— Да? Тогда нельзя. Заклюют вас наши товарищи, — вздохнул Сталин.Было видно, что ему совершенно неинтересно заниматься протеже Троцкого, но отказать он тоже не может.— А вы, простите, кем приходитесь товарищу Троцкому?— Я?.. Никем... — растерялся Мишель. — Мы вместе в Крестах сидели. А после я ценности дома Романовых искал.Ну раз никем — то тогда проще.— Вот что... — обрадовался Сталин. — Может, вам к Горькому с Луначарским в Чрезкомэкспорт — они теперь как раз собирают брошенное буржуазией золото. Может, вас туда определить?..— Горький? — переспросил Мишель. — Какой Горький?— Тот самый — Максим... Пролетарский писатель... — ответил Сталин. — Там, мне думается, вы придетесь к месту.И быстро написал новую записку.— Ступайте прямо теперь к товарищу Поликарпову, скажете, что от меня, пусть поставит вас на вещевое и продуктовое довольствие.— А оружие?.. А мандат? — растерянно спросил Мишель.Сталин быстро перечитал послание Троцкого.— Можете оставить их при себе. Про них здесь ничего не сказано. Извините товарищ, у меня много дел...И тут же уткнулся в какие-то бумаги.«Будто чиновник мелких поручений, или по-новому, кажется, завхоз, — подумал Мишель. — Недотягивают они еще до той, дореволюционной, начальственной спеси...»Через несколько дней он встретился с Горьким.— Вы, го-оворят, бывший жандарм? — прогудел басом, по-волжски растягивая "о" и радостно улыбаясь, Горький.— Был, — кивнул Мишель.— А по-о вам не скажешь!По Горькому тоже нельзя было сказать, что он бывший босяк и преследуемый чинами полиции бродяга.Впрочем, теперь все смешалось и ничего не понять...— Ну что ж, коли вы не против, будем теперь вместе работать, — протянул Горький руку.— Я не против, — улыбнулся Мишель.— Во-от и славно-о!.. Глава V Гудит Санкт-Петербург, народ, друг дружку погоняя, бежит — бабы юбки подхватили, мужики шапки руками держат, чтоб не потерять, меж ними, под ногами путаясь, ребятишки вьюнами снуют! Шум, гам, пыль столбом стоит!Никак война?!Али, не дай бог — пожар?!Ан нет — не пожар — чудо чудное!— Куда бегешь, ноги бьешь, Микола?— Зверей неведомых глядеть!.. Болтают люди, будто на Невском звери явились — сами вроде коров о четырех ногах, но в десять раз их больше, с хвостами, но без вымени, и рога у них не на голове, а из морды вперед торчат! И будто бы вместо ноздрей у них лапа с пальцами, коими они чего хошь хватать могут!— Ну-у... Не могет такого быть! Брешут, поди!— Вот те крест! — осеняет себя перстами Микола.Сосед мой их сам видал! Ей-ей! Говорит — уж так здоровы, что выше крыш!— Да ну!.. Тогда я с тобой побегу!.. Шибко на такое чудо взглянуть хочется.Побежали, локтями толкаясь. А как добежали, там уж такая толпа собралась, что не пробиться!— Ну чего там, чего видать?..— А ничего не видать — головы одни!.. Ну чо пхаешься, не видишь, человек тута стоит!..Волнуется народ, на цыпочки привстает, иной подпрыгивает, чтобы дальше углядеть. Пацаны — те на столбы и заборы полезли. Заорали благим матом:— Ухты!.. Видать!.. Верно, ведут чего-то! Ишь ты... ой... громадины-то какие!..Народ напирает, всем интересно поглядеть, чего там такое ведут.Те, что первыми стоят, на мостовую забегают, да их солдаты, те, что впереди процессии идут, отпихивают, крича грозно:— А ну осади, а ну-дорогу дай!.. Вот уж что-то видать...