* * * Надежда брела через огороды, не разбирая пути, да и вообще не очень соображая, где находится и куда хочет попасть.Опомнилась она, только обнаружив, что огороды незаметно перешли в обширный пустырь, за которым высилась городская стена. Чаликова знала, что в нынешнем виде стена была сооружена при грозном царе Степане, который строил ее «на вырост». Но так как в потомках Степан не нашел продолжателей своих великих замыслов, то и город был застроен далеко не полностью — чем ближе к окраинам, тем больше оставалось всяких пустот, заполненных в лучшем случае огородами и пастбищами.Надя остановилась, пытаясь собраться с мыслями и сориентироваться на местности. Впереди была стена, а позади — огороды, которые неминуемо вывели бы ее обратно к пепелищу взорванного храма. Лишь слева, довольно далеко, подходя почти к стене, чернел ряд изб, предполагавших улицу. Чаликова решила отправиться туда, справедливо считая, что улица хоть куда-нибудь да выведет, но тут она заметила впереди себя, рядом с кучей мусора, какое-то темное пятно. Присмотревшись, Надя с содроганием убедилась, что это человеческое тело с кинжалом, торчащим из спины.Чаликова нагнулась, осторожно вытащила кинжал и перевернула тело лицом кверху. Перед ней лежал бездыханный человек в черном фраке, с сухощавым вытянутым лицом и болтающимся на цепочке треснувшим моноклем — словом, труп Эдуарда Фридриховича Херклаффа.Надя стояла, будто в оцепенении, не зная, что ей теперь делать. И вдруг покойник с трудом открыл сначала один глаз, потом другой, а затем тихо проговорил:— Данке шон, фройляйн.Надя невольно попятилась:— Что это значит? Кто вас так?..— Битте, помогите мне, — слабым голосом попросил Херклафф.Забыв, что перед нею известный злодей и людоед, к тому же пытавшийся съесть самоё Чаликову, она подала ему руку и помогла встать:— У вас там кровь...Вместо ответа Херклафф просто одернул на себе фрак и с легкостью повернулся, дав Наде себя осмотреть: от крови не осталось и следов, фрак был как новенький, и даже монокль — целый.— Маленький неприятность, но благодаря вас, фройляйн Надин, фсе ф прошлом, — лучезарно ощерился Херклафф. — Скажите, пошалуста, тшемм я мог бы вас поблагодаритт?Надя молчала — да и чем ее мог бы «поблагодарить» господин Херклафф? Разве что кого-нибудь съесть. Или не съесть.Словно подслушав Надеждины мысли, Эдуард Фридрихович произнес со светской улыбочкой:— Я, я, натюрлих, их бин отказаться от намерение кушать вас. Я буду кушать фройляйн Аннет Сергефна. — И, плотоядно облизнувшись, не без сожаления добавил: — Хотя вы есть много аппетитнее...— А ее-то за что? — удивилась Надя. И тут же догадалась: — А-а, так это она вас...— Ну конешно! — радостно подхватил Херклафф. — И по заказу майн либе фреуде херр мошенник Путьята!— Ну вот его бы и кушали, — невпопад заметила Надя.— Может быть, может быть, — загадочно промолвил Херклафф. — Ах, да-да, фройляйн, если што, фсегда готов услушить.С этими словами он извлек из кармана и вручил Наде визитную карточку, а сам, сделав энергичное движение рукой, обратился в столб дыма, из которого вылетел коршун. Резко взмыв, он исчез в небе, оставив Чаликову перед кучей мусора с окровавленным кинжалом в одной руке и визиткой в другой. * * * Акуня проснулась поздно — голова гудела, а минувший день вспоминался очень смутно. С трудом выкарабкавшись из постели и кое-как одевшись, она крикнула:— Князь, ты где?Однако вместо супруга в спальне появилась горничная Маша:— Князь уехал в градоправление. Каково почивала, Евдокия Даниловна?— Выпить бы чего, — морщась от головной боли, пробурчала княгиня.— Ну, это дело верное, — понимающе заулыбалась Маша. — С непривычки-то, ясно дело, головка побаливает...Заметим, что в своих наблюдениях Маша была права лишь отчасти — голова у княгини трещала действительно с непривычки, но не к хмельному зелью как таковому, а к наливкам, которыми ее накануне потчевал супруг. Употребляя пойло, которое под названием водки или вина подавалось в кабачках и прочих веселых заведениях Бельской слободки, Акуня знала, что ей хватает одной чарки. Но зато вишневая наливочка показалась ей столь вкусной и как бы не «бьющей в голову», что она совсем утратила бдительность, а к чему это в конечном счете привело, мы уже знаем.— А идемте, сударыня, в гостиную, — Маша подхватила княгиню под руку и ненавязчиво повела к двери, — там уже и завтрак готов, а что выпить, так уж этого добра у нас и вовсе навалом...После маленькой чарочки все той же наливки головная боль утихла, зато воспоминания о вчерашнем встали перед княгиней, что называется, воочию.— Послушай, девонька, забыла, как тебя зовут...