— Верно — не поехал бы, — кивнул майор. — А благодарность за быстрое освобождение из СИЗО в девяносто третьем передал бы через тебя.
Переглянувшись с дочерью, Леонид Робертович улыбнулся и решил не возвращаться к событиям двенадцатилетней давности. Он пригласил всех пройти в просторную гостиную, гостеприимным жестом указал на сервированный стол и, стал разливать по бокалам шампанское…
На вид ему было около шестидесяти. Сухощавый и стройный брюнет с седыми висками, спину держал ровно, точно имел военную выправку; двигался мягко, но уверенно. Лицо было приятным, с сетью морщинок возле серых глаз, с прямым заостренным носом, с тонкими бесцветными губами и глубокой ямкой на подбородке. Негромкий голос звучал убедительно, твердо.
— Павел, нам следует позабыть об одном давнем недоразумении, — поднял он бокал с искрящимся напитком.
— Да я уж позабыл, если вы об ультиматуме.
— О нем. Точнее о невыполненном условии, — Леонид Робертович коснулся левой рукой вилки, загнал ее меж тарелками, вздохнул. — И хотя было бы неплохо, если б тогда вы послушались, ну да бог с ним — с тем условием. Забудем. Согласны?
— Согласен.
Они пригубили шампанское и, слушая пожилого мужчину, старательно прерывавшего неловкие паузы, принялись за ужин.
Ирина периодически отлучалась и приносила из смежного помещения блестящие салатницы, кастрюльки с какими-то соусами, тарелочки. Ухаживая за мужчинами, в разговоре участия почти не принимала.
— …Кое до чего дозрел сам, кое что подсказали в неких министерствах. Потому-то и настала пора нам встретиться и познакомиться, — рассуждал спустя час ее отец, уже называя бывшего одноклассника дочери на «ты». — Видишь ли, Павел, я ведь многое знаю в силу своего высокого положения, особенности работы. Знаю и о твоих успехах, о недавно ушедших в Москву наградных документах на одну из высших наград России. Да и дочь вот поведала интересную историю о вашей встрече на Кавказе…
Он помолчал с минуту — волнуясь, подбирал слова…
— За ее спасение, Павел, отдельная тебе родительская благодарность! Верно говорят: добро всегда возвращается; поэтому никогда не жалел и не пожалею, что когда-то помог тебе выбраться из той передряги. Но не только из-за этого я попросил Иру привезти тебя. Существуют и другие на то причины…
Пока из уст первого прокурора Горбатовской области Белозеров, помимо благодарности, слышал лишь общие и малозначащие фразы. Он ничего не понимал. То ли Леонид Робертович присматривался к кандидату на «должность» будущего зятя, то ли оценивал лояльность «пробитого боевика» для какого-то таинственного поручения.
До этой минуты Палермо успел обнаружить лишь одну закономерность — прокурор становился гораздо разговорчивее, когда дочь удалялась на кухню
— в то самое смежное со столовой помещение.
— Дело в том, Павел… — проводив Ирину взглядом до двери, заговорил тот тише и быстрее. — Дело в том, что твоя бывшая банда во главе с несмышленым Зубко во сто крат безобиднее, чем преступник, обличенный большой властью. Ты разделяешь мою точку зрения?
Майор неопределенно пожал плечами — подобные мысли никогда не тревожили его голову.
— Как бы тебе объяснить… Я не могу утверждать, что ненавидел то общество, которое мы называли социализмом. Так же как не могу признаться и в любви к нему. Странным оно было, то время… С одной стороны, чем не правильнее ты спрягал глаголы — тем, образно выражаясь, длиннее маузер вешали на твой бок. А чем длиннее становился маузер, тем большими полномочиями ты обладал. Глупостью попахивает, идиотизмом!..
— А что же с другой стороны? — осторожно поинтересовался Белозеров.
— С другой стороны о таком беспределе, о такой коррупции во власти тогда никому не могло присниться в самом беспокойном сне. Воровали, разумеется… И секретари, и председатели, и прочие чиновники. Но чтоб дойти до такой дикости, бессердечия, хищной ненасытности… Никогда! — с горечью молвил прокурор, потирая от волнения пальцами виски. — А коррупция во власти, взявшая старт в начале девяностых — это, друг мой, почище бандитизма и всей организованной преступности вместе взятой.
— Разве? — искренне удивился майор. — А я считал…
— Нет и еще раз нет, — качнул головой Леонид Робертович, и устало процитировал: — «Но если люди, стоящие на страже законов и государства, таковы не по существу, а только такими кажутся, ты увидишь, что они разрушат до основания все государство, и только у них одних будет случай хорошо устроиться и процветать». Это сказал Платон две с половиной тысячи лет назад. В принципе, Павел, все общественные пороки: нищета, проституция, наркомания, воровство, тот же бандитизм, мздоимство врачей и преподавателей вполне излечимы, если общество борется с ними всерьез и всем миром. Но коли сама власть, обязанная следить за порядком и должная направлять усилия совместной борьбы, коррумпирована сверху донизу, то она и являет собой самый ужасный порок из всех известных. Что делает невозможным излечение государства от прочих болезней.
