— и Валериан Христофорович стал шарить в кармане рукой, будто револьвер вынимая.— Чего это, чего?! — отскочил к стене арестант, тревожно бегая по сторонам глазами. — Напраслина то! Никого я не убивал!— Еще как убил! — не поверил Валериан Христофорович. — Очень важного начальника и его вон брательника. Родного! — указал пальцем на Мишеля, отчего того и вовсе оторопь взяла.Какой брательник?! Какая кровь?!— А коли убил, так держи ответ! — сурово подвел итог старый сыщик. И вновь стал шерудить рукой в пустом кармане.— Э-эй! Нету такого закона, чтобы сразу стрелять! — заверещал фартовый. — Меня не за то взяли, меня за цацки взяли!— За какие? — сделал вид, будто бы заинтересовался Валериан Христофорович. И, остановив жестом Мишеля, который и без того смирно стоял в сторонке, сказал, в точности копируя новый советский тон: — А ну, погодь в него палить, товарищ, может, он еще принесет пользу нашей с тобой революции!Будто Мишель собирался! Да у него и оружия-то при себе не было!— Пущай-ка он сперва скажет про цацки, что при нем были! Не иначе как товарища Петерсона они, коего сей злодей прибил, да ограбил!Какого еще Петерсона?— Никого я не грабил! — заорал благим матом арестант. — Я их у этих... у антихристов на спирт выменял.— У кого? — не понял сыщик.— У антихристов! — убежденно повторил фартовый.— У анархистов, что ли? — вдруг сообразил Мишель.— Ну... У них самых, — обрадованно кивнул арестант.— Много было спирта-то? — поинтересовался Валериан Христофорович.— Почитай, десять бочек! — ответил арестант.— И что, и указать на тех, у кого цацки взял, сможешь?Арестант насупился и замолчал.— Ну как знаешь... — развел руками Валериан Христофорович. — Я думал, ты покуда поживешь еще, как полезный советской власти, да к тому ж раскаявшийся индивид, даты, видать, того не желаешь! — и обернулся к Мишелю. — Поступай с ним, товарищ Фирфанцев, как тебе твоя пролетарская совесть подсказывает. Он твоего брата родного порешил да кожанку с него снял и товарища нашего Петерсона, по всему выходит, тоже он прибил, за что следует ему беспременно экзекуцию учинить!Мишель хотел что-то возразить, подавшись было к арестанту, отчего даже руку к тому протянул — да только тот, испугавшись его жеста пуще смерти, полез на стену, вереща:— Не надо-ть! Не убивал я! Как же так-то?!— А как ты — так и тебя! — убежденно ответил ему Валериан Христофорович, сам того не зная, повторяя выведенную революцией формулу. — Коли бы ты указал, у кого цацки брал, мы бы тебя еще помиловали. А так — нет!— Скажу я, скажу! — упал на колени испуганный арестант. — У антихристов я их брал, что во дворце князя Габаридзе. Им я спирт привез — кого хошь спросите!— А кто тебе за спирт платил? Имена назвать сможешь?— Смогу — Сашка-матрос там был и еще какой-то Макар. Они мне цацки и дали. А боле я там никого не знаю!..Вот и следок!.. Выходит, это анархисты конфискованными у Федьки Сыча драгоценностями торговали? И средь них тем, памятным, с вмятиной пулевой, колье! Занятно!..И хошь узнали они, чего хотели, а все же на душе у Мишеля прегадко было! Как из камеры вышли, он не выдержал, сказал-таки:— Не хорошо так-то!— Как? — не понял Валериан Христофорович.— Да вот так, чтобы смертью пугать и через то показаний добиваться!— А что вы мне прикажете делать, милостивый государь?! — вспылил вдруг старый сыщик. — Ране у меня дознаватели были, осведомители, свидетели из обывателей добропорядочных, лаборатория криминалистическая, а ныне — ничего такого нет! Как мне дела раскрывать? Ежели бы я по одному только закону действовал, то ничего бы ныне не узнал! А так — узнал! Да и не агнец он — ведь убил да кожанку с мертвеца снял — разве непонятно?— Все равно! — твердо сказал Мишель, демонстративно замолчав.— Да бросьте вы, голубчик, ей-богу! — совершенно расстроился Валериан Христофорович. — Ну попугал малость!.. Я же понарошку! Шутейно! Да разве непонятно — кто ж его без следствия, без суда, да без присяжных приговорить может? Это, простите, нонсенс какой-то! Ладно он, по темноте своей, мне поверил, но вы-то почему все так близко к сердцу приняли?..Эх, Валериан Христофорович!..Да потому и принял, что, сам того не ведая, угадал старый сыщик самую суть революционной «законности» — что так оно и есть! И та комедия, что он пред арестованным ломал, не комедия вовсе — а истина, коей Мишель свидетелем был, потому как сам лично в подвалах Чека видел, как людей по подозрению только, по наговору одному, в распыл пускают! Как его самого чуть не пустили! Валериан Христофорович, тот под расстрелом покуда не бывал, а он — был! Отчего на него тем прошлым страхом и отчаянием дыхнуло! И не старого сыщика фартовый испугался, а Чека, вернее, славы ее!