Дик Боултон оглянулся на отца Ника.— Как я погляжу, док, — сказал он, — порядочно вы накрали.— Зачем так говорить, Дик! — сказал доктор. — Их же прибило к берегу.Эдди и Билли Тэйбшо вывернули бревно из-под сырого песка и покатили его к воде.— Толкай, толкай! — крикнул им Дик Боултон.— Зачем это? — спросил доктор.— Надо обмыть его. Счистить песок, а то пилу испортишь. Я хочу посмотреть, чье это бревно, — сказал Дик.Бревно плескалось в воде. Взмокшие от натуги Эдди и Билли Тэйбшо стояли, опершись на свои багры. Дик опустился на колени и стал искать отметку, которую дровосек ставит на конце бревна.— Уайт и Макнелли, — сказал он, поднимаясь и стряхивая песок с колен.Доктору стало не по себе.— Тогда не будем его распиливать, — сказал он коротко.— А вы не обижайтесь, док, — сказал Боултон. — Зачем обижаться? Мне-то не все равно, у кого вы украли? Меня это не касается.— Если ты считаешь, что бревна краденые, не трогай их. Забирай свои инструменты и уходи, — сказал доктор. Он весь покраснел.— Чего это вы вдруг заторопились, док? — сказал Боултон. Он выплюнул табачную жижу на бревно. Плевок поплыл по воде, становясь все прозрачнее и прозрачнее. — Вам не хуже моего известно, что бревна краденые. Только меня это не касается.— Хорошо. Если ты считаешь, что бревна краденые, забирай свое добро и проваливай.— Ну, док…— Забирай свое добро и проваливай!— Послушайте, док…— Если ты еще раз скажешь «док», я тебе все зубы вышибу.— А вот не вышибете, док.Дик Боултон посмотрел на доктора. Дик был громадного роста и прекрасно знал это. Он любил затевать драки. Сейчас Дик был чрезвычайно доволен собой. Эдди и Билли Тэйбшо стояли, опираясь на багры, и смотрели на доктора. Доктор пожевывал бородку и смотрел на Дика Боултона. Потом он повернулся и зашагал вверх по холму, к коттеджу. Даже по спине было видно, как он рассержен. Индейцы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не вошел в коттедж.Дик сказал что-то на оджибуэйском наречии. Эдди рассмеялся, но Билли Тайбшо сохранил серьезный вид. От ссоры с доктором его бросило в жар, хотя он не понимал по-английски. Он был толстяк, с редкими, как у китайца, усами. Он поднял багры на плечо. Дик взял все три топора, а Эдди снял пилу с дерева. Они прошли мимо коттеджа и вышли через заднюю калитку в лес. Дик оставил калитку открытой. Билли Тэйбшо вернулся и притворил ее. Все трое скрылись в лесу.Сев на кровать у себя в комнате, доктор увидел на полу около стола груду медицинских журналов. Бандероли с них еще не были сорваны. Это рассердило его.— А ты не пойдешь больше работать, милый? — спросила его жена, лежавшая в соседней комнате, где шторы были опущены.— Нет.— Что-нибудь случилось?— Я поссорился с Диком Боултоном.— О-о! — сказала его жена. — Надеюсь, ты не вышел из себя, Генри?— Нет, — сказал доктор.— Помни, тот, кто смиряет дух свой, сильнее того, кто покоряет города, — сказала его жена. Она была членом Общества христианской науки. В полутемной комнате, на столике около кровати, у нее лежала Библия, книга «Наука и здоровье» и журнал «Христианская наука».Муж промолчал. Он сидел на кровати и чистил ружье. Он набил магазин тяжелыми желтыми патронами и вытряхнул их обратно. Они рассыпались по кровати.— Генри! — окликнула его жена. Потом, подождав немного: — Генри!— Да? — сказал доктор.— Ты чем-нибудь рассердил Боултона?— Нет, — сказал доктор.— А что у вас произошло, милый?— Ничего особенного.— Скажи мне, Генри. От меня ничего не надо скрывать. Что у вас произошло?