Организуют политическую партию, интернет-компанию, рок-группу или еще что-нибудь. Улавливаете, да? Возьмем любое дело, для которого требуется больше трех человек, – футбольную команду, ресторан, мотоклуб, церковь, клуб караоке, бывших курильщиков – все что угодно, да, и вот я думаю – к чему все это? Людям это надо? Очередной кружок оригами, или сквош-команда, или клуб кошатников?
Он с силой сжимал руль, и костяшки выступали, точно горные вершины на дуге горизонта. Его все это явно достало – или, скорее, достало что-то другое, и к нему таксист таким вот образом подбирался. Когда люди срываются на кошатниках, чаще всего их гложет что-то иное, скрытое. Я не решился спросить, как он думает, нужен ли миру очередной антисоциальный таксист.
– Ну да, – сказал я. – Человек – общественное животное. Что тут сделаешь?
– Еще какое животное. А если б я знал, что тут сделать, организовал бы собственный клуб, чтоб ему пусто было, и разъезжал бы в грузовике. – Он кивнул на передвижной штаб «Цугури». – Я бы каждому прямо в ухо орал, что хватит уже кучковаться и заниматься черт знает чем.
Я не нашелся что ответить. Грузовик «Цугури» рванул вперед. Может, подумал я, мой таксист, как профессиональный водитель, знает, отчего по соседней полосе всегда едут быстрее. Я не стал его напрягать. У него и так проблем навалом.

Через несколько минут я с облегчением вышел из такси и углубился в сплетение улочек меж деревянных домишек. Западные отели в неоновых огнях, туристические переулки с дешевыми штампованными статуэтками Будды и пластмассовыми самурайскими мечами словно остались где-то в другом мире, хотя, по правде говоря, поздний двадцатый век был всего лишь кварталом дальше.
Дождь только начался, и улицы быстро пустели. Я попытался сбавить шаг, дабы не спеша прогуляться и насладиться полуодиночеством. Но не тут-то было. Мне слишком не терпелось увидеть маму Маюми.
Она была окамисан первого дома гейш, который я когда-то посетил. Как хозяйка, она обладала самым высоким статусом из всех женщин дома: четыре гейши, три майко (девственницы, ученицы гейш) и два «яйца» (девчонки, еще не оперившиеся кандидатки в майко, приступающие к обучению, когда им исполняется шесть лет, шесть месяцев и шесть дней). Я познакомился с Маюми, работая над статьей о подростковом идоле, певце Сэме Тораюки. Когда он не пришел на интервью, я связался с его менеджерами. Они очень долго извинялись, и я, очевидно, произвел хорошее впечатление, потому что администратор, дабы компенсировать оплошность господина Тораюки, пригласил меня на вечер с гейшами. Я согласился из вежливости. По правде говоря, я сомневался, что гейши меня зацепят.
Я ошибался.
И вот теперь я вновь стоял у дверей мамы Маюми. Дом совсем не изменился с тех пор, как я посетил его впервые или посещал в дальнейшем. Он ничем не выделялся среди других домов, если не знать, что ищешь.
Вообще-то нельзя просто постучаться в дом гейши без приглашения. При уговоре о посещении дзасики Гостиная в традиционном японском доме.

