Вдалеке от входной двери послышался звонок. Кэтрин повернулась, нахмурилась. Сегодня днем она никого не ждет. Кто же это, без приглашения? Она вернулась в большую гостиную, выглянула в облицованный мрамором холл, как раз когда миссис Варгас открывала входную дверь, и замерла. В глаза ей бросилась серебристо-седая грива, которая могла принадлежать лишь одному человеку – ее сыну Гилу. Секундой позже раздался голос Гила, который осведомился о Натали. За его спиной стоял Клей.
– Впустите гостей, миссис Варгас, – распорядилась Кэтрин и прошла, часто постукивая палкой, к входной двери.
Кивком отослав домоправительницу, она взглянула в лицо сыну, заметив настороженно-опасливое выражение его глаз.
– Вы пришли увидеться с Натали. Разумно ли это? Его бровь вопросительно изогнулась.
– Думаю, это долг вежливости. Мы пришли выразить соболезнования и предложить помощь.
– Разумеется, – не сразу ответила Кэтрин.
– Как баронесса? – осведомился Клей.
– От первоначального шока, в который ввергло ее известие о гибели мужа, она оправилась, – отвечала Кэтрин. – Время довершит остальное.
– Ты сообщишь ей, что мы здесь? – спросил Гил. В глазах его был вызов, но враждебность он постарался запрятать поглубже. Кэтрин хотелось сказать ему, что напрасно он так старается, но он бы все равно не поверил ей, как не поверил в тот вечер, когда она принимала гостей.
– Она в библиотеке. – Мгновение она постояла, тяжело опершись на палку, потом, повернувшись, пошла впереди, слыша за собой их шаги: мелкие, торопливые – одного, неспешные, размеренные – другого. И все же в чем-то они схожи.
Как утверждает это пошлое речение? «Яблоко от яблони…» Однако Гил ничуть не похож на отца, ее дорогого Клейтона. Честолюбие, желание преуспеть любой ценой Гил взял от нее. И передал это своему сыну вместе с хитростью и коварством. Но у обоих есть качества, которые могли бы считаться положительными, не будь они так извращены. Может, Гил прав? Может, во всем виновата она?
Вздохнув про себя, она остановилась возле двери в библиотеку. Затем легонько постучала и вошла. Натали сидела в кресле с подголовником возле негорящего камина, как бы в поисках живительного тепла. Взгляд ее был устремлен в почерневшие каминные недра, лицо было бледно и осунулось, а рука слабо сжимала пачку переданных по факсу сообщений.
– Натали, – окликнула ее от дверей Кэтрин и заметила, как та испуганно повернулась и как рассеянность ее тут же сменилась замешательством, – к вам визитеры.
– Визитеры? – Она неловко встала и смутилась еще больше, даже покраснев от смущения при виде Клея и Гила Ратледжей, дожидавшихся в холле возле открытой двери. – Я… – Она не знала, куда деть бумаги, потом, положив их, отвернулась, пальцем коснулась губ, прижала руку к горлу: – Пусть войдут, пожалуйста!
Посторонившись, Кэтрин впустила пришедших, она медлила уйти, краем глаза наблюдая, как первым подошел к Натали Гил, как сжал ее руки и поднял их к своей груди, бормоча слова сочувствия. Но глаза Натали устремились к Клею. Кэтрин вышла, намеренно оставив дверь открытой.
Дальше по коридору, совсем рядом с библиотекой, располагался музыкальный салон. Бросив взгляд на рояль черного дерева, Кэтрин медленно приблизилась к инструменту. Опустившись на жесткий табурет, она провела рукой по гладкой черной крышке, скрывавшей клавиши.
Вспомнив долгие часы музыкальных упражнений, которыми занимались оба ее сына, она слабо улыбнулась. Уже много лет никто не играл на этом инструменте. Неудивительно, если он расстроен. «Но Джонатану это было бы все равно», – подумала Кэтрин, и улыбка ее стала шире, ласковее, и в ней появилась даже некоторая проказливость. Бедному мальчику слон на ухо наступил, он совершенно не слышал фальшивых нот. И как безжалостно дразнил его за это Гил! Вот он был куда музыкальнее, и инструментом овладел шутя и играя.
– Не желает ли мадам чаю с печеньями? – вклинился в ее воспоминания голос домоправительницы и, прерывая их поток, возвратил ее к действительности.
– Спасибо, это будет замечательно. – Вскинув руку, чтобы отпустить домоправительницу, она уронила руку на колени. Едва дотронувшись до платья, рука стала беспокойно теребить материю.
Взгляд Кэтрин остановился – вновь помрачневший, беспокойный, на лице появились морщины замешательства и озабоченности. Надо положить конец сомнениям. Расспросить их, припереть к стенке прямым вопросом, но в душе ее не было уверенности, она боялась, что не сможет отличить правду от лжи.
Как ненавидела она наступавшую старость! Ненавидела это тело, ставшее таким слабым, мозг, неспособный сосредоточиться, глаза, которые в настоящем то и дело различали образы прошлого.
