Я провела установочные процедуры, подсоединила кабели и повернула ключ в рабочее положение. На контрольной панели зажглось табло времени. Я зарядила кассету с пленкой и, надавив на педаль, включила видеомонитор.— Фартуки.Филдинг протянул мне освинцованный синий фартук, показавшийся таким тяжелым, как будто в него насыпали песка. Сам он повязал такой же.— Готовы.Я нажала кнопку.Поворачивая рычаг, мы могли рассматривать тело в режиме реального времени с самых различных углов, как в клинике. Единственное отличие состояло в том, что наши клиенты не дышали, не шевелились и не глотали. Статические отображения мертвых органов и костей предстали на экране черно-белыми, и я не увидела ни аномалий, ни пуль. Затем мы обнаружили несколько рентгенонепроницаемых форм, которые я сочла попавшими в мусор металлическими предметами. Наблюдая за экраном, мы прощупывали и просеивали этот мусор руками. В конце концов мои пальцы наткнулись на два твердых предмета. Один размером и формой напоминал пятидесятицентовую монету, другой был поменьше и квадратный. Захватив оба, я начала очищать их в раковине.— Первое — это то, что осталось от металлической ременной бляхи, — сказала я, опуская находку в пластиковую коробку и помечая ее маркировочным карандашом.Идентифицировать второй предмет оказалось намного легче — это были наручные часы. Ремешок сгорел полностью, закопченное стекло треснуло, но мое внимание привлек ярко-оранжевого, цвета циферблат с выгравированным на нем странным абстрактным рисунком.— По-моему, часы мужские, — заметил Филдинг.— Женщины тоже носят большие. Я, например.— Может быть, какие-то спортивные?— Может быть.Продолжая менять положение тела, мы обнаружили некий предмет в форме кольца, находящийся почему-то под правой ягодицей. Я пошарила рукой, но ничего не нашла. Из-за того, что тело лежало на спине, его нижние участки сохранились почти нетронутыми и даже с одеждой. Просунув пальцы в задний карман джинсов, я извлекла сначала половинку морковки, а потом то, что на первый взгляд выглядело простеньким обручальным колечком из нержавеющей стали. Присмотревшись, однако, я поняла, что это платина.— Мне оно тоже кажется мужским, — сказал Филдинг. — Если только у нее не очень уж большие пальцы.Он взял у меня кольцо, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Отвратительный запах разлагающейся плоти становился все сильнее. Склонившись над столом, я обнаруживала довольно странные свидетельства того, чем могла заниматься женщина незадолго до смерти. Так, к мокрому и грязному дениму приклеилось несколько грубых волосков какого-то животного, скорее всего лошади.— Ничего нет, — сказал Филдинг, запечатывая кольцо в конверт для улик. — Никакой гравировки.— Нет, — подтвердила я.— Интересно, почему она носила его не на пальце, а в заднем кармане?— Хороший вопрос.— Может быть, делала что-то такое, для чего кольцо обычно снимают, — продолжал он. — Например, люди снимают украшения, когда моют руки.— Возможно, она кормила лошадей. — Я сняла несколько волосков с помощью пинцета. — Того же вороного жеребенка, а?— Ладно, пусть так, — с сомнением протянул Филдинг. — И что? Она обращает внимание на этого красавчика, угощает его морковкой и не отводит назад в конюшню? А немного погодя все загорается, в том числе и конюшня? Но жеребенок убегает? — Мой заместитель посмотрел на меня через стол. — Самоубийство? Получается, она пожалела этого... как его?Вопросов было много, ответов гораздо меньше, и нам ничего не оставалось, как продолжать исследовать останки. Судя по предохранительным колпачкам, найденным в карманах джинсов, и внутриматочной спирали, девушка вела активную сексуальную жизнь. Мы также обнаружили застежку-молнию, почерневший предмет размером с футбольный мяч, оказавшийся стальным браслетом с маленькими звеньями и серебряным колечком с тремя ключами. Если не принимать во внимание конфигурацию пазух, которые столь же индивидуальны, как отпечатки пальцев, и фарфоровой коронки на правом верхнем резце, нам не попалось ничего, что могло бы помочь идентификации.Ближе к полудню мы откатили стол в дальний угол прозекторской, к секционной ванне. Все другие места уже были заняты, отовсюду слышался громкий звук бьющей в стальные стенки воды и скрежет стремянок — это врачи отрезали, промывали и взвешивали различные органы, надиктовывая в микрофоны результаты своих изысканий под взглядами скучающих детективов. Разговоры ограничивались короткими фразами, звучавшими, на взгляд постороннего, бессвязно и бессмысленно и напоминавшими в этом отношении жизни наших клиентов.— Извини, но мне надо стать именно на это место.— Черт, мне нужна батарейка.— Какая?— Не знаю, но для вот этой камеры.