— Мне все равно! — голос ее упал до гневного шепота. — Несмотря на все твои недостатки, я считала тебя человеком чести, хотя бы по отношению ко мне. Я надеялась, что ты способен хоть немного думать обо мне. Но единственное, что тебя заботит, — это твоя месть!
Он сжал зубы. Чего она от него хочет, в конце концов? Но что лукавить, он прекрасно знал, чего она хочет. Эта одержимая хочет, чтобы он отказался от преследования Зэна. Хочет, чтобы он сидел сложа руки и наблюдал, как чертов пират уходит, не заплатив за все свои преступления.
Ну что ж, об этом она может забыть навсегда, черт подери! Он не такой дурак. Но отпускать ее он тоже не намерен.
— Я не дам тебе развода, — голос его был тихий, но твердый. — Можешь спать в другой комнате, если хочешь, и дуться, пока все не закончится, но я не позволю тебе расторгнуть наш брак.
Когда она взглянула на него, глаза ее горели бешеным огнем.
— Ты как-то обмолвился, будто я могу добиться всего, чего захочу. Так вот, я захотела этого, Саймон. И я получу развод, чего бы мне это ни стоило.
С этими словами она сгребла одежду, вытащенную из шкафа, и твердыми шагами направилась к двери.
— Камилла, вернись сейчас же… — начал он, но она даже ухом не повела. Он поспешил следом и увидел только, что она зашла в единственную, кроме этой, спальню в доме, и дверь за ней захлопнулась. Когда он подошел ближе, он услышал, как в замке повернулся ключ.
— Черт подери, Камилла! — он с силой дернул дверь. — Открой немедленно!
— Я, слава богу, не служу под твоим командованием, Саймон, — за толстой дверью из кипариса голос Камиллы был едва слышан. — Мне нельзя приказать.
— Если не откроешь, я выломаю дверь!
— Ну что ж, тогда я выскочу в сад и заору, что меня убивает муж.
Никто ей, конечно, не поверит. Никто в здравом уме не станет вмешиваться в дела супругов-креолов. Хотя он — изгой, а Камилла стала теперь всеобщей любимицей после такого своевременного выступления на балу. На свадьбе все тоже любовались ею. Симпатии публики — на ее стороне.
Черт!
Трудно поверить, что такое случилось с ним в первую брачную ночь. Она должна бы лежать у него на руках, постанывая от наслаждения под его страстными поцелуями, а не запираться в комнате и не выкрикивать угрозы. С небольшим запозданием припомнил он слова генерала о женщинах. Бери ее словами, мягкими речами и обещаниями. Он подавил злость, вплетающуюся в его желание, как красные нити в золотую ленту.
— Послушай, Камилла. Я сожалею, что из этого получился такой переполох. Я не хотел причинять тебе боль. — Слабый вздох с той стороны двери подсказал ему, что она внимательно слушает. — Но я ничего не могу поделать. Да, я прибыл сюда, чтобы арестовать твоего дядю. Независимо от того, что ты думаешь, это мой долг. И я не могу им пренебречь.
— Уходи. Прошу тебя, Саймон, уходи.
По ее умоляющему тону он понял, что слова его возымели действие. Тогда он стал настойчиво продолжать, надеясь изменить ее дурацкое решение.
— Но это не должно влиять на наши с тобой отношения. Я хочу тебя, Камилла, и знаю, что ты хочешь меня. Я чувствую, что мы станем отличной парой и будем счастливы. Если ты только захочешь понять это, все будет хорошо.
Камилла слушала, и сердце билось в ее груди как колокол. Понять? Как это можно понять — он приехал погубить ее дядю и отказывается даже дать ему шанс.
— Камилла, — донеслось с той стороны, — открой, пожалуйста, Принцесса. Сегодня наша первая брачная ночь. Мы должны провести ее вместе.
Она сжала кулаки. Так вот в чем дело! Он просто хочет ее. Ее слова он пропускает мимо ушей. Ее чувства его не заботят. Он жаждет удовлетворения своих желаний.
О нет! Она не желает быть просто подвернувшимся под руку сосудом для утоления жажды.
— Этот брак был ошибкой, Саймон. Мы оба это понимаем.
— Неправда. — Внезапно проснулась боль, затаившаяся в сердце. — Чего ты от меня хочешь? Чтобы я дал обещание пренебречь своим долгом? Ты сама понимаешь, что этого не будет. Я уже признал, что виноват в обмане, объяснил его причины. Это была необходимость. Что же еще?!
— Ты сказал, что хочешь мне добра. Дай дяде Жаку шанс. Вот и все, что я прошу. Позволь мне пойти к нему и упросить, чтоб он бросил пиратство. Если он не послушается, тогда можешь делать с ним все, что хочешь. Я отдам его в твои руки, и выполняй свой долг, как считаешь нужным. — Она прислонилась к двери. — Но по крайней мере один шанс ты должен ему предоставить. Ради меня.
На той стороне двери повисло тягостное молчание. Наконец он испустил едва слышное проклятие.
