— Я не знаю, как сложилась бы моя жизнь. Уж звезд бы с неба не хватала точно, но… СИЗО, увы — все переломало, искалечило и опустило на самое дно. Когда выяснилось, что вины на мне никакой нет, я успела отсидеть два месяца и со счету сбилась, скольких мужиков обслужила. Всему там пришлось обучиться, древнейшей профессией овладела в полной мере — во всех ее тонкостях и проявлениях…
И уронив голову на руки, она не выдержала, разрыдалась. Белозеров вновь оказался на ногах; прошелся по кухне раз, другой, третий; нервно выкурил сигарету; снова присел возле плачущей девчонки и снова гладил ее волосы, пока судорожные всхлипы не утихли. Майская с трудом поднялась, он обнял ее, прижал, стал целовать мокрое от слез лицо…
— Довольно об этом вспоминать. Зачем терзаться? — пробовал он вернуть ее к жизни. — Давай поскорее забудем об этом! Ты позволишь мне принять душ?
— Ты Пашенька замечательный человек, — прошептала она, нежно касаясь губами его руки, — будь я другой — все отдала бы, за одну ночь любви с тобой. Чтоб не спьяну, как тогда в подвале; не с голодухи, не от азарта, а по-настоящему! Но… — оттолкнулась она легонько, — иди, Пашенька домой. Иди, мой хороший…
Глава 3
/18 июля/
Он отсыпался почти двое суток. Пробудившись на четвертый день отпуска, постоял под холодным душем, неспешно позавтракал. С той же ленивой медлительностью, которую позволял себе нечасто, подошел к окну; глядя на ребятню, гоняющую мяч по двору, задумался…
В бумажнике Белозерова хранился свернутый листок из блокнота Филатовой. На одной его стороне значился номер сотового телефона лейтенанта Топоркова, на другой — номер мобильника Ирины. Теперь было самое время объявиться, свалиться ей на голову и, не давая опомниться, куда-нибудь пригласить. Потом уж попытаться отыскать Бритого и остальных приятелей.
Палермо вынул из кармана брюк бумажник, отыскал заветный листок, подошел к телефонному аппарату и в нерешительности остановился, вспомнив причину их давней размолвки…
В день получения небывалого барыша, впервые «срубленного» с десятка владельцев ларьков, приодетый в новенький костюмчик Павел спешил в подвал, где Зубко задумал отметить славное событие. Но, выйдя из своего подъезда, внезапно столкнулся с Ириной…
— Привет, — ошалело уставился он на девушку.
— Здравствуй, Паша, — в свою очередь смутилась она его безукоризненного внешнего вида. — А я к тебе шла. Поговорить хотела… Ты, наверное, занят?
Ранее она никогда к нему не приходила, да и сейчас время для визитов было достаточно поздним. Отношения меж ними к сему дню сделались еще ближе, теплее — Павел после школы провожал девушку до дома; иногда приглашал в кино; во время урока мог позволить себе осторожно прикоснуться к изящной ладони, лежащей на парте. Она же по заведенному правилу списывала у него домашние задания по не любимым ею предметам; с некоторых пор отвечала взаимной приязнью — не стесняясь встречных прохожих, брала под руку по дороге из школы; с искренним восхищением взирала на соседа, когда тот с легкою непринужденностью отвечал у доски. А недавно у подъезда нежно прикоснулась пальчиками к щеке и робко ответила на первый поцелуй.
Он хотел было чмокнуть ее в щечку и на этот раз, да она отстранилась и сдержанно предложила:
— Пойдем, прогуляемся.
— С удовольствием.
Филатова была чем-то озабочена, расстроена. Они молча прошли длинным двором и направились к аллейке деревьев с давно облетевшей желто-красной листвой.
— Так что же случилось? — нарушил он затянувшуюся паузу.
Чуть отвернув миловидное лицо в сторону, Ирина негромко произнесла:
— На прошлой неделе мой отец дважды видел, как ты провожаешь меня из школы.
Отец ее работал в городской прокуратуре, должность занимал немалую и человеком слыл строгим, беспристрастным…
— Разве это воспрещается? — подивился молодой человек.
— Нет, конечно.
— Тогда… в чем проблема?
Она помолчала, нервно покусывая красиво очерченные губки, нерешительно и скоро взглянула на юношу; вздохнула:
— Он очень ревностно относится к моим знакомствам. И потом ты же знаешь, где он работает. Так вот… Папа выдержал несколько дней — должно быть, проверял по своим каналам: кто ты есть, и… сегодня неожиданно выдал ультиматум.
— И что же ему не понравилось? — отчеканил помрачневший Пашка. — Что мой отец вкалывает инженером на заводе, а мать — простой научный сотрудник?
— Не о том ты, Павел!
— Тогда какой же ультиматум он мог выдвинуть?
— Даже не знаю, как об этом сказать, — опустив голову, прошептала она.
