Бог знает, что делается: стрелки сами выбирают себе командиров и держат себя с ними омерзительно — не отдают честь, курят прямо в лицо офицерам. Не хочу писать всего, что делается — так это отвратительно. Больные наверху и внизу не знают о твоем решении, боюсь сказать им, да пока и не нужно… О Боже! Конечно, он воздаст сторицей за все твои страдания. Любимый мой, ангел дорогой, боюсь думать, что ты выносишь, это сводит с ума. Не надо больше писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов! Я не знала, кто это был до тех пор, пока ты не сказал сам. Я чувствую, что армия восстанет…»Эпистолярный роман века закончился. Начиналось заточение.Он рассказал об отречении кратко, по телефону. Уже под арестом, по возвращении его, она узнает подробности. Мы же узнаем их из его дневника. «ПОЙМАННЫЙ, КАК МЫШЬ В ЗАПАДНЮ…»(ДНЕВНИК ОТРЕЧЕНИЯ) Итак, он ехал в поезде в Царское Село.«1 марта, среда. Ночью повернули с М(алой) Вишеры назад, так как Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь».Утром, когда проснулся в Пскове, он узнал, что ехать некуда.«Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось, а мысли и чувства все время там… как бедной Аликс должно быть тягостно переживать все эти события одной! Помоги нам Господь…»Гатчина — детство, сад, где в начале жизни они разводили костер… вечный, незыблемый их мир…«2 марта, четверг. Утром пришел Рузский (командующий армиями Северо-Западного и Северного фронтов. — Авт.) и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будет бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета (Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. — Авт.). Нужно мое отречение…»Да, все свершалось быстро… Этот непроходящий ужас: Аликс, одна с больными детьми, и он, запертый в поезде на станции Дно (каково название!). Он объявляет Рузскому: да, он готов подписать отречение. Но пусть сначала ответят все командующие фронтами — следует ли ему отречься.Из дневника, 2 марта (продолжение):«Рузский передал этот разговор в Ставку. Алексеев всем главнокомандующим. К двум с половиной часам пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился…»Днем он узнал, что из Петрограда, из Думы, уже отправлены посланцы за его отречением.«КАК УНИЗИЛИ ТЕБЯ, ПОСЛАВ ЭТИХ ДВУХ СКОТОВ!..»Поздний час, он вышел погулять на платформу. Было холодно, мороз все крепчал. Весь императорский поезд был освещен огнями. «Господа» (так он с усмешкой называл свою свиту) не спали. Ждали.И он увидел, как из темноты выдвигался паровоз с одним вагоном…Они вошли в его вагон. Вторым был Шульгин, он знал его: монархист, когда-то ему так понравилась его речь в Думе. Но первым — первым был Гучков. Ее вечный враг! Заклятый враг! И вот «маленькая железнодорожная катастрофа», о которой она мечтала, свершилась: его поезд остановлен и они приехали к нему.Шестидесятые годы, уже нашего века, Ленинград. К полувековому юбилею Октября готовят документальный фильм. Павильон киностудии «Ленфильм». Не горят юпитеры… В грязноватом сумраке — старик: лысый череп, борода пророка и блестящие, молодые глаза… Я пришел из соседнего павильона, где снимают мой фильм, посмотреть на старика…Старик отсидел свой срок в сталинских лагерях. И вот теперь, в дни хрущевской оттепели, режиссеру Фридриху Эрмлеру пришло в голову снять документальный фильм об этом старике. В тот день в павильоне режиссер обсуждал со стариком эпизод «Отречение царя». Когда-то в своей книге старик все это подробно описал… И сейчас он опять вспоминал, как они с Гучковым вошли в вагон… Где стоял граф Фредерикс… И как вошел царь.Старика когда-то знала вся Россия. Это был Василий Шульгин.Вагон-гостиная, зеленый шелк по стенам, старый генерал с аксельбантами — министр двора граф Фредерикс…Они сидят за маленьким столиком: царь в серой черкеске и напротив — Гучков и Шульгин.Гучков начал речь, долгую, выспреннюю. Николай молча слушал. Шульгин смотрел на царя: под глазами мешки, коричневая, морщинистая, будто опаленная кожа (бессонные, тяжелые ночи).Наконец Гучков перешел к отречению, голос его дрожал. Когда он кончил взволнованную речь, Николай сказал спокойно, даже равнодушно: «Я принял решение, господа, отказаться от престола… До 3-х часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, но к тому времени переменил это решение в пользу брата Михаила. Надеюсь, господа, вы поймете чувства отца».