Впереди погонщики важно выступают, сами черные, как угли, на теле халаты, золотом шитые, на головах огромные тюрбаны намотаны. На одних них поглазеть, и то забава! Но не на них народ смотрит, рты разинувши, а на неведомых зверей, кои, говорят, сюда из самой Персии пешком пришли! Он ступает, толпу раздвигая, чудище неведомое, высотой с трех быков, ежели тех друг дружке на спину поставить! Лапы широченные, в обхват — что сосна возле самых корней. Уши как одеяла — втроем укутаться можно, коли потесниться. Из пасти два зуба вперед торчат белых, длиннющих да острых! И верно, как есть говорили — на месте носа труба кожистая, коя сама собой, будто червяк, шевелится, к толпе обращаясь!..Это ж как такого прокормить?.. Это ж сколь он за зиму сожрать сможет?..— А чего он ест-то? — вопрошает кто-то. А верно — чего?— Поди, сено.— Ага — сено!.. Такого рази сеном укормишь! Ты на его зубы глянь. Мясо они кушают! Могет, даже человечину!..Остановилось чудище, голову на сторону своротило, глянуло на людей, да вдруг лапу, что из носа растет, вздернуло и как заорет трубно!..Шарахнулись все, друг дружку с ног сшибая!Ахнула баба, завопила истошно! Спужалась дура да с испугу тут же, на улице, рожать надумала!— Ой-ой! Помру счас! — вопит-причитает, за живот руками держась.Но не до нее теперь толпе, баб-рожениц они уж видали, а такое диво в первый раз!За первым чудищем другое ступает, а за ним третье!..— Слон, слон!.. — несется над толпой чудное слово. Дивится народ, ахает...Но то диво — еще не диво!Меж слонов повозки едут, на них клетки из железных прутьев, а в них звери дивные, навроде кошек, только гораздо больше и все полосатые или в пятнах, от морды до самого хвоста! Ходят по клеткам туда-сюда, рычат подобно собакам, скалятся, хвостами о прутья колотятся, железо грызут. А зубы у них с палец! Жуть!.. На иных слонах тоже клетки есть, но поменьше. В клетках зверьки сидят, обликом на людей похожи, при руках и ногах, но лица — как у уродцев! Сидят, чешутся, гримасы строят!Народ на них пальцами указывает, хохочет и тоже им рожи корчит! Весело!..В середке три слона шествуют, у коих бока коврами богатыми покрыты, а к спинам площадки навроде телег приторочены, только поболе, в телегах тех люди сидят, да не по одному, как на конях, а по трое, по четверо враз! Сидят — вниз смотрят.Один из них, видать, самый важный — весь в парче да шелках, в шапке-тюрбане алмазы сверкают, пальцы перстнями унизаны. Позади него на особой приступке человек стоит и метелкой из птичьих перьев над его головой машет, дабы ветер создать.Посидит-посидит важный персиянин да вдруг головой кивнет.И тот раб, что сбоку него большую чашу пред собой держит, вдруг запустит в нее руку, зачерпнет горстью монеты серебряные да швырнет в толпу целую пригоршню..Сверкнут на солнце монетки, рассыпятся дождем по земле, покатятся под ноги. Народ ахнет, на колени попадает да начнет их собирать!Такие чудеса!..Так до самого дворца царского караван сей дошел.Далее толпу уж солдаты не пустили, в приклады приняв.Но издали было видать, как погонщики слонов по ногам прутиками ударили и те, передние ноги подломив, на коленки упали, будто бы кланяясь.Государыня-императрица Елизавета Петровна, которая в сей момент на балкон вышла, политес сей оценила, улыбнулась, да велела посланника персиянского немедля к себе звать.Тот прибыл и долго кланялся, что-то по своему лопоча. А бывшие при нем слуги внесли на головах большие золотые подносы, на коих были разложены подарки.Как он их вручил, тут государыня к нему спустилась да сердечно обняла.А уж после, как аудиенция закончена была, хранителя царской рентереи Карла Фирлефанца с писцом призвали, дабы они все подарки оглядели и опись им сделали.