— Дик должен мне много денег за то, что я вылечил его жену от воспаления легких, и, вероятно, затеял ссору, чтобы не отрабатывать долга.Его жена молчала. Доктор тщательно вытер ружье тряпкой. Он заложил патроны обратно в магазин. Он сидел, опустив ружье на колени. Он очень дорожил им. Из полутемной комнаты до него снова донесся голос жены:— Милый, я не думаю, я просто не допускаю мысли, что кто-нибудь способен на такой поступок.— Да? — сказал доктор.— Да. Я не могу поверить, что такое можно сделать намеренно.Доктор поднялся и поставил ружье в угол за шкафом.— Ты уходишь, милый? — спросила его жена.— Пойду прогуляюсь, — сказал доктор.— Если увидишь Ника, милый, скажи ему, что мама зовет его.Доктор вышел на крыльцо. Дверь за ним захлопнулась со стуком. Он услышал, как жена вздохнула, когда хлопнула дверь.— Прости, — сказал он, подойдя к окну с опущенной шторой.— Ничего, милый, — сказала она.Он открыл калитку и пошел по жаре к пихтовому лесу. В лесу было прохладно даже в такой жаркий день. Он увидел Ника, который сидел, прислонившись к дереву, и читал.— Пойди к маме, ты ей зачем-то нужен.— А я хочу с тобой, — сказал Ник.Отец посмотрел на него.— Ну что ж, пойдем, — сказал он. — Дай книгу, я ее суну в карман.— Папа, а я знаю, где есть черные белки, — сказал Ник.— Ну что ж, — сказал отец. — Пойдем посмотрим. 3 Мы попали в какой-то сад в Монсе. Бакли вернулся со своим патрулем с того берега реки. Первый немец, которого мне пришлось увидеть, перелезал через садовую ограду. Мы дождались, когда он перекинет ногу на нашу сторону, и ухлопали его. На нем была пропасть всякой амуниции. Он разинул рот от удивления и свалился в сад. Потом через ограду в другом месте стали перелезать еще трое. Мы их тоже подстрелили. Они все так появлялись. Что-то кончилось В прежние времена Хортонс-Бей был городком при лесопильном заводе. Жителей его всюду настигал звук больших пил, визжавших на берегу озера. Потом наступило время, когда пилить стало нечего, потому что поставка бревен кончилась. В бухту вошли лесовозные шхуны и приняли баланс, сложенный штабелями во дворе. Груды теса тоже свезли. Заводские рабочие вынесли из лесопилки все оборудование и погрузили его на одну из шхун. Шхуна вышла из бухты в открытое озеро, унося на борту, поверх теса, которым был забит трюм, две большие пилы, тележку для подвоза бревен к вращающимся круглым пилам, все валы, колеса, приводные ремни и металлические части. Грузовой люк ее был затянут брезентом, туго перевязан канатами, и она на всех парусах вышла в открытое озеро, унося на борту все, что делало завод заводом, а Хортонс-Бей — городом.Одноэтажные бараки, столовая, заводская лавка, контора и сам завод стояли заброшенные среди опилок, покрывавших целые акры болотистого луга вдоль берега бухты.Через десять лет от завода не осталось ничего, кроме обломков белого известнякового фундамента, проглядывавших сквозь болотный подлесок, мимо которого проплывали в лодке Ник и Марджори. Они ловили рыбу на дорожку у самого берега канала, в том месте, где дно сразу уходит с песчаной отмели вниз, под двенадцать футов темной воды. Спустив с лодки дорожку, они плыли к мысу, расставить там на ночь удочки для ловли радужной форели.— А вот и наши развалины, Ник, — сказала Марджори.Занося весла, Ник оглянулся на белые камни среди зелени кустарника.— Да, они самые, — сказал он.— Ты помнишь, когда тут был завод? — спросила Марджори.— Смутно, — сказал Ник.— Похоже, скорее, будто тут стоял замок, — сказала Марджори.