— Маша, — несколько удивленно ответила горничная. Раньше Евдокия Даниловна никогда не забывала ее имени. Впрочем, раньше она и наливку не употребляла.— Да ты присаживайся, Маша, в ногах правды нет, — пригласила княгиня.— Ну что вы, Евдокия Даниловна, как можно! — изумилась Маша.— Да садись, тебе говорят! — прикрикнула хозяйка. — А то жмесся, будто... — И тут княгиня выдала такое словечко, что Маша густо покраснела и как подкошенная упала на стул напротив Евдокии Даниловны.— Ну, вот это другое дело. Я с тобой, Маша, хотела кое о чем потолковать. Давай для почина тяпнем по чарочке!— Нет-нет, сударыня, и не предлагайте, — наотрез отказалась Маша. — Я девушка порядочная и непьющая!— Так я, значит, пьющая и непорядочная? — не без горечи рассмеялась княгиня. — Ты это хотела сказать?— Нет-нет, Евдокия Даниловна, — совсем смешалась бедная Маша, — просто ваше дело барское, а нам пить никак нельзя...— Да ладно уж, не хочешь пить — и не надо. — Евдокия Даниловна схватилась было за кувшинчик, но отчего-то передумала и поставила его на место. — Хоть наше дело и барское, да и в питии меру надо знать. А вчера я, кажется, малость перестаралась.— Да уж, Евдокия Даниловна, было дело, — пришлось подтвердить Маше.— А ты не напомнишь мне, что вчера происходило? — с чуть наигранной небрежностью попросила княгиня.— Да ничего особенного, Евдокия Даниловна, — тоже как бы в шутку отвечала Маша. — Это если не считать того, что к нам в гости собственнолично пожаловал Государь Путята, а вы его... — Маша замолкла, не решаясь договорить.— Вот блин, так это и вправду был царь! — взвыла княгиня. — Ой, пропала моя головушка!— И князь то же самое утром говорил, — зачастила Маша. — Дескать, отведут меня прямо из градоправления да в темницу, а ежели, говорит, не вернусь, то лихом не поминай. А главное, говорит, хозяюшку береги. Потому как люблю ее, такую-сякую, ни на что не смотря!— Так и сказал? — удивилась княгиня.— Да, именно так и сказал. Впервые я от него такое услыхала...На это хозяйке ответить было нечего — ведь не могла же Акуня знать, признавался ли князь Длиннорукий за годы совместной жизни в любви своей законной супруге Евдокии Даниловне, или нет.Княгиня откинулась на спинку кресла и оглядела гостиную. Это была самая просторная комната во всем тереме, с тремя большими окнами, глядящими на Господскую улицу, и двумя напротив — в обширный сад. Место среднего окна занимала высокая застекленная дверь.Евдокия Даниловна легко поднялась из-за стола, подошла к двери и толкнула ее. Дверь сразу поддалась, и княгиня оказалась на крыльце.— Покойно у вас тут, — вздохнула княгиня, оглядев сад. — Кто ж это такую красу устроил?— Вы, Евдокия Даниловна, — пролепетала изумленная Маша. Хоть она и уяснила себе, что у хозяйки с головой не все в порядке, но забыть о саде, предмете своих забот и гордости — это в Машином понимании было уже «замного».— Ах, да-да, как же это я позабыла! — воскликнула княгиня, в душе браня себя за очередную «просечку». — Ты не удивляйся, Маша, если я еще чего забуду. Тут же напоминай, не стесняйся!Спустившись по ступенькам крыльца, княгиня и Маша ступили на выложенную плоскими камешками дорожку, ведущую вглубь сада.— Осторожнее, Евдокия Даниловна, не уколитесь, — сказала Маша, заметив, что ее хозяйка идет, касаясь кустов белого шиповника, которые сплошною стеной росли слева от дорожки.— Нешто от них какая польза есть? — проворчала княгиня, замедлив ход и невольно любуясь белым великолепием.Маша с удивлением уставилась на княгиню:— Вы же сами всегда говорили — не об одной пользе думать надобно, а еще и о красоте.— Правда? — не без удивления пожала плечами княгиня. — Ну, коли говорила, стало быть, так и есть. А все ж-таки напрасно. Ну, посадили бы пару кустов — и хватит.— Нет-нет. Евдокия Даниловна, и от них польза есть, — горячо заступилась Маша за шиповник. — Вы же их ягоды, когда они красными сделаются, высушиваете и потом в чай добавляете. Хоть кисловато, зато, как говорят, для здоровья пользительно.— Ну хорошо, пускай так, — нехотя согласилась княгиня. — А вот это вот все, — она указала на зеленую лужайку, окруженную клумбами, где блистали всевозможными красками невиданные заморские цветы, точное название которых не всегда знала даже настоящая Евдокия Даниловна. — Столько места зазря пропадает, а ведь можно было бы огурцов посадить, картошки, капусты, да и мало ли еще чего. Я вижу, тут земля хорошая, место солнечное — самый бы раз огород завести! А то в деревне люди с голодухи мрут, а они тут... А мы тут, — поправилась княгиня, — всякими пустяками занимаемся.Маша слушала и не верила ушам своим — ничего подобного от своей хозяйки она никогда не слыхивала. «А вправду ли это Евдокия Даниловна? — подумала Маша. — По виду она, а едва откроет рот, словно совсем другой человек...»