Писец перо в чернила макнул да написал:«Сегодня семнадцатого, месяца августа, одна тысяча семьсот сорок четвертого года от Рождества Христова получено от персиянского посланника владетельного Сабур Казим Бека в дар Государыне Императрице Елизавете Петровне: платье парчовое с шитьем по груди и рукавам золотом, бриллиантами да жемчугами; брошь золотая с алмазом величиной с лесной орех да пятью поменьше; сабля с ножнами, усыпанными бриллиантами числом сорок восемь, да двумя рубинами, что находятся в рукояти...»А как опись завершили, все подарки в рентерею снесли да под замок заперли. Все -да не все!.. Глава VI И кто бы мог подумать, что в архивах можно найти хоть что-то, кроме пожелтевших и никому не нужных бумажек. Что можно найти деньги! Причем немаленькие — целый миллиард!Или не целый?..Кто в сказал...— Ну что вы, сударь, о чем вы говорите — какой миллиард! — покачал головой антиквар, столь же древний, как скопленные им бронзовые статуэтки. — Куда там миллиард?.. Это тогда был миллиард, а ныне это, коли вам интересно знать...Еще бы не интересно, когда Мишель-Герхард фон Штольц ради того только к нему и заявился!— Так сколько?..— Ныне это... ежели учесть две войны, две революции, индустриализацию с коллективизацией и мировую инфляцию за сто лет, то ныне это будет...И антиквар погрузился в какие-то сложные вычисления.— Это буде-е-ет...— А что, разве инфляция и прежде была? — не вытерпел, поинтересовался Мишель-Герхард фон Штольц.— А как же!.. — поразился антиквар. — Инфляция была всегда — и у них, и у нас. У нас ее запрещали, но она все равно была. У них ее не запрещали и она тем более была. Тот доллар и этот доллар — это суть разные доллары. И фунты тоже. А уж рубли!.. На те доллары, фунты и рубли можно было купить куда больше, чем ныне! Деньги — они как люди: чем больше им лет, тем меньше их возможности. Вы молоды, вы можете больше, чем я, но когда вы доживете до моих лет, вы сможете меньше, чем будут мочь ваши дети, и много меньше, чем ваши внуки!..Все это здорово, но Мишеля менее всего интересовали его дети и внуки и более всего — цена сокровищ.— Сколько же стоит теперь доллар начала прошлого века? Ну или рубль?Антиквар снова, закатив глаза к бронзовой люстре, погрузился в вычисления.Мишеля-Герхарда фон Штольца так и подмывало пихнуть его в бок, чтобы цифры в его голове складывались побыстрее.— Коли учитывать покупательскую способность... То... Думаю... Думаю, что можно умножить искомую сумму примерно на тридцать.Насколько?! На тридцать?!— Да-с, сударь! На тридцать! Или даже на сорок... И согласитесь, что инфляция в четыре тысячи процентов за сто лет — это не так уж много. Наш рубль за десять лет потерял куда как больше.Но это если говорить о просто деньгах... А если не о просто?..— А если это не деньги? — осторожно спросил Мишель-Герхард фон Штольц.— Тут сказать затруднительно, — развел руками антиквар, и глаза его хищно заблестели. — Если бы я мог взглянуть, я бы сказал поточнее...— На что взглянуть? — не понял Мишель.— На вашу вещицу. Или я ошибаюсь, или ваш интерес праздный? Если нет — я дам хорошую цену...И скрюченные пальцы антиквара зашевелились, как лапы паука.— Ну что вы — я просто так спросил, — поспешил заверить его Мишель-Герхард фон Штольц.— Да?.. — разочарованно вздохнул антиквар. — Так у вас ничего нет?.. Совсем?.. Тогда я скажу так — произведения искусства всегда были и всегда будут самым надежным вложением капиталов. Они идут в рост лучше денег и лучше любых акций. Дураки покупают машины и недвижимость, умные люди — предметы старины. Коли у вас есть интерес в сохранении ваших капиталов, то я имею к вам хорошее, от которого вы не сможете отказаться, предложение...