Ник промолчал. Они плыли вдоль берега, пока завод не скрылся из виду. Тогда Ник направил лодку через бухту.— Не клюет, — сказал он.— Да, — сказала Марджори. Она не спускала глаз с дорожки даже во время разговора. Она любила удить рыбу. Она любила удить рыбу с Ником.У самой лодки блеснула большая форель. Ник налег на правое весло, стараясь повернуть лодку и провести тянувшуюся далеко позади наживку в том месте, где охотилась форель. Как только спина форели показалась из воды, пескари метнулись от нее в разные стороны. По воде пошли брызги, точно туда бросили пригоршню дробинок. С другой стороны лодки плеснула еще одна форель.— Кормятся, — сказала Марджори.— Да, но клева-то нет, — сказал Ник.Он повернул лодку так, чтобы провести дорожку мимо охотившихся форелей, а потом стал грести к мысу. Марджори начала наматывать лесу на катушку только тогда, когда лодка коснулась носом берега.Они вытащили ее на песок, и Ник взял с кормы ведро с живыми окунями. Окуни плавали в ведре. Ник выловил трех, отрезал им головы и счистил чешую, а Марджори все еще шарила руками в ведре; наконец она поймала одного окуня и тоже отрезала ему голову и счистила чешую. Ник посмотрел на рыбку у нее в руке.— Брюшной плавник не надо срезать, — сказал он. — Для наживки и так сойдет, но с брюшным плавником все-таки лучше.Он насадил очищенных окуней с хвоста. У каждого удилища на конце поводка было по два крючка. Марджори отъехала от берега, зажав леску в зубах и глядя на Ника, а он стоял на берегу и держал удочку, пока не размоталась вся катушка.— Ну, кажется, так! — крикнул он.— Бросать? — спросила Марджори, взяв леску в руку.— Да, бросай.Марджори бросила леску за борт и стала смотреть, как наживка уходит под воду.Она снова подъехала к берегу и проделала то же самое со второй леской. Ник положил по тяжелой доске на конец каждой удочки, чтобы они крепче держались, а снизу подпер их досками поменьше. Потом повернул назад ручки на обеих катушках, туго натянул лески между берегом и песчаным дном канала, куда была брошена наживка, и защелкнул затворы. Плавая в поисках корма у самого дна, форель схватит наживку, кинется с ней, размотает за собой леску, предохранитель опустится, и катушка зазвенит.Марджори отъехала подальше, чтобы не задеть лесок. Она налегла на весла, и лодка пошла вдоль берега. Вслед за ней по воде тянулась мелкая рябь. Марджори вышла на берег, и Ник втащил лодку выше, на песок.— Что с тобой, Ник? — спросила Марджори.— Не знаю, — ответил Ник, собирая хворост для костра.Они разложили костер. Марджори сходила к лодке и принесла одеяло. Вечерний ветер относил дым к мысу, и Марджори расстелила одеяло левее, между костром и озером.Марджори села на одеяло спиной к костру и стала ждать Ника. Он подошел и сел рядом с ней. Сзади них на мысу был частый кустарник, а впереди — залив с устьем Хортонс-Крика. Стемнеть еще не успело. Свет от костра доходил до воды. Им были видны два стальных удилища, поставленных под углом к темной воде. Свет от костра поблескивал на катушках.Марджори достала из корзинки еду.— Мне не хочется, — сказал Ник.— Поешь чего-нибудь, Ник.— Ну, давай.Они ели молча и смотрели на удочки и отблески огня на воде.— Сегодня будет луна, — сказал Ник. Он посмотрел на холмы за бухтой, которые все резче выступали на темном небе. Он знал, что за холмами встает луна.— Да, я знаю, — сказала Марджори счастливым голосом.— Ты все знаешь, — сказал Ник.— Перестань, Ник. Ну, пожалуйста, не будь таким.— А что я могу поделать? — сказал Ник. — Ты все знаешь. Решительно все. В том-то и беда. Ты прекрасно сама это знаешь.