— Ты слишком многого просишь, Камилла. Ты забываешь о тех людях, которых похитил и убил твой дядя. Возмездие будет справедливым, и ты это знаешь.
Да, это она знала. Но еще она знала и другое. Никого не заботило, что делает ее дядя — или другие каперы, — пока не появился Саймон. Кроме того, он никогда не делился с ней своими планами. Если бы она знала, что он собирается арестовать ее дядю, она, возможно, и не согласилась бы на такое замужество.
Вот что ее беспокоило. У нее опять не было выбора. Если бы он рассказал ей все раньше, у нее была бы возможность принять разумное решение. Но он не предоставил ей такой возможности. Ни дядя Жак, ни Саймон — они не дали ей права выбирать. И это ее раздражало больше всего.
Ну что ж, зато теперь у нее выбор есть. Она может остаться замужем за Саймоном и позволить ему диктовать ей свои условия всю последующую жизнь. Или она может уйти от него. Самое грустное было в том, что ни того, ни другого она не хотела.
— Пожалуйста, Саймон, просто уходи, и все. Единственное, чего я хочу, — это чтобы ты оставил меня в покое.
Он даже застонал, да так громко, что она отчетливо услышала его стон из-за тяжелой двери.
— Неправда, не хочешь ты этого. И я тоже этого не хочу, черт подери! — Голос его чуть охрип, в нем появились соблазняющие нотки. — Я хочу заняться с тобой любовью, Принцесса. И можешь не притворяться, что ты не хочешь того же самого. Хочу держать тебя в руках, целовать и напомнить о том, как нам хорошо вдвоем.
— Нет, — она как будто проснулась. Ах, негодяй! Он пытается соблазнить ее словами, и у него это отлично получается. Но стоит ей сейчас поддаться — и так будет всегда. Она тогда и впредь будет сдавать позиции, если он заговорит с ней таким голосом. И это будет напоминать дядю Августа и тетю Юджину. А она хочет чего-то более достойного. Намного более достойного.
— Если ты задумал непременно заняться со мной любовью сегодня, то тебе остается единственный путь — взять меня силой. И хотя я иногда и называла тебя негодяем, я никогда не считала тебя способным на подобную дикость. Ты ведь не дикарь? Или я ошибаюсь?
Она затаила дыхание в ожидании ответа. Он выругался и ударил в дверь кулаком, но, к ее облегчению, на большее не решился.
— Отлично, Камилла! Сиди сегодня взаперти, если ты на этом настаиваешь. На этом дело не закончено, уверяю тебя.
Она услышала, как он ушел, как хлопнула дверь на другой стороне холла. Тогда она соскользнула на пол и закрыла лицо руками. Она знала, что он прав. Это еще не все. И что теперь будет, одному богу известно.
15
Вечно мы сами себе на любимую мозоль наступаем.
Французская поговорка
На третий день после свадьбы Камилла сидела в маленькой гостиной, пытаясь читать, а не ломать себе голову над поведением Саймона. С той неудавшейся первой брачной ночи Саймон не предпринял ни единой попытки как-то изменить ее решение расторгнуть их брак. По крайней мере, он не пытался соблазнить ее или разубедить. Похоже, он решил действовать как-то иначе.
На следующий день после свадьбы, когда она вышла из комнаты, он заговорил с ней. Поскольку их брак, по существу, не состоялся, сказал он, то нет смысла оставаться дома и сидеть с ней наедине пять дней. И когда она в испуге предупредила, что пренебрежение креольскими обычаями наводнит весь город слухами и кривотолками, он возразил, что уж если она собирается расторгнуть брак, то этих самых слухов и кривотолков не избежать. Потом он посоветовал ей прямо сейчас начинать привыкать к этому.
Так она впервые столкнулась с тайной войной, которую он начал, чтобы сломить ее сопротивление. С этого момента любое распоряжение, которое она давала его слуге Луису, немедленно отменялось противоположным со стороны Саймона. Так Саймон довел до ее сведения — наедине и крайне вежливо: она здесь в доме всего лишь «временный гость» и незнакома с его порядками. Саймон поздно возвращался к ужину, если вообще возвращался, и на вторую ночь она почувствовала, что от него пахнет бренди. День он проводил на службе, а вечер, наверное, в игорном доме. Впрочем, это были лишь ее предположения, Саймон отнюдь не сообщал ей, где он был.
Вскоре он уже вел себя, как будто он — холостяк, а она — навестившая его сестра. Ни о домашних делах, ни о его поведении он разговора не поддерживал. И ей было грех жаловаться. Он ясно дал понять, что она одна виновата в создавшемся положении. Все это, конечно, раздражало ее. Особенно по ночам. Она старалась не думать, что он делает в эти поздние часы вне дома, но не могла не воображать его окруженным раскрашенными девицами.
«Меня не волнует, что он развлекается где-то, — думала она. — Если дикарь желает… связываться с подобными женщинами, пусть его. Я не ревную».