Он взял со столика привезенный Гучковым проект Манифеста, составленный в Думе, и вышел. Пока его не было, приехавшие узнали: царь имел консультацию с доктором Федоровым, и доктор определенно заявил, что надежд на выздоровление Алексея нет.Он вернулся в вагон и положил на столик написанный им самим текст отречения. На четвертушках бумаги для телеграфных бланков был отпечатан этот текст.«Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли, — вспоминал Шульгин. — Так благородны были его прощальные слова…» МАНИФЕСТ «В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца… В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственной Думой, признали мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на Престол Государства Российского… Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа… На тех началах, кои будут ими установлены… Да поможет Господь Бог России».Но, несмотря на растроганность, они тут же попросили его немного солгать. Чтобы не возникло предположение, будто отречение вырвано, поставить под ним не то истинное время, когда он его подписал, а то, когда он сам принял это решение… И он согласился. И подписал: «2 марта, 15 часов», хотя на часах уже была полночь.Потом опять была ложь: они предложили, чтобы новый премьер-министр князь Львов был назначен еще им самим, Государем, и он опять: «Ах, Львов? Ну хорошо, пусть Львов». И он подписал и это.Из дневника, 2 марта (окончание):«Из ставки прислали проект Манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный Манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, трусость и обман». ПРОЩАНИЕ (ДНЕВНИК СВЕРГНУТОГО ИМПЕРАТОРА) Подписав Манифест, он мог немедля отправиться в Царское Село. Но неожиданно для всех он возвращается обратно в Ставку — в Могилев.Возможно, ему было слишком тяжело увидеть ее, детей после крушения. Он хотел дать ей и им привыкнуть к положению. И еще: он должен был проститься с армией. Шла война, и он до конца выполнял свой долг Верховного Главнокомандующего.А может быть, он все еще продолжал надеяться… Вдруг она права: они восстанут, верные войска, и чудо свершится…И еще: он должен был проститься с матерью.3 марта он вернулся в Ставку. Никто не знал, как его должно теперь встречать, и вообще, должно ли теперь его встречать. Но, конечно же, Алексеев решает встретить его, как обычно. В специальном павильоне для приема царских поездов выстроились генералы. В молчании ждали. Говорил только язвительный Сергей Михайлович — обсуждал поведение другого великого князя, Кирилла, «называя вещи своими именами».Подошел императорский поезд. Но никто не вышел. Потом показался кто-то из прислуги, позвал Алексеева и исчез с ним в вагоне. Все ждали.Наконец появился Николай: желтая кожа, обтянувшая скулы, резкие мешки под глазами. За ним — граф Фредерикс: как всегда, тщательно выбрит, подтянут. Царь (уже бывший царь!) по обыкновению начал обход, здороваясь с каждым…3 марта, пятница:«Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный… Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыли в Могилев. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9.30 перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся… Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше».Наступал «новый мир».Отречение в пользу Михаила не получилось. И не могло получиться — «новый мир» не хотел Романовых. Гучкова едва не растерзали рабочие, когда он посмел объявить о царе Михаиле Романове.3 марта Гучкова и Шульгина на моторах повезли добывать новое отречение. На крыльях автомобиля лежали солдаты с обнаженными штыками.Еще 27 февраля Михаила вызывал из Гатчины в Петроград Родзянко. По просьбе Родзянко Михаил связался по прямому проводу со Ставкой, просил Николая уступить Думе — создать правительство, ответственное перед Думой. Николай отказался. Но обратно в Гатчину Михаил не попал — железная дорога была захвачена восставшими. Ночь он провел в Зимнем дворце и утром оказался в пекле. Генералы, перешедшие из здания Адмиралтейства в Зимний дворец (среди них были Хабалов и военный министр Беляев), предложили ему возглавить отряд — спасать Петроград. Михаил отказался. Он предпочел скрыться и проживал в квартире князя Путятина на Миллионной улице.