— Кстати, папу ничуть не удивила жестокость твоих методов ведения войны, — вздохнув, пожала плечиками Ирина, внося в столовую кофейник. — Так что, у тебя появился надежный союзник.
— Во-первых, Ирина, он лучше нас знает, какими должны быть те методы, — твердо молвил отец, откидываясь на спинку стула, — А во-вторых, вы — дети своего времени; ваше сознание формировалось, когда в стране вовсю кипел беспредел диких девяностых годов! Ты же в своих статьях никого не щадишь. Не так ли?
— Это журналистка, папа. И у меня в руках диктофон или ручка с блокнотом, а не автомат. Ладно, я умолкаю! — рассмеялась она, завидев готовность мужчин возражать слаженным хором.
Покончив с кофе, Леонид Робертович ласково распорядился:
— Ты приберись тут, Ирочка, а мы пока поднимемся в кабинет — покурим.
Кабинет занимал почти четверть второго этажа. И там, плотно прикрыв за собою дверь, прокурор сказал главное:
— Павел, мне необходима твоя помощь.
Офицер спецназа в растерянности остановился, да пожилой мужчина гостеприимным жестом пригласил располагаться…
— Ты, верно, в курсе, что господин Стоцкий правит нашей губернией седьмой год, — тяжело вздохнул Филатов. — Стоцкий — монстр, дошедший до верхушки областной власти по головам и костям человеческим — у меня имеется масса косвенных улик — о них-то я и собираюсь тебе поведать. Однако губернатор повязан с множеством темных личностей, включая тех, кто прочно сидит в столице. Одним словом, свалить его не просто даже мне — человеку, напрямую подчиняющемуся Генеральной прокуратуре. Ты присаживайся, разговор долгий…
— Я мало знаю о губернаторе, — признался Павел, оглядываясь по сторонам. В кабинете, словно специально для разговора тет-а-тет, стояли два удобных кресла. Устроившись в одном из них, он приготовился слушать…
— Что ж, тогда немного расскажу о нем, — кивнул Филатов. — Дмитрий Петрович Стоцкий — выходец из глубинки, из простого села, расположенного на севере нашей области. Отслужив в армии, вернулся в родной колхоз, устроился механизатором, позже поступил на заочное отделение экономического факультета Сельскохозяйственного института. Сейчас, правда, не моргнув глазом, заявляет, что окончил МГУ. Но суть не в этом…
Прохаживаясь вдоль высоких — до самого потолка стеллажей, Леонид Робертович с благоговением поглаживал корешки книг, вытаскивал какие-то тома, листал, затем аккуратно ставил на место. И продолжал невеселое повествование:
— Получив высшее образование, постепенно пошел вверх по служебной лестнице сначала в сельском хозяйстве, потом в городской администрации. Став вице-мэром Горбатова, довел своего непосредственного шефа — мэра Титова, до самоубийства. Если не ошибаюсь, это произошло после их совместной охоты… От той истории в архиве прокуратуры осталась лишь посмертная записка застрелившегося из охотничьего ружья Титова, в которой он осыпал проклятиями достопочтенного Дмитрия Петровича. Тут, как говориться, фактами мы не располагаем — на лицо одни догадки. Посему, расскажу о других случаях, где все, более или менее, ясно.
Первый прокурор устроился на пустующем кресле, взял с письменного стола трубку, коробочку с табаком; пододвинул поближе к гостю пепельницу.
— На пути к освободившейся должности мэра у господина Стоцкого неожиданно появился серьезный конкурент… Не стану называть его имени — это не имеет касательства к нашему делу. Значение имеет то, как Стоцкий разобрался с ним.
— И как же? — прикурил сигарету Белозеров.
— До гениальности просто. Он стал расчищать путь наверх с помощью лидеров бандитских группировок. Да-да, не удивляйся, — кивнул Филатов в ответ на взметнувшиеся вверх брови молодого человека. — Чтобы достичь поставленных целей, такие люди как Дмитрий Петрович, не гнушаются и самых отвратительных способов. Помнишь, в начале девяностых у всех жителей Горбатова был на слуху бандит по кличке Макс?
— Да, припоминаю. Держал в страхе весь Заводской район.
