком занимали земные дела и помыслы: люди молились, торжественно погребали умерших, тщательно соблюдали пост, устраивали процессии, строили Храм Господа Христа. Люди слушали наставления, которые начинались вечером и затягивались иногда до глубокой ночи. Когда Антонио Наставник говорил, все замирало в Канудосе.
Палящее солнце стоит в зените. Стены Кеймадаса оклеены плакатами Прогрессивной республиканской партии «В Единстве Бразилии могущество нации!», пестрят именем ее лидера Эпаминондаса Гонсалвеса. Но Галилео Галль не обращает внимания на шум манифестации, врывающийся в окно его комнаты в пансионе Богоматери Благодатной, – он думает о противоречивых свойствах характера проводника Руфино. «В высшей степени странное сочетание», – бормочет он про себя. Понятно, что человек, который всю жизнь только тем и занимается, что пересекает из конца в конец этот необъятный край, сопровождая путешественников, охотников, караваны, доставляя письма, разыскивая отбившихся от стада овец и коз, должен обладать и сосредоточенностью и целеустремленностью. Но вот откуда у этого трезвого, земного, здравомыслящего прагматика взялась вера в чудесное? Откуда у него неотъемлемое свойство характера мечтательного, натуры артистической способность опьяняться вымыслом, фантазией?
И все же выпуклости и впадины его черепа ясно указывают, что сосредоточенный, целенаправленный Руфино верит в сверхъестественное, – Галль, ощупав голову проводника, тут же понял это. «Нелепое, несовместимое сочетание, – бормочет он, – ведь нельзя же быть разом и застенчиво стыдливым и наглым, прижимистым и расточительным?!»
Галль умывается, склонившись над лоханью. Стены комнаты испещрены размашистыми каракулями– автографами прежних постояльцев, вырезанными из журналов фотографиями оперных певцов; в углу висит треснувшее зеркало. По щелястому полу снуют рыжие тараканы, на потолке замерла, словно окаменев, маленькая ящерица. Всей мебели в комнате – голый топчан. В забранное решеткой окно проникает с улицы праздничный шум: слышны усиленные громкоговорителями голоса, грохочущий звон литавр, буханье барабана, гомон ребятишек, запускающих бумажного змея. Кто то произносит речь, перемежая выпады против Баиянской независимой партии, губернатора Луиса Вианы и барона де Каньябравы со здравицами в честь Прогрессивной республиканской партии и Эпаминондаса Гонсалвеса.
Галилео Галль, по прежнему не обращая на все это никакого внимания, продолжает умываться, а потом вытирает лицо рубашкой, растягивается на топчане, закинув руки за голову подушки ему не дали, – смотрит на тараканов, на ящерицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97