— Ступай, Маша, — велела Евдокия Даниловна, присев на лавочку под высоким кленом, ствол которого обвивали цепкие стебельки вьюнка. — Я тут немного побуду, а потом вернусь.Оставшись одна, княгиня закрыла ладонями лицо и беззвучно зарыдала, представив себе, как она из этого прекрасного сада вернется в кабаки и злачные притоны Бельской слободки.— Нет, лучше уж в петлю, или в омут, — прошептала Акуня. * * * Надя медленно брела по пустынным окраинным улочкам, не очень соображая и даже не силясь понять, где она находится и куда стремится попасть. Ее мысли были заняты совсем иным — лишь теперь Надежда начинала осознавать, что была на волосок от смерти и все-таки осталась жива, а вместо нее погибли убийцы отца Александра. Но почему-то никакой радости она не ощущала, хотя вроде бы свершилось то, ради чего она вернулась в Царь-Город.Однако додумать эту мысль Надя не успела — навстречу ей неспешною прогулочной походкой шествовал ни кто иной, как господин Каширский.— О Господи, только этого еще недоставало, — прошептала Надя. И впрямь — после взрыва на Сорочьей и общения с зарезанным Херклаффом ей недоставало только встречи со «знатоком астральных сфер».Чаликова надеялась, что под вуалью Каширский ее не узнает, и попыталась прошмыгнуть мимо, но увы — Каширский ее не только узнал, но и приветствовал с необычайным радушием:— Здравствуйте, здравствуйте, моя дорогая госпожа Чаликова! Как я рад вас видеть!«А может, оно и к лучшему?», подумала Надя и решительно приподняла вуаль:— Извините, господин Каширский, за то, что вашей радости я не разделяю. Но раз уж мы встретились, то заберите, пожалуйста, вот это.И Надя, раскрыв сумку, извлекла оттуда кинжал с еще свежими следами крови. Каширский испуганно отпрянул, будто змею увидал, и даже спрятал руки за спину.— Берите, берите, — совала ему Чаликова кинжал. — Передайте вашей сообщнице, мне чужого не надо!..— Что это?.. — пролепетал «человек науки», хотя сразу узнал предмет, которым Анна Сергеевна не далее как вчера грозилась прирезать самого Каширского.— То, чем госпожа Глухарева заколола вашего приятеля Херклаффа, — отчеканила Надя. — Или вы скажете, что впервые об этом слышите?— Но я действительно впервые об этом слышу! — совершенно искренне изумился господин Каширский. — Хотя... да-да!Каширский резко замолк, закатил глаза и даже приподнял руку, будто антенну для уловления астрально-ментальных волн:— Да-да, кажется, я понял, в чем дело! И вижу все обстоятельства, словно сквозь иные измерения...— О чем вы? — удивилась Надя.— Покойный Эдуард Фридрихович «заказал» нам с Анной Сергеевной, извините, вас, — пояснил Каширский. И для пущей наукообразности уточнил: — На предмет практического каннибализма. Не подумайте ничего плохого, госпожа Чаликова, я с самого начала был против этой нелепой затеи, но Анна Сергеевна прельстилась теми двадцатью золотыми, что обещал Херклафф. И вот, как я понимаю, Анна Сергеевна назвала ему место, где он встретит вас, а вместо этого пришла сама и его, гм, так сказать... — замялся ученый, искоса поглядывая на кинжал. — Не пойму только, зачем ей это понадобилось.Поняв, что распрощаться с кинжалом вряд ли удастся, Надя хотела распрощаться с «человеком науки». Однако Каширский вдруг заговорил очень быстро, будто пытаясь в чем-то переубедить свою собеседницу:— Да, вы можете мне не верить. Не стану оправдывать себя, ибо оправдания мне нет и быть не может. Да, я преступник, на моей совести немало злодеяний и загубленных жизней, но я всегда стремился избежать лишних жертв, если это было хоть сколько-то возможно. Я и Анну Сергеевну всегда старался удержать от бессмысленного кровопролития...Это действительно было так — и Надя могла в том убедиться вчера, или, вернее, вчера двадцать лет назад: утром в Вермутском парке, а затем в лесу, после третьего неудачного покушения.Поняв, что, кроме общих слов, она уже вряд ли чего-либо от господина Каширского дождется, Надежда хотела было расстаться с ним окончательно, но какая-то неведомая сила удерживала ее и заставляла слушать дальше.— Вот этот вот кинжал, который вы держите — кажется, вроде бы просто кусок стали, а сколько человеческих душ им погублено! И кто знает, кому он служил до того, как попал к Анне Сергеевне? И вы просите меня вернуть ей это орудие!Каширский на миг замолк, не то затем, чтобы перевести дыхание, не то ожидая возражений. Но Надя молчала, и Каширский заговорил вновь:— В ваших силах, госпожа Чаликова, разомкнуть этот зловещий порочный круг. Только одна вы способны обернуть силы зла на служение добру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73