— Гони двадцатку и возьми в правом кармане.— Это и ограблением назвать трудно.— Доктор Скарпетта, у нас еще один клиент. Возможно, убийство, — громко сообщил врач-ординатор, вешая трубку телефона, предназначенного только для чистых рук.— Пожалуй, придется отложить до завтра, — ответила я.— У нас тут пистолет, — крикнул один из ассистентов.— Разряженный?— Да.Я подошла к столу, чтобы убедиться лично. Самоубийца, он же убийца, был в выцветших джинсах с вывернутыми карманами. На руках — коричневые бумажные пакеты для защиты возможного порохового следа. Из носа, когда под голову мертвецу подложили деревянную колодку, вытекла струйка крови.— Вы не станете возражать, если я возьму пистолет? — громко, перекрывая визг электрической пилы, спросила я.— Пожалуйста. Отпечатки я уже снял.Я взяла «смит-вессон», чтобы проверить обойму, но патронник был пуст. Неподалеку затачивал нож Чак Раффин, смотритель морга. Я сняла полотенце с огнестрельной раны на голове.— Видите здесь черное? И вот это, отпечаток дула. — Детектив и врач-ординатор наклонились ближе. — А это мушка. Стрелявший — правша. Выходное отверстие здесь, и можно с уверенностью сказать, что он лежал на правом боку.— Как раз в таком положении мы его и нашли, — подтвердил детектив.Пила снова взвизгнула, в воздух поднялось облачко костной пыли.— Не забудьте отметить калибр, марку и модель, — напомнила я, возвращаясь к своему столу.За время моего отсутствия Филдинг подкатил второй стол и перегрузил на него ту часть мусора, которую мы уже просмотрели. Я начала измерять длину сильно обгоревших бедер девушки в надежде хотя бы приблизительно определить рост. Части ног от колена до лодыжки отсутствовали, а вот ступни сохранились благодаря высоким ботинкам. Полностью сгорели также предплечья и кисти, от которых остались лишь черные, обугленные обрубки. Мы собирали фрагменты материи и конские волоски, чертили диаграммы и наконец подошли к самой трудной части работы: отделению стекла от тела.— Давайте пустим теплую воду, — предложила я Филдингу. — Может быть, стекло отвалится само, не повредив кожу.— Черт, мне это напоминает пригоревший к сковородке ростбиф.К нашему столу подошла Тьюн Макговерн в полном защитном облачении. В какой-то момент наши взгляды встретились, и я заметила, как она напряжена. В том, что АТО прислало на вскрытие своего следователя, не было ничего удивительного, но вот появление самой Макговерн стало для меня неожиданностью.— Как дела в Уоррентоне? — поинтересовалась я.— Работаем, — ответила она. — Тело Спаркса, к счастью, не обнаружено, и это хорошо, потому что он, как оказалось, и не умер.— Неплохо сказано, — заметил Филдинг.Макговерн встала напротив меня, достаточно далеко от стола — наверное, еще не привыкла к такого рода процедурам.— Что именно вы собираетесь делать? — спросила она.— Направим струю теплой воды между телом и стеклом, чтобы разделить их без дополнительных повреждений.— А если ничего не получится?— Тогда будем резать.— Разделять скальпелем, — объяснила я.Нам повезло. Через несколько минут я начала медленно и осторожно снимать толстый слой битого стекла с лица женщины. В некоторых местах кожа не выдерживала напряжения и лопалась, что никак не улучшало общую картину. Мы с Филдингом работали молча, собирая и перекладывая мелкие осколки и более крупные куски стекла в пластмассовую ванночку. На это ушло около часа, и когда мы наконец закончили, запах стал еще сильнее. Теперь то, что осталось от бедняжки, выглядело совсем уж жалким и каким-то съежившимся.— Боже! — пробормотала Макговерн, делая шаг вперед. — Впервые вижу такую жуть.В нижней части лица, лишенной кожи и плоти, с трудом угадывался человеческий череп с открытыми челюстями и обломками рассыпавшихся зубов. От ушей почти ничего не осталось, но над глазами и выше плоть спеклась и сохранилась настолько хорошо, что я смогла рассмотреть даже светлый пушок вдоль линии волос. Лоб выглядел совершенно нетронутым, хотя и не казался гладким из-за потертостей и ссадин, образовавшихся после снятия стекла. Если на нем и были когда-то морщины, теперь они исчезли.— Не могу определить, что это за чертовщина, — сказал Филдинг, рассматривая смешанные с волосами кусочки какого-то материала. — Они тут везде.Некоторые из этих кусочков напоминали обгоревшую бумагу, другие, помельче, сохранились в первозданном виде и имели ярко-розовый цвет. Я положила несколько в конверт.— Пусть над ними поколдуют в лаборатории.— Верно, — согласилась Макговерн.Волосы достигали длины в восемнадцать дюймов, и я взяла прядь, имея в виду возможный анализ на ДНК, если отыщутся образцы для сравнения.