Из библиотеки до нее доносились голоса, неясные, приглушенные. В общем гуле Кэтрин ухитрилась выделить голос Гила. Мгновение спустя из коридора послышались шаги. Это были шаги Гила. Даже спустя многие годы она безошибочно узнавала его быструю решительную походку. Вечно-то он спешит, стремится поскорее достигнуть цели!
Шаги приближались, и она вдруг подумала, что он хочет поговорить с ней. Внезапная надежда заставила ее встать с места. И надежда эта была в голосе, когда, услышав шаги уже у самой двери, она окликнула его:
– Гил?
Шаги замерли, и он заглянул в комнату. Раздражение, мелькнувшее на его лице, словно подкосило Кэтрин.
– Ты не против, если я воспользуюсь телефоном в большой гостиной? Мне надо позвонить по важному делу.
– По важному делу? – переспросила она и нелюбезно буркнула: – Какое удобство для Натали и Клея!
Увидав, как гневно вспыхнули его щеки, Кэтрин поняла, что догадка ее оказалась правильной. «Важное дело» было не чем иным, как уловкой, чтобы оставить Клея наедине с Натали. Догадливость ее не доставила ей удовольствия, она резко, в сердцах отвернулась. Гил вновь заспешил по коридору по направлению к большой гостиной.
Как только Гил покинул библиотеку, Натали направилась к камину и уставилась в почерневшую дыру, опустив голову, спиной к Клею, как бы отстранившись от него. Невидимая преграда между ними, которую она таким образом воздвигла, почти не давала Клею возможности читать ее мысли. Единственное, на что ему оставалось надеяться, что преграда эта окажется хрупкой.
– Натали! – начал он, сделав шаг вперед. Но она остановила его негромким:
– Ты не должен был приходить сюда.
– Я не мог больше оставаться вдали от тебя. Мысль о том, что ты одна и что ты страдаешь, была невыносима, и я…
– Он знал. – Казалось, она не слышала ни единого слова из тех, что он к ней обращал. Ошеломленный этим открытием, он воздержался от комментариев и стоял, выжидая, думая о том, не ошибся ли в ней. Повернувшись, она посмотрела на него затравленным взглядом и, ломая руки, произнесла: – Наверняка он знал. Иначе зачем он нас преследовал?
– Я изводил себя этим же вопросом. – Он приблизился к ней. Но мы должны смириться с тем, что никогда не узнаем ответа. – Он легонько сжал руки, которые она положила ему на плечи. От этого прикосновения она вздрогнула, но не отпрянула, и Клей понял, что страшиться ему нечего. – Я хотел свободы для нас, хотел, чтобы мы были вместе. Но не такой ценой. Нет, не такой! – Склонившись к ней, он потерся губами о ее волосы. – Я люблю тебя больше жизни! Если ты возненавидишь меня теперь, я этого не вынесу!
С тихим стоном она повернулась и всем телом прижалась к нему. Он обнял ее с теплотой и нежностью, ни к чему ее не принуждая, нет, сейчас не время. Позже, когда он удостоверится в том, что чувство вины утихомирилось и упреков не будет, он сумеет заговорить о главном.
Балконные двери большой гостиной были открыты. Поколебавшись, Келли вошла внутрь, в прохладный сумрак, столь живительный после солнечного зноя.
Остановившись, она подняла на лоб очки с темными стеклами, сунув дужки их в почти просохшие волосы. Она искала Кэтрин, но в комнате никого не было.
Из мраморного холла доносились голоса, и Келли пошла туда на разведку, почти бесшумно, так как босые ее ноги утопали в персидском ковре, покрывавшем пол гостиной. Но не успела она выйти за дверь, как в гостиную вошла миссис Варгас – та слегка удивилась, застав в комнате человека.
– Могу я быть вам чем-то полезна, мисс?
Задержав взгляд на босых ногах Келли, она покосилась на короткий красно-коричневый халат, накинутый Келли поверх купальника.
– Думаю, нет, спасибо. – Келли видела, что домоправительница считает ее одежду неподходящей для гостиной. – Я искала Кэтрин.
– Мне кажется, мадам сейчас в музыкальном салоне. Если вы…
– Нет-нет, – поспешно прервала ее Келли. – Я только хотела узнать, в котором часу обед.
– В семь, мисс.
– Благодарю. – Ловко обогнув домоправительницу, она устремилась к двери и столкнулась в ней с Кэтрин.
– Как вам понравился наш бассейн? – осведомилась Кэтрин безукоризненно вежливыми интонациями хозяйки дома.
Пробормотав, что понравился, Келли тут же поняла, что этого недостаточно.
– Я привыкла много работать на свежем воздухе, но здесь с самого дня прибытия у меня совершенно не было времени для физических упражнений. Поплавать – это как раз то, что мне было нужно. – Она хотела и дальше развить эту тему, но заметила, что Кэтрин не слушает ее. Внимание ее было сосредоточено на голосах в мраморном холле.
– Там кто-то есть?
Рука Келли потянулась поправить халат, распахнувшийся на груди.