соблюдается строгий протокол, и гости приходят обычно по трое-четверо. Но мне хотелось преподнести маме Маюми сюрприз, а до прибытия очередных гуляк все равно оставалось несколько часов. За этой дверью гейши усердно красятся и тщательно укладывают слои замысловатых одеяний, в которых так захватывающе вплывают потом в комнату.
По крайней мере я не допустил ошибки и явился не с пустыми руками. Для иностранца простительно явиться без приглашения: мне нужно всего лишь задать пару кратких вопросов и, может, договориться посидеть где-нибудь попозже за рюмочкой и поболтать. Но явись я без подарка, сомневаюсь, что Маюми хоть взглянула бы на фотографию.
Я тихонько постучал и стал ждать. Через пару секунд послышалось шарканье, и внутри у меня что-то екнуло – так бывает, когда ждешь у незнакомой двери. Небольшая деревянная перегородка разделилась надвое. Изнутри на меня уставилась пара темных глаз на белом фарфоровом лице. Внутри екнуло сильнее. Я чувствовал себя Гумбертом Гумбертом на школьных соревнованиях по гимнастике.
Не успел я заговорить, глаза исчезли. Я так и стоял с подарком в руках. Внезапно в крошечной щели показалось другое лицо – огромные темные глаза, которые отняли у меня годы жизни. Но и это лицо внезапно исчезло. Я услышал суматоху, и пронзительный женский голос что-то скомандовал. Ну точно – мама Маюми пришла посмотреть, отчего ее девчонки подняли возню. Я стоял под дождем и улыбался как идиот.
– Что вы хотите? – спросил голос. Даже не взглянув ей в глаза, я глубоко и почтительно поклонился. Почтение наготове.
– Прошу простить меня за визит в такой час без приглашения. Я преступил обычай и приношу свои извинения за то, что нарушил покой вашего дома, – начал я, потупившись. Маюми этим просто наслаждается, я уверен. – Я был в отъезде и несколько лет не бывал в окрестностях…
– Сколько лет? – Девичий голос за дверью, потом взрыв смеха.
– Тихо! – осадила окамисан. Все затихли.
Я продолжил:
– Я путешествовал и не знал, как еще мне увидеться с женщиной, которую я ищу. Потому я и приехал сюда, где ведутся дела, я смущен сверх всякой меры, но мне очень нужно ее найти, и я нижайше прошу извинить меня. Намерения мои благородны, но дело срочное. Меня зовут Билли Чака, и я ищу маму Маюми.
Я ждал, опустив голову. Загривок щекотали струйки дождя.
– Не повезло, – ответил голос. – Она больше не гейша этого дома.
Я резко поднял голову. На меня смотрела незнакомая пара старых глаз. Пустых, как сознание Будды.
– Ее нет? – спросил я.
– Вот именно. Я – новая окамисан – мама Сайкуку. Ничем вам помочь не могу. Увы.
– Для меня высокая честь познакомиться с вами, – сказал я. Подумал было сунуть в щель визитку, но побоялся ткнуть гейше в глаз. А затем вспомнил, что у меня вообще нет визиток. – Не знаете ли вы, где я могу ее найти? Это очень важно. – Зря я это сказал. В мире зависти и запретных связей гейши кутаются в тайну, как в кимоно. Кто знает – может, я какой-нибудь свихнутый бывший клиент, слишком серьезно воспринял знаки внимания Маюми, преступил черту, влюбился, и теперь нам надо вместе покончить с собой. Если вы любитель кабуки, такое логическое развитие событий вам знакомо.
– Я не могу вам этого сказать. – ответила она с ноткой укоризны в голосе.
– Разумеется. Прошу извинить меня за беспокойство и, пожалуйста, примите от меня подарок вашему дому. – Подарок представлял собой шесть дневников в переплете из тонко выделанной кожи с перьевыми ручками, вырезанными из искусственной китовой кости. По этому поводу у нас с моим бухгалтером в Кливленде наверняка состоится беседа. Нам всегда есть о чем поговорить.
– Нет, спасибо. Всего хорошего, господин Чаба. – И на этой ошибке произношения щель в двери захлопнулась с сухим хлопком.
Оставалось лишь торчать под дождем, как проходимец, либо уйти, как проходимец под дождем.