Как во внутренний двор выходили, Мишель не утерпел — спросил сопровождающего, что с арестантом, с каким они нынче встречались, будет.— А что будет? — удивился тот. — Как со всеми было — так и с ним! Как про все расскажет, так сведем его вниз, в подвал, да стрельнем. Завтра али послезавтра...Валериан Христофорович замер.— Позвольте?.. А как же присяжные, адвокаты? — спросил он. — Суд, наконец?Слышал он про расстрелы и в газетах читал, но не думал, что это все так и есть, и так все просто, быстро и буднично.— Суд? А это и есть суд, — спокойно ответил сопровождающий. — Наш, пролетарский!Тут уж Валериан Христофорович замолчал. Да надолго!И Мишель тоже!И хоть молчали оба, а думали об одном — не дай им бог попасть сюда, да уж не гостями, а преступниками!Валериану Христофоровичу — впервые.А Мишелю — сызнова!Не дай-то бог!! Глава XXI Длинны коридоры дворцовые да сумрачны. И никого-то в них нет, ни единой живой души! Только спереди и сзади молчаливые стражники идут, в шароварах, по пояс голые, в руках кривые сабли держа да в темноте белками глаз страшно сверкая. С Яковом не говорят, лишь дорогу ему указуют, то вправо, то влево поворачивая, по каменным ступенькам куда-то вниз все глубже и глубже спускаясь. Яков давно уж поворотам счет потерял — коли обратно не поведут, так сам и не выйдет никогда!Бух...Бух...Бух!..Гулко стучат, отскакивая эхом от низких сводов, шаги. Чем дале они идут, тем больше его жуть берет! Уж прохладно стало, а под ногами сыростью и мышами пахнет. Как видно, в подземелья они спустились, те, что под дворцом находятся. Неужто там сокровищница?Али нет ее вовсе? Али не туда его ведут, а в секретные казематы, где запрут в каменный мешок, приковав цепями к стене, или набросятся, повалят, да перережут ему, будто барану, глотку, да бросят помирать... Кто его здесь найдет?Бух...Бух...Бух!..Чадно горят факелы, что стражники несут, по стенам каменным тени прыгают — причудливые, а то — страшные, будто кто из земли руки вздымает, дабы идущих за одежды схватить да в темноту уволочь...Идет Яков, по сторонам глядит, а у самого ноги немеют и мурашки по спине бегают!Князь Григорий Алексеевич Голицын сюда не пошел, хоть звали его, — поостерегся, видно. А может, и верно!Бух...Бух...Бух!..Встали вдруг!Стражники в сторонку отошли, а на их место другие заступили, такие же черные и страшные. Дальше Якова уж они повели, да вновь по каким-то коридорам петляя, будто по лабиринту идя.Да, видно, так оно и есть! Ведь говорили им, будто в сокровищницу шахскую иначе как через лабиринт не попасть и что в лабиринте том, что рабы строили, а после все убиты были, сто ходов и всяк колодцем бездонным кончается, который вдруг под ногами разверзается, как ты на плиту каменную встанешь. А на дне колодца того колья заостренные или гады ядовитые...Бух...Бух...Бух!..Идут спереди и позади стражники-персы. Может, те самые, про которых на базарах шепотом судачат, что они всю жизнь при сокровищах пребывают, наверх вовсе не показываясь и света белого не зная, отчего видят во тьме, будто кошки! А коли выводят их, так не иначе как в мешках, на головы надетых, дабы им всей дороги, что к сокровищам ведет, не узнать. Равно как те, что до них были, лишь половину ее знают! А сговориться им нет никакой возможности, так как шах приказал всем им языки вырезать!И хошь, наверное, все это враки, а все равно жуть берет!Бух...Бух...Бух!..Стучат, отражаются многоголосым, пропадающим во тьме коридоров эхом шаги!Вот дверь какая-то... Стражник, тот, что впереди шел, пред ней встал да за ручку потянул. А как дверь распахнулась, в сторону шагнул, Якова вперед пропуская.Тот вошел.Впереди зала была с высокими каменными сводами, по стенам лампы масляные горят, отчего бараньим жиром и копотью пахнет, под лампами стражники стоят недвижимо, будто изваяния, и у каждого в руке сабля сверкает.Замер Яков на пороге. Да краем глаза заметил, как к нему навстречу кто-то кинулся. Отчего испугался и, хоть не желал того, шаг назад ступил... Только некуда ему было идти, потому как дверь, в какую он только что зашел, уж заперта была, и те персы, что его сюда вели, за ней остались!Зажмурился Яков, худшего ожидая...Но то не злодей с кинжалом к нему бросился, а персиянин в халате и чалме, что, не дойдя шаг, поклонился почтительно, руки к груди прижав, да за собой позвал, пальцем поманив.Делать нечего — пошел Яков.В сводах каменных дверца тайная была, куда они и ступили. А за дверцей еще одна зала, в коей по стенам сундуки стояли, и на каждом замок висел.Персиянин в чалме к одному подошел да, огромную связку ключей из-под халата вынув, ключ сыскал и замок отомкнул, крышку наверх откинув.