— В общем… либо ты уходишь из компании Зубко, либо мы с тобой больше… никогда… и ни при каких обстоятельствах…
Леди Фи опять замолчала, а Белозеров шагал рядом и, всматриваясь в идеальный девичий профиль, с грустью сознавал, что их сказочно прекрасный и невинный роман, кажется, завершается. Завершается, так толком и не начавшись. Ведь выполнять навязываемую кем-то волю Палермо отнюдь не собирался. Из принципа не собирался…
Странно, но в душе в эту тяжелую и непростую минуту не зародилось сомнений, а холодная голова продолжала продуктивно и четко работать. В Ирину он был влюблен, но последствия этой влюбленности виделись Белозерову размытыми и неясными. А вот без пятерых новых друзей своего будущего он в ту минуту не представлял вовсе.
— И каким же образом я, по мнению твоего папы, должен исполнить требование? — печально усмехнулся он, скорее для проформы интересуясь деталями. — Мы с Зубко и его командой одноклассники, так что же — и в школе не встречаться?
Филатова напряженно безмолвствовала, глядя под ноги. Тогда он снова заговорил с нескрываемым сарказмом:
— И ты, конечно же, как и следует послушной дочери…
— Я не знаю, Паша, как быть! Не знаю… — вдруг перебила она его насмешливую фразу. — Поверь, мне очень тяжело все это говорить.
В голосе ее прозвучало столько отчаяния, что Павел устыдился своих слов.
— Ладно, Ир. Все эти ультиматумы — сплошная родительская показуха, — примирительно сказал он, опять нащупав ладонь девушки и легонько ее сжимая. — Мне отец с матерью тоже многое не разрешают. Да одно дело запретить, а другое — проверить.
— Но ты ведь и сам должен понимать, что твоя дружба с этой компанией до добра не доведет. Мой отец неспроста взбеленился — видимо узнал какие-то подробности о ваших похождениях.
— Ирочка, если бы об этих подробностях кто-то мог узнать, то нас бы давно свезли в ментовку…
Она в ужасе отшатнулась:
— Господи!.. Что ты такое говоришь?! Значит, то, что про вас рассказывают — правда!?
— Нет, не совсем. То есть ты не так поняла… Нету этих подробностей — в природе не существует, потому что ничего ужасного мы не вытворяем…
Но Филатова замкнулась и резко повернула к своему дому. Палермо по-прежнему шел рядом с ней, однако все дальнейшие его попытки разговорить, успокоить, задержать ее, были тщетны. Она будто не слышала его и упрямо шла к восточной окраине поселка Солнечный. Лишь перед подъездом своего дома внезапно остановилась; повинуясь последнему порыву, обвила шею руками, тронула теплыми влажными губами уста Павла. Он с радостной нежностью обнял ее за талию, прижал к себе, хотел что-то сказать, да вдруг услышал тихое «прощай».
А спустя секунду Ирина исчезла в темном проеме открытой настежь двери…
Вот тогда-то и состоялась та незабываемая ночь в подвале. То ли с перепою, то ли от обиды на Филатову, Палермо остался в подземном пристанище до утра, где рекой лилось спиртное, стол ломился от обильной закуски, и где внезапно повеяло ароматом вожделенного и не вкушенного им доселе наслаждения. Тем вечером и той ночью, он ни о чем не жалел. Некогда было жалеть от разом свалившихся сильных впечатлений.
Выпито в тот вечер было чрезмерно много, до того много, что никто из них к середине ночи не сохранил способности мало-мальски соображать, контролировать поступки. Ни веселая, заводная Юлька, неожиданно взобравшаяся на стол для исполнения эротических танцев на виду у парней, очумело наблюдавших за похотливыми движениями подружки; за тем, как она, дразня и входя в раж, потихоньку снимает с себя одежду. Ни лидер банды Бритый, сгребший танцовщицу в охапку и бросивший на диван после того, как та рассталась с последним бастионом — узкими черными трусиками — темные чулки и туфли на высоких каблуках были не в счет. Ни Валерон с Ганджубасом, отчаянно заливавшие хохочущую Майскую шампанским из бутылок в ответ на ее театрально-капризное заявление о желании немедленно принять душ. Ни сам Павел, впервые в жизни прикасавшийся к нагому и податливому женскому телу…
Первым, на правах главаря, неторопливо расстегивал штаны Зубко. Остальные облепили со всех сторон пьяную девчонку, томно улыбавшуюся и будто специально выставлявшую на всеобщее обозрение свои прелести. Похоже, ей безумно нравилось находиться в центре внимания, пусть даже оно и являлось следствием в высшей степени экстравагантного и вульгарного поведения. Никак не желая остановиться, она все более распалялась сама и распаляла молодых парней — с готовностью подставляла каждому для поцелуев губки, послушно раздвигала ножки, лишь чья-то ладонь касалась живота ее или бедер. Кто-то приподнимал Юльке голову и, нещадно проливая вино на без того уж мокрое тело, поил из фужера. Кто-то слизывал с еще не набравшей должной формы груди шампанское. Кто-то задирал вверх ее стройные ножки и стягивал мокрые чулки… Кто-то разглядывал и нетерпеливо ощупывал…
Тихо постанывая, Майская дозволяла делать с собою все что угодно. Стоны стали громче, когда на хрупкое тело навалился Бритый, и оглашали подвал до тех пор, пока последний из парней не поднялся с дивана…
Потом, вероятно, парни разошлись по домам, а Пашка рухнул на пропитанное противно пахнущим алкоголем ложе. Кажется, к нему прижималась Юлька; ночью она просыпалась и, возбужденно шепча, целовала, забиралась на него сверху, и они снова занимались любовью…
Или это привиделось в неровном, беспокойном сне?