Может, я ошибся домом? Но женщина вроде бы знала, кто такая Маюми. Очевидно, Маюми наконец отыскала патрона и обустраивала с ним жизнь – максимальное приближение к замужеству, какое бывает у гейш. Я вдруг запаниковал. А вдруг она умерла? Умерла, и окамисан не хотела меня расстраивать, а может, суеверие запрещает ей говорить о мертвых с вымокшими под дождем мужчинами через щель в двери.
Я разозлился: что ж такое, почему я вечно предполагаю худшее? Сара бы сказала, что моему эго легче вообразить, как кто-то умер, чем представить, как человек живет припеваючи без меня. Но от этих мыслей я мог отмахнуться не больше, чем от дождя, что лил мне на голову. Тогда я упрекнул себя в том, что злюсь на себя за собственные мысли. Непросветленный ум бесполезен, как лента Мёбиуса.
– Господин… господин, – услышал я за спиной тихий голосок. Я пришел в себя, как от хорошего удара по башке. Обернувшись, я увидел девчушку, которая бежала ко мне. шлепая кроссовками по лужам. На ней были голубые треники и желтая майка с надписью «Мамочкин поцелуй».
– Что такое, сладенький мой пончик? – спросил я, чуть не опустившись на одно колено, чтобы заглянуть ей в глаза. Она рассмеялась – то ли ее рассмешил «сладенький пончик», то ли вид дурака под дождем.
– У меня для вас сообщение, – деловито сказала она. Я уже понял, что она одна из «яичек» дома. Лет восьми, не больше.
– Тогда я надену хорошие уши, – сказал я и изобразил пантомиму, которой научился у уличного факира в Джакарте: сунув руку в карман, достал «новый» комплект ушей. Обычно детям это нравится, но девчушка лишь вздернула бровь. Непробиваемый зритель.
– Вы готовы? – спросила она.
– Давай.
– О'кей. – Глубоко вздохнув, она закатила глазки. – Рэй сказала мне сказать вам, что она вас помнит, вы были джентльмен, а она тогда была всего лишь майко, но сейчас она гейша и вам надо с ней повидаться.
Рэй… Рэй. В последнее посещение я видел лишь двух майко – обе удивительные, не по годам развитые маленькие оторвы, особенно соблазнительные, потому что к майко нельзя даже прикоснуться. Одна меня особенно привлекла. Как бы не от мира сего, все рассеянно смотрела куда-то в угол. Некоторые женщины при таком поведении сошли бы за дурочек, но другим оно добавляет таинственности. Плюс макияж и наряд гейши. Интересно, это и была Рэй?
– Хорошо, – сказал я девчушке. – Спасибо.
– Это еще не все.
– Говори.
– Она сказала, что другая леди, та, о которой вы спрашивали, она знает, где она. И она написала вот это и велела отдать вам. – Девчушка протянула мне аккуратно сложенный листок. Я сунул его в карман. – Вы прочитаете? – спросила девочка и озабоченно сморщила лобик.
– Всенепременно. Но сначала я хочу тебе кое-что дать. – И я протянул ей завернутый подарок.
– Это что?
– Ты умеешь писать? – спросил я.
– Я же не тупая, – хихикнула девчушка.
– Очень хорошо. Здесь книжки, в которых можно писать. Можешь записывать то, что делаешь каждый день, или придумывать истории, рисовать картинки – в общем, все что захочешь.
Она без особого интереса посмотрела на коробку. По-моему, она надеялась, что в коробке тамагочи или мобильный телефон.
– Ладно, – сказала она наконец. – Пока. – Развернулась и, петляя, направилась к дому. Я смотрел, как она уходит, вертя коробку в руках, чтобы рассмотреть получше, а затем сует подмышку, точно футбольный мяч.
Когда-нибудь она станет гейшей, а я стариком. А пока будущее хранило непонятно что, которое вполне могло оказаться ничем.

12

В записке говорилось:

Маюми
Клуб «Ананас»
В Понтотё

Подпись простая и элегантная: «Рэй».
Никогда не поверю, что Маюми оставила мир гейш. Я еще раз осмотрел визитку. Смотреть, правда, особо не на что. Оставалось только поехать в клуб «Ананас» в надежде, что Маюми там.
Что удивительно, водителем такси оказался тот же кореец, который недавно меня высадил. Что еще удивительнее, эти полчаса спустя он меня не признал. Снова спросил, не англичанин ли я, похвалил мой японский. На сей раз, однако, он обошелся без антигрупповой риторики, а попытался втянуть меня в дискуссию о сомнительном решении провести Кубок мира 2002 одновременно в Японии и в Южной Корее. Он сказал, что это демонстрирует невежество Запада в азиатских делах. Как будто для них что одна, что другая страна – все едино. Если они ждут, прибавил он, что Кубок мира эти страны подружит, то будут сильно разочарованы. Я держал свое мнение при себе и радовался, что ехать недалеко. С каждой милей на счетчике я все больше ценил молчание Синто.
Я вышел из такси и всего за несколько минут нашел клуб «Ананас». Крошечное заведение на