Охнул Яков да вновь зажмурился!.. Но не от страха уж, а от блеска, в очи ударившего! Сундук золота и каменьев самоцветных полон был, и всяк новый камень другого краше!А персиянин уж другой сундук отпирает да крышку откидывает! И тот тоже полон злата да самоцветов!Сколь же их там уместилось, коли сундуки-то в три локтя высотой, в три шириной, да, пожалуй, шесть в длину будет? Али там не все только камни, али поплоше что на дне имеется? Но даже коли так! Не видал Яков таких богатств!Иные сундуки, что подале стояли, персиянин отмыкать не стал, жестом Якову на самоцветы и золото указав — мол, смотри, выбирай, чего душе угодно! Сам в сторонку встал, глаз с него не спуская.Стоит Яков над сундуком, смотрит — ни шелохнуться, ни взора отвесть не может! Персиянин ему улыбается, на сундук указывает и ладонью вперед тычет, будто гребет чего!Склонился Яков да ладони, вместе сложив, в камни самоцветные сунул!Зашуршали они, подались, расступились, пальцы его пропуская. Холодны камни, но уж как красивы! Всеми-то цветами радуги переливаются!Поднял Яков руки к глазам...Алмазы, рубины, сапфиры, жемчуга, что на нить нанизанные, гирляндами повисли... А есть и вовсе камни незнакомые, о коих на Руси никто не слыхивал!Велика горсть, а каменьев туда не так уж много вместилось. Столь крупны они!Чудо-то какое!..Стал Яков камни перебирать да те, что понравились, в сторонку складывать.Возьмет алмаз, на руке взвесит, пред глазами повертит, на свет поглядит, прозрачность оценивая, и либо назад в сундук бросит, либо на особое, что пред ним персиянин поставил, серебряное блюдо положит.Растет, множится на блюде горка камней самоцветных! Уж через края пересыпается, а Яков все остановиться не может, все новые камни из сундука берет, с самого дна их выгребая. Сунет руку, нащупает, вытянет, посмотрит, да осторожно так, дабы другие не ссыпать, на гору сверху кладет. Иной камень положит, а после вынимает, дабы на его место другой, побольше да покрасивей водрузить. Положит, да пальцем придержит, чтоб тот не скатился!А все потому, что всемилостивейший шах Надир Кули Хан позволил набрать лишь один поднос камней самоцветных лишь столько, сколь их туда поместиться сможет. Вот и мудрит Яков, каменья то так, то сяк перекладывая, дабы побольше их набрать.Да только весь сундук на одно блюдо, как ни старайся, не уместить!Как остановился Яков — персиянин все самоцветы перечел, да в мешок из простого холста сбросил, что-то на свитке длинном гусиным пером заточенным написав.Взял Яков мешок да пошел!То-то государыня-императрица Елизавета Петровна и батюшка его рады будут, как увидят, что он им привез!..Как за дверь сокровищницы шагнул, его стражники встретили, что не показались ему уж такими страшными, как прежде, хоть были они те же самые! Может, потому, что путь его в обратную сторону был!Вновь закружились они по коридорам и переходам, проходя мимо черных дыр, из коих землей сырой да смрадом в ноздри шибало. Но уж не боялся их Яков!А как до условленного места дошли да охрана его переменилась, он и вовсе духом воспрял — совсем чуть-чуть идти осталось-то. Скоро выйдет он на свет божий, где ждет его князь Григорий Алексеевич Голицын, а как выйдет — так сразу раскроет мешок, дабы похвастать, камни самоцветные ему показав, кои матушке-государыне Елизавете Петровне назначены!Бух...Бух...Бух!..Да уж не угрожающе, а почти весело стучат шаги, приближая Якова к свету...Да только, видно, слишком рано Яков обрадовался...Как впереди уже засветлело да дышать вольней стало, вдруг провожатые его встали.А как встали — так пропали куда-то!Оглянулся Яков — глядь, а подле него и нет никого! Один он стоит одинешенек посреди темноты — подевались стражники куда-то! Может, он случайно, сам того не заметив, в ход какой боковой ступил?Что ж делать-то теперь — искать их, кричать али дале самому идти?..Не решил Яков — не успел!Подумал уж кричать и рот было раскрыл, да только тут что-то подле него зашуршало, да где-то скрипнуло, и из тьмы, из потайной, кою он и не приметил даже, дверцы вдруг протянулась к нему чья-то громадная рука да, схватив цепко за одежду, к себе дернула, так что он на ногах не устоял! А другая рука, ловко лицо его обхватив, рот ему запечатала, так что ни крикнуть, ни даже вздохнуть невозможно!Упал Яков, повалился куда-то в непроглядную черную тьму. И лишь одно успел — подумать, что вот и смертушка его пришла, в казематах персиянских настигнув!..Уж не увидит государыня-императрица каменьев самоцветных, а он света белого!.. Видать, не судьба!.. Глава XXII Документ был описью вещей, изъятых московской милицией у «уголовного, контрреволюционного и прочего антисоциального элемента» в облавах на Хитровке, Сухаревке, «в притонах, малинах и иных злачных местах».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32