— Если у вас появятся сведения о пропавшей без вести, — сказала я Макговерн, — и если удастся найти, например, ее зубную щетку, то мы поищем щечные клетки. Они покрывают слизистую оболочку рта и могут быть использованы для сравнения ДНК. Кстати, расческа тоже подойдет.Макговерн сделала пометку в блокноте. Я подвела хирургическую лампу поближе к левой височной области и, взяв лупу, попыталась рассмотреть то, что походило на кровоподтек в сохранившихся тканях.— Похоже, у нас здесь рана. Определенно не разрыв кожи и не результат воздействия огня. Возможно, надрез. Причем в рану попали какие-то блестящие осколки.— А могло быть так, что она надышалась угарным газом, упала и ударилась головой? — спросила Макговерн.Я кивнула, зная, что этот же вопрос мне зададут и другие, и сделала фотографию.— Если такое и случилось, то ей нужно было упасть на что-то очень острое.— Позвольте посмотреть, — сказал Филдинг, и я передала ему лупу. — Так... рваных краев не видно.— Нет, рана не рваная, — согласилась я. — На мой взгляд, удар нанесен каким-то очень острым инструментом.Он вернул мне лупу, и я, вооружившись пластиковыми щипчиками, осторожно вынула из раны несколько блестящих кусочков и перенесла их на чистую хлопчатобумажную салфетку. Потом поместила находку под микроскоп и направила на нее свет лампы.То, что я увидела в круге света, представляло собой серебристые сегменты с гладкой, плоской поверхностью металлической стружки, которая образуется при обработке детали на токарном станке. Я подсоединила к микроскопу «Полароид микрокам» и сделала несколько снимков.— Взгляните.Филдинг и Макговерн по очереди посмотрели в микроскоп.— Видели когда-нибудь что-то подобное? — спросила я, проверяя полученные фотографии.— Похоже на залежалую рождественскую мишуру, — сказал Филдинг.Я убрала со стола салфетку, предварительно положив стружку в металлический контейнер.— Это тоже отправим в лабораторию.— Сколько времени займет анализ? — поинтересовалась Макговерн. — Потому что если есть какие-то проблемы, то образцы можно отдать в нашу лабораторию в Роквилле.— Никаких проблем не будет. — Я повернулась к Филдингу: — Думаю, дальше справлюсь сама.— Хорошо, — сказал он. — Я тоже без дела не останусь. * * * Я вскрыла шею, чтобы посмотреть, повреждены ли находящиеся там органы и мышцы, и для начала вынула язык. Макговерн стоически наблюдала за моими манипуляциями. Процедура была малоприятная, одна из тех, во время которых и происходит отсев слабых.— Ничего, — сказала я, ополаскивая язык и промокая его полотенцем. — Следы зубов, которые могли бы указывать на припадок, отсутствуют. Других повреждений нет.Посмотрев на гладкие, блестящие стенки дыхательных путей, я не увидела сажи, отсутствие которой говорило о том, что жертва уже не дышала, когда до нее добрался огонь. Зато обнаружилась кровь, и это было еще одним зловещим знаком.— Тоже предсмертная травма, — констатировала я.— Может быть, на нее свалилось что-то, когда она уже упала и была мертва? — предположила Макговерн.— Так не бывает.Я отметила повреждение на диаграмме и сказала несколько слов в микрофон.— Кровь в дыхательных путях указывает на то, что она вдохнула ее или... захлебнулась ею. В любом случае это означает, что жертва еще дышала в момент нанесения повреждения.— Что это могло быть за повреждение?— Проникающее ранение. Ей проткнули или разрезали горло. Никаких других следов повреждения нет ни у основания черепа, ни на легких, ни на шее. Я не вижу ни контузий, ни сломанных костей. Гиоид не поврежден. Жертве, по всей вероятности, больше двадцати лет, и она, что еще вероятнее, не была задушена ни руками, ни ремнем или веревкой.Кожа под подбородком и поверхностные мышцы сгорели, — продолжала я, поправляя прикрепленный к одежде микрофон. — Свернувшаяся под воздействием высокой температуры кровь обнаружена в дистальной трахее, первичных, вторичных и третичных бронхах. Гемоаспирация и кровь в пищеводе.Я сделала Y-образный надрез на обезвоженном, обезображенном теле, и дальше все прошло в общем-то вполне рутинно. Внутренние органы, хотя и сварились, остались в пределах нормы, а репродуктивные лишь подтвердили пол жертвы. Кровь обнаружилась также и в желудке, который оказался пустым и нерастянутым. Вероятно, она очень мало ела. Никаких заболеваний, никаких повреждений.Точно определить рост не представлялось возможным, но я могла рассчитать его с помощью регрессивной формулы Троттера-Глезера, которая учитывает соотношение длины бедра и роста жертвы. Сев за стол, я принялась листать «Остеологию человека» Басса, пока не нашла подходящую для данного случая таблицу, составленную на основе изучения белых женщин-американок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42