Он не помнил. А если так и случилось, то определенно в те минуты Белозеров представлял себя с Ириной, покуда окончательно не проснулся тяжелым похмельным утром…
Рядом и впрямь, разметавшись в безмятежном сне, лежала обнаженная Майская. А он, хмуро поздравив себя с новым статусом «настоящего мужчины», поспешно собрался и ушел прочь.
Майор криво усмехнулся, так и не решив: набирать ли номер Филатовой. Однако стоило сунуть блокнотный листок обратно в бумажник, как телефон ожил, оглушив пронзительным трезвоном.
— Да, слушаю, — сняв трубку, ответил Белозеров.
— Павел здравствуй. Почему же не звонишь?
Мгновение ушло на то, чтобы унять удивление — это был голос Ирины.
— Привет. Отсыпался, — не стал ничего выдумывать молодой мужчина. — А как ты догадалась о моем приезде?
— Профессиональная тайна. Хороший журналист обязан знать больше, чем знают остальные обыватели, — шутливым, доброжелательным тоном поведала она. — Кстати, я закончила тот чеченский очерк; коллеги оценили и поздравили. Скоро его напечатают.
— Рад за тебя. Ира, предлагаю встретиться. Ты свободна вечером?
— Конечно, раз позвонила!..
Вечером, дождавшись ее в условленном месте, Белозеров хотел пройтись по городу, а потом устроиться в первом подвернувшемся уютном кафе. Но все обернулось иначе.
— Павел, — взяв его под руку и отчего-то поворачивая совсем в другую сторону, таинственно прошептала Филатова, — я приглашаю тебя на ужин при свечах. Моя машина стоит в квартале отсюда.
— Вот как?.. И куда же мы поедем?
— Не в Солнечный, разумеется. Ко мне поедем. Я ведь теперь живу совсем в другом районе…
Она уверенно вела по городу темно-зеленую «десятку», а он снова терялся в догадках от стремительных виражей ее поведения. Узнав его тогда под раскидистым грабом, одноклассница выглядела растерянной и смущенной, в движеньях и словах царила скованность. В тот день Ирина и впрямь походила на ученицу выпускного класса, безумно нравившуюся Павлу. Однако сейчас рядом сидела другая Филатова — смелая, решительная и отчасти самонадеянная. Самолично разыскавшая его по телефону; первой, не дав ему раскрыть рта, пригласившая к себе домой. Если так пойдет и дальше, то скоро он окажется в ее постели…
Разглядывая между делом дорогие часики, сверкавшие золотом на ее правом запястье, Белозеров незаметно поморщился. Нет, он всегда был не прочь развлечься на широкой кровати с симпатичной девочкой. Окунувшись после затяжных и кровавых командировок в мирную жизнь, Павел частенько придавался подвигам сексуальным — сия психологическая разгрузка была аксиоматически необходима организму, сознанию. Иначе, от внутреннего перенапряжения легко бы помутился рассудок. Однако в эти минуты холодным ветерком почему-то раздувало величественный воздушный замок, возведенный им в честь святой недотроги Ирины Филатовой.
Автомобиль повернул к загородному поселку, сплошь застроенному великолепными коттеджами. Между красно-коричневых черепичных крыш в лучах вечернего заката мелькнула серебристая Волга.
— Вот и приехали, — мимоходом объявила девушка, останавливая «десятку» во дворе двухэтажного дома.
Палермо вышел из машины, оглянулся на охранника, закрывавшего ворота и в молчаливом недоумении пошел за бывшей одноклассницей к открывавшимся высоким дверям.
А в доме его уже поджидали…
* * *
— Ну, здравствуйте, — неожиданно раздался сверху немолодой голос. — Пора нам, я думаю, познакомиться. Не так ли?
Майор поднял взгляд и увидел рослого, суховатого мужчину, спускавшегося по лестнице в просторный холл.
— Знакомься, это мой папа, — вполголоса подсказала Ирина, подталкивая гостя в спину.
— Леонид Робертович, — представился мужчина, протягивая руку Белозерову.
— Павел, — смущенно пожал он узкую, но довольно крепкую ладонь.
— Вы уж не обижайтесь на мою дочь — она наверняка не предупредила вас о моем здесь, так сказать, наличии.
— И не подумала, — кивнула Ирина. — Иначе он ни за какие крендели не поехал бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33