Марджори ничего не ответила.— Я научил тебя всему. Ты же все знаешь. Ну, например, чего ты не знаешь?— Перестань! — сказала Марджори. — Вон луна выходит.Они сидели на одеяле, не касаясь друг друга, и смотрели, как поднимается луна.— Зачем выдумывать глупости? — сказала Марджори. — Говори прямо, что с тобой?— Не знаю.— Нет, знаешь.— Нет, не знаю.— Ну, скажи мне.Ник посмотрел на луну, выходящую из-за холмов.— Скучно.Он боялся взглянуть на Марджори. Он взглянул на Марджори. Она сидела спиной к нему. Он посмотрел на ее спину.— Скучно. Все стало скучно.Она молчала. Он снова заговорил:— У меня такое чувство, будто все во мне оборвалось. Не знаю, Марджори. Не знаю, что тебе сказать.Он все еще смотрел ей в спину.— И любить скучно? — спросила Марджори.— Да, — сказал Ник.Марджори встала. Ник сидел, опустив голову на руки.— Я возьму лодку, — крикнула ему Марджори. — Ты можешь пройти пешком вдоль мыса.— Хорошо, — сказал Ник. — Я тебе помогу.— Не надо, — сказала Марджори. Она плыла в лодке по заливу, освещенному луной. Ник вернулся и лег ничком на одеяло у костра. Он слышал, как Марджори работает веслами.Он долго лежал так. Он лежал так, а потом услышал шаги Билла, вышедшего на просеку из лесу. Он почувствовал, что Билл подошел к костру. Билл не дотронулся до него.— Ну что, ушла?— Да, — сказал Ник, уткнувшись лицом в одеяло.— Устроила сцену?— Никаких сцен не было.— Ну, а ты как?— Уйди, Билл. Погуляй там где-нибудь.Билл выбрал себе сандвич в корзинке и пошел взглянуть на удочки. 4 Жарища в тот день была адова. Мы соорудили поперек моста совершенно бесподобую баррикаду. Баррикада получилась просто блеск. Высокая чугунная решетка — с ограды перед домом. Такая тяжелая, что сразу не сдвинешь, но стрелять через нее удобно, а им пришлось бы перелезать. Шикарная баррикада. Они было полезли, но мы стали бить их с сорока шагов. Они брали ее приступом, а потом офицеры одни выходили вперед и пытались свалить ее. Заграждение получилось совершенно идеальное. Офицеры у них держались великолепно. Мы просто рассвирепели, когда узнали, что правый фланг отошел и нам придется отступать. Трехдневная непогода Когда Ник свернул на дорогу, проходившую через фруктовый сад, дождь кончился. Фрукты были уже собраны, и осенний ветер шумел в голых ветках. Ник остановился и подобрал яблоко, блестевшее от дождя в бурой траве у дороги. Он положил яблоко в карман куртки.Из сада дорога вела на вершину холма. Там стоял коттедж, на крыльце было пусто, из трубы шел дым. За коттеджем виднелся гараж, курятник и молодая поросль, поднимавшаяся, точно изгородь, на фоне леса. Он взглянул в ту сторону — большие деревья раскачивались вдалеке на ветру. Это была первая осенняя буря.Когда Ник пересек поле за садом, дверь отворилась, и из коттеджа вышел Билл. Он остановился на крыльце.— А-а, Уимидж, — сказал он.— Хэлло, Билл, — сказал Ник, поднимаясь по ступенькам.Они постояли на крыльце, глядя на озеро, на сад, на поля за дорогой и поросший лесом мыс. Ветер дул прямо с озера. С крыльца им был виден прибой у мыса Тен-Майл.— Здорово дует, — сказал Ник.— Это теперь на три дня, — сказал Билл.— Отец дома? — спросил Ник.— Нет. Ушел на охоту. Пойдем в комнаты.Ник вошел в коттедж. В камине ярко горели дрова. Пламя с ревом рвалось в трубу. Билл захлопнул дверь.— Выпьем? — сказал он.Он сходил на кухню и вернулся с двумя стаканами и кувшином воды. Ник достал с полки над камином бутылку виски.— Ничего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14