В квартире на Миллионной в прихожей набросаны дорогие шубы думских деятелей (это еще от свергнутого режима — скоро, очень скоро исчезнут и шубы, и их владельцы).Вышел Михаил, высокий, бледный, с очень моложавым лицом. Выступали по очереди.Резкий голос Керенского:— Приняв престол, вы не спасете Россию. Я знаю настроение масс. Сейчас резкое недовольство всех против монархии. Я не вправе скрывать, каким опасностям подвергаетесь вы лично, взяв власть. Я не ручаюсь за вашу жизнь.Потом тишина, долгая. И голос Михаила, еле слышный голос:— При этих условиях я не могу…Молчание и почти отчетливое всхлипывание.Михаил плакал. Ему суждено было покончить с монархией. 300 лет — и на нем все кончилось.И вопль, счастливый — Керенского:— Я глубоко уважаю ваш жест! И вся Россия.«Новый мир» посылал поздравительные телеграммы Михаилу Романову. Даже из Туруханска, где были в ссылке большевики, пришла поздравительная телеграмма.Николай жил в губернаторском доме. Ежедневно ходил в помещение Генерального штаба, где Алексеев делал ему доклады, читал агентские телеграммы. Будто ничего не произошло.Из дневника Николая: «4 марта. Суббота… К 12 часам поехал на платформу встретить дорогую мать, прибывшую из Киева. Повез ее к себе и завтракал с нею и нашими. Долго сидели и разговаривали… К 8 часам поехал к обеду к мамґа и просидел с нею до 11 часов».По городу ходили писаря, шоферы, обвешанные красными повязками и бантами, с красными кокардами на фуражках. Бесконечные митинги, речи «самых свободных граждан самой свободной в мире страны» о «проклятом режиме».А они собирались в вагоне вдовствующей императрицы — «наши»: великий князь Борис Владимирович (а ныне просто Борис Романов), принц Александр Ольденбургский (ныне просто Алек) и просто Сергей… и просто Сандро… Тогда они еще верили, что скоро приедет Николаша принимать пост Верховного Главнокомандующего. Алексеев, генералы — все его хотели.Но «новый мир» его не захотел. И Николаше пришлось отказаться. Он уже ехал в Ставку, когда от имени Временного правительства ему сообщили: «Народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия членами дома Романовых какой-либо должности. Временное правительство убеждено, что Вы во имя любви к Родине…» и т.д.Он ответил не без сарказма, телеграммой: «Рад вновь доказать мою любовь к Родине. В чем Россия до сих пор не сомневалась».Народное мнение… Когда один из великих князей на вопрос: «Как ваша фамилия?» ответил: «Романов», канцеляристка сочувственно сказала: «Какая у вас неблагозвучная фамилия».Начиналась новая власть — власть победившей толпы. Власть его прежних солдат — Совета рабочих и солдатских депутатов. Дума и Временное правительство — все эти смелые прежде говоруны — теперь ее боялись. Заискивали.С некоторым злорадством, уже из Царского Села, он будет наблюдать, как все беспомощнее становятся когда-то грозные ораторы Думы и как ничего не могут поделать с этой стихией. Ими же порожденной стихией.А пока Алексеев вел переговоры об отъезде Царской Семьи. Предполагалось — через Мурманск, в Англию.Николай хотел все уладить до возвращения к Аликс.Но случилось иное. «Новый мир» не захотел его отъезда.3 марта, сразу после его отречения, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов принял постановление «Об аресте Николая II и прочих членов династии Романовых».Временному правительству пришлось уступить. Несмотря на то что он безропотно выполнил все их условия, они вынуждены были его арестовать. Так они боялись этого «нового мира».Журнал заседаний Временного правительства от 7 марта:«Слушали: О лишении свободы отрекшегося императора и его супруги.Постановили: Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село…»Керенский объяснял причины ареста:«Крайне возбужденное состояние солдатских тыловых масс и рабочих. Петроградский и московский гарнизоны были враждебны Николаю… Вспомните мое выступление 20 марта на пленуме Московского совета — тогда раздались требования казни, прямо ко мне обращенные… Я сказал, что никогда не приму на себя роль Марата, и что вину Николая перед Россией рассмотрит беспристрастный суд».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66