— Ладно, допустим, — сдался Мишель-Герхард фон Штольц. — Допустим, я у вас что-нибудь куплю. Но тогда я тем более хотел бы знать, на какие проценты могу рассчитывать.— Не только вы, но и ваши дети и ваши внуки и правнуки! — поддакнул антиквар. — Могу вам доложить, что, к примеру, полотна старых живописцев выросли в цене с начала прошлого века в... несколько сот раз.У меня как раз имеются наброски фламандских мастеров...— Какие наброски? — не понял Мишель-Герхард фон Штольц.— Дерьма-с, — скромно потупив взор, ответил антиквар. — Конского... Но есть ослиное и даже павлинье!Мишель-Герхард фон Штольц поморщился. Какое дерьмо?.. Он и так в нем по самую маковку!— У меня очень хорошее дерьмо, — нахваливал свой товар антиквар, — фламандское и португальское семнадцатого века в карандаше, но есть и в цвете!..Ладно хоть не в запахе...— Смею вас уверить — это не какое-нибудь там дерьмо, а принадлежащее перу великих живописцев, которые, в бытность учениками, делали эти наброски для картин своих не менее прославленных учителей.— А если я скажу, что меня не интересует никакое ваше дерьмо? — поинтересовался Мишель, не вполне понимая, как бы им можно было распорядиться.— Тогда возьмите рыбью требуху с натюрмортов. Или детали с батальных полотен — шпоры, перья на шляпах, ломаные клинки, трупы павших воинов... Но они пойдут дороже.— Нет, спасибо, — вежливо отказался Мишель. — Меня более интересуют ювелирные украшения. Они что, тоже выросли также, как предложенное вами фламандское дерьмо?— Ну что вы! — азартно воскликнул антиквар. — Они выросли больше!..Что и требовалось узнать!Выходит, что тот, тысяча девятьсот пятнадцатого года, миллиард превратился минимум в теперешних сорок? А если вспомнить, что это не бумажные деньги, а уникальные бриллианты и сапфиры, да не сами по себе, а вправленные в золотые и платиновые оправы, которые, кроме всего прочего, — произведения ювелирного искусства, и что ранее они принадлежали российским царям, то можно накинуть еще нолик?..Или два?..Или три?..Мишель-Герхард фон Штольц опешил!Так вот, значит, какова цена вопроса?!Цена была иной, чем представлялась ему вначале. И чем представлялась многим другим!Много большей!..И уж коли такие деньги поставлены на кон — то чему тогда удивляться?! Глава VII — Сколько-сколько вы говорите?— Сто... Или, может быть, двести... Миллиардов. Нынешних рублей, — не моргнув, ответил Мишель Фирфанцев.Уложить в голове сумму со стольким количеством нулей было решительно невозможно.— А если в царских, это сколько?Подобные переводы денег в новой России были нередки. Керенки падали так, что уследить за их курсом не было никакой возможности. Вот и сравнивали с прежней царской валютой, которая была как-то привычней.— Если в ценах пятнадцатого года, то тогда меньше — всего-то миллиард.— Сколько?!— Миллиард...В царских деньгах стоимость пропавших сокровищ была хоть и много меньшей, но звучала весомей, чем в керенках. Всякий тут же переводил ее на цены довоенных товаров, которые пока еще не истерлись из памяти, — кто-то на мясо, кто-то на водку, а кое-кто на шампанское с омарами, цыганами, хорами и певичками. Если на водку, то выходило, что всю Российскую империю можно было месяц поить допьяна. И кормить омарами вместе с цыганами и хористками. А в шампанском хоть ноги полоскать и портянки стирать. Такие деньжищи!..И то сказать — триста лет Романовы копили свои сокровища, скупая их по всему свету!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32