— Верно. Вот дружбой с ним-то достопочтенный вице-мэр и воспользовался. Макс мастерски организовал гибель конкурента Дмитрия Петровича в его собственном гараже — будто тот, закрывшись там ночью с любовницей, нализался, включил двигатель автомобиля — погреться, да так, вместе с подружкой и задохнулся. Следствие проводилось в спешке и под усиленным контролем того же Стоцкого. Я тогда работал в городской прокуратуре, и кое-что моим ребятам удалось добыть — не прямые улики, но явные намеки. А дальше началось самое интересное…
Леонид Робертович выдержал паузу, набивая трубку табаком, долго ее раскуривал… Наконец, значительно произнес:
— А дальше, дорогой Павел, стали происходить удивительные события. Наш Стоцкий подружился с отставным генералом КГБ — неким Роммелем, как величали этого серого кардинала коллеги в лучшие его годы. Так вот при помощи оного гения спецслужб был мастерски устранен и слишком много знавший Макс, и все другие авторитеты, так или иначе повязанные кровавыми делишками с губернатором. Процесс чем-то напоминал адский конвейер — пару лет главарь банды выполнял чиновничьи заказы взамен неприкосновенности и полной бандитской свободы, а потом вдруг сам взрывался в автомобиле или погибал под пулями неизвестных и неуловимых снайперов-профессионалов. А трупы и прочие последствия подобной деятельности в средствах массовой информации, как всегда преспокойно списывались на криминал, на разборки, на дележ прибыльных сфер…
Палермо докурил сигарету, тщательно затушил окурок в пепельнице.
— В чем же заключается ваша просьба? — не скрывая удивления, поднял он взгляд на прокурора.
Тот пыхнул трубкой; оживился:
— Теперь, Павел, самое главное: твой давний приятель Зубко давненько связан через третьи лица со Стоцким. И ему пришлось неоднократно выполнять заказы Дмитрия Петровича: всевозможные демарши угроз конкурентам и прочим недругам в виде разбойных нападений, грабежей, поджогов; не брезговал и банальными убийствами. Так вот, мне нужны свидетельские показания против губернатора парочки человек из его банды — тех, кто знал о заказчике. Думаю, это в первую очередь сам Зубко и кто-то из его ближайших заместителей. Анонимность и защиту на время следствия гарантирую, а потом, не исключена помощь в процессе смены документов и исчезновения из Горбатова. Вот… И было бы совсем замечательно, если бы Сергей Васильевич согласился поговорить со мной лично…
— Он никогда на это не пойдет.
— Охотно верю. А потому, прежде чем ты его об этом попросишь, передай от меня следующее: в самом скором времени Стоцкий от него избавится, как уже избавился от ставших ненужными других главарей преступных группировок. Клички всех убиенных, так называемых коллег, Сергей Васильевич Зубко легко сможет припомнить сам. Так и передай: по моим проверенным данным он — следующий.
Белозеров поднялся с кресла, в задумчивости прошелся вдоль ряда шкафов к наглухо зашторенному окну…
— Понимаю твое состояние, — постучал потухшей трубкой о край пепельницы первый прокурор области. — Вопросов превеликое множество, а ответы где-то подзастряли, не поспевают… Почему я не заодно с губернатором? Откуда у меня этот дом, если я такой честный? Отчего не могу сам арестовать и допросить Зубко?..
Молодой собеседник выжидающе молчал…
— А ты неразговорчив, — довольно буркнул пожилой мужчина и пояснил: — И у меня, к сожалению, нет ответов. Разве что по поводу переезда в этот коттедж охотно дам разъяснение: охрану в крохотной квартирке негде было разместить, а с господином Стоцким не больно-то без нее разгуляешься. Задайся он целью и два сотрудника службы безопасности, дежурившие круглосуточно в машине у подъезда нашей многоэтажки в Солнечном, не спасли бы. А здесь и дочь под присмотром телохранителей и соседние дома под бдительным оком охраны. Сам же коттедж не мой, он принадлежит государству. Ну а силой брать Зубко, дабы вызвать на откровения — бесполезно, и ты об этом знаешь лучше меня. Сергей Васильевич — тот еще крепкий орешек.
— Я попробую, Леонид Робертович, — наконец подал голос Белозеров. — Гарантировать стопроцентный результат не могу — последний раз видел Бритого очень давно и понятия не имею, что он представляет собой сейчас.
— Вот и отлично, попробуй. Я очень надеюсь на тебя и вот еще что… Ни слова об этом Ирине! Не дай бог узнает — вцепиться и обязательно накропает разгромную статейку. А Стоцкий с оппозицией не церемониться.
В кабинет тихо проскользнула Ирина и, подойдя, встала рядом с Павлом.
— Совсем я заговорил твоего гостя, — спохватился отец. — Идите, конечно, идите — я боле никого из вас не задерживаю, — и уже в дверях добавил, выразительно глядя на майора: — мы продолжим, Павел, нашу беседу о допустимости жестокости на войне в следующий твой визит. Надеюсь, ты появишься очень скоро.
Спускаясь по лестнице, прокурор что-то сунул в руку Павла и прошептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33