– Гил и Клей уходят, – отвечала Кэтрин. – Они приходили к Натали с соболезнованиями.
Услыхав, как открывается входная дверь. Келли выглянула из гостиной, чтобы посмотреть на уходящих; этот неожиданный, учитывая более чем прохладные отношения Кэтрин и сына, визит вызвал ее любопытство. Оба визитера уже ступили за порог – Гила видно уже не было. Клей же обернулся к баронессе, державшей им дверь. Сказав ей что-то, он поднял руку и погладил ее по щеке. Келли остолбенела, изумленная нескрываемой интимностью этого жеста. Она робко подняла глаза на Кэтрин.
– Наверное, такова доступная Клею форма выражения сочувствия, – отрезала та с холодностью, утвердившей Келли в ее изначальном подозрении.
Итак, Клей и Натали Фужер не только знакомые и не только друзья. Однако скорбь баронессы об Эмиле производит впечатление абсолютно искренней. Озадаченная этим парадоксом, Келли размышляла о нем, направляясь по лестнице в ванную, чтобы принять душ перед обедом.
18
Люстра с хрустальными подвесками заливала светом просторный холл, прогоняя вечерний сумрак. Полированный мрамор пола и лестничных пролетов отражал этот свет, и мягкий блеск его контрастировал с холодной торжественностью холла при дневном освещении.
Но Сэму вид этот был настолько привычен, что, не замечая этих нюансов освещения, он большими шагами пересек холл и взлетел по лестнице. Мысли его заняты были двумя вещами – мечтой о прохладном душе и мечтой о Келли, причем главным для него был, конечно, не душ. С самого утра он ждал, когда наконец закончится этот день и наступит вечер. И вечер наступил, хоть и позже намеченного. На верхней площадке лестницы, оторвавшись от поблескивающих оловом перил, он пересек холл второго этажа и направился к себе. Но проходя мимо двери Келли, он невольно замедлил шаг и, поколебавшись, приблизился к двери и постучал.
– Войдите. – Тяжелая дверь приглушала ее голос, доносился лишь самый звук, низкий тембр его.
Сжав круглую ручку двери, он повернул ее. Толкнув дверь, он вступил в сумрак комнаты. Полной тьмы не было – в гостиной горела лампа, но свет ее был скорее декоративным, нежели функциональным.
Ее он увидел не сразу. Она стояла возле окна, и лицо ее казалось матово-бледным пятном на фоне черноты за окнами. На ней был шелковый халат, а волосы опять были стянуты в этот проклятый узел. Она находилась слишком далеко от него. Надо это изменить. Отпустив дверь, которая с шумом захлопнулась, Сэм двинулся к ней.
– Ты всегда такая – любишь стоять в темноте?
– Не всегда. – Но сегодня Келли хотелось затеряться во мраке, спрятаться, сделать так, чтобы тьма укрыла ее, как не один раз укрывала раньше от припадков отцовского пьяного гнева.
Она смотрела, как к ней приближается его темная фигура. Затем шаги его замерли, и вот он здесь, у окна, совсем рядом с ней. Чересчур рядом. Надо включить более яркий свет. Но не сейчас. Не сейчас.
– Прости, что я не вернулся к обеду. – Голос его прозвучал низко, чуть хрипловато, но больше ее смущал взгляд – пытливый, внимательный. – Я собирался, но все время что-то мешало, возникали какие-то осложнения. Боюсь, что я проявляю недостаточное гостеприимство.
– Ну, не знаю… Утром мы вместе пили кофе, – как ни в чем не бывало сказала она. «Старайся говорить непринужденно и как ни в чем не бывало», – твердила себе Келли. Это нелегко, когда так остро ощущаешь его присутствие и то, как он пахнет – землей, солнцем и чем-то еще, чем-то очень мужским.
– Верно. – Сэм старался попасть в ее тон. – Так как же ты провела день?
Келли медленно отвернулась к окну и дотронулась до прохладного стекла.
– Поплавала, позагорала и подумала.
– О чем же? – Сам он весь день думал о ней. Интересно, не было ли и с ней подобного.
– О массе вещей. Но в основном о работе. – Она прислонилась лбом к стеклу, вглядываясь в черноту. – Потерять ее я не могу. Не теперь. После того как я так старалась получить ее. Надо придумать что-то. Что-то сказать или сделать, чтобы убедить их не увольнять меня.
– Тебе не кажется, что ты сама накликаешь несчастье? Пока тебя никто не увольняет.
– Но этот отпуск – уже предвестие. Я на грани увольнения. Еще чуть-чуть, и уволят, – настаивала она. – Если я не буду бороться, работу я потеряю. Потому-то так важно выработать план действий.
– Например? – Сэм заметил, как рот ее искривился в улыбке, мало похожей на улыбку.
– Вот на этот вопрос ответа я не имею, – призналась Келли и вздохнула с видом потерпевшего поражение. – Я подумывала о том, чтобы обратиться к телезрителям, рассказать им мою историю и постараться получить общественную поддержку. Но как описать это тому, кто сам не прошел через это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52