Она со вздохом отложила книгу. Ох, да конечно, она ревновала, что и говорить. Безумно ревновала. Хоть и повторяла себе бессчетное количество раз, что не имеет на это права, тем более если собирается расторгнуть брак. Единственное, что удерживало ее от проявления своей ревности, было его несомненное ожидание этого. Вот тогда-то он и напомнит ей, что это она первая затеяла всю эту кутерьму.
Она решила бороться с этим так: она просто не будет замечать его отлучек из дому и отказалась прилагать малейшие усилия к тому, чтобы следить за хозяйством. В конце концов, если она всего лишь гостья, то зачем ей пытаться придать этому дому хоть какой-то уют?
Но она слишком привыкла работать, быть полезной, чтобы до конца выполнить свое намерение. После впустую прошедшего скучного дня она сдалась и принялась за работу… вернее, за ту часть работы, к которой ее допустил надменный Луис. Они с Чучу занялись генеральной уборкой, видимо, впервые после того, как здесь поселился заядлый холостяк Саймон. Они отмыли и отскребли все закутки и закоулки дома, брошенного на попечение двух мужчин. Она даже готовила сама, потому что Чучу оказалась не слишком хорошей поварихой, а Камиллу великолепно научила готовить мама еще в те далекие дни в Баратарии.
Покончив с этими обычными для хорошей жены обязанностями, она поняла, каково это — постоянно вести свое хозяйство. Она уже не хотела расторгать брак и возвращаться в дом Фонтейнов, даже если дядя Август и позволит ей это. Ей понравилось самой распоряжаться своим временем, делать все так, как хочется ей, а не кому-либо другому. И ведь если, как предупреждал Саймон, дядю Жака арестуют, она не сможет рассчитывать на его помощь. А если она будет предоставлена самой себе, ей ни за что не разрешат видеться с тетей и кузинами. Ситуация нравилась ей все меньше и меньше.
Но каждый раз, когда она подумывала отступить и сказать Саймону, что она не права, ее снова охватывало чувство протеста. Кроме того, ей неприятен был способ, каким Саймон пытался заставить ее передумать. Вот негодяй! Это же нечестно. Просто нечестно.
Ну хорошо, она не сдастся. Не позволит ему заставить ее сдаться! Он должен понять, что с ней так поступать нельзя, иначе она не останется его женой.
В этот момент в гостиную торопливо забежала Чучу и поспешила к дубовому комоду, где лежало белье.
Отложив книгу, Камилла смотрела, как девушка открывает один за другим ящики, пытаясь что-то отыскать.
— Что ты делаешь, Чучу? Я думала, ты уже час как в постели.
— Хозяину нужно отнести на кухню полотенца, мадемуазель… В смысле, мадам. Луис послал меня за ними. А потом я должна еще принести бутылку виски. Луис велел поторопиться, потому что хозяин требует все это немедленно.
— Ах, вот как, требует?! — возмутилась Камилла. — Знаешь, он ведь не твой хозяин и не имеет права отдавать тебе приказы. — Она подошла к комоду и достала из нижнего ящика стопку полотенец. Ну и тип! Она, значит, не имеет права приказывать в этом доме, зато его слуга может отдавать приказы Чучу, когда ему вздумается. Нет, она ему все сейчас выскажет! — Я сама это сделаю, Чучу. Иди в свою комнату.
Чучу посмотрела на нее с облегчением. Они сразу не поладили с мрачным слугой Саймона, и Чучу была просто счастлива, что ее избавили от необходимости лишний раз иметь с ним дело.
Камилла вышла из комнаты, ворча про себя. Саймон и его слуга считают себя в доме королями. Да боже мой, Луис всего-то несколько месяцев служит здесь, а уже стал таким же задиристым и вспыльчивым, как хозяин. Что ж, пора приструнить их обоих. Она не собирается больше жить в такой нелепой обстановке.
Войдя в кухню, она увидела, что Луис сидит развалясь на бочке, закинув руки за голову, с видом полнейшей расслабленности и душевного покоя. И хотя он все же встал при виде ее, в лице его не промелькнуло ни малейшего намека на смущение.
— Это полотенца хозяина? — спросил он лениво. —
Я отнесу ему.
— Нет, — сказала она. Нехорошо отменять приказания хозяина, но она доведет это до конца во что бы то ни стало. — Я сама отдам их ему, Луис. Можешь идти за виски, которое тебе велели принести.
— Но, мадам Вудвард, он…
— Делай, что я велю, — приказала она, рывком открыла дверь и вошла, готовая показать Саймону, на что способен ее острый язычок.
Но тут произошло непредвиденное. Она как-то упустила из виду, зачем, собственно, Саймону могли понадобиться полотенца. Он купался. Сидел в ванне посреди кухни, меньше чем в двух футах от нее, абсолютно голый.
Она едва не вскрикнула и ринулась было обратно к двери, но он уже услышал, как кто-то вошел, и, прежде чем она успела принести поспешные извинения, поднялся из воды во всей красе.
— Как раз чертовски вовремя, Луис, — прорычал ой, оборачиваясь. — Вода уже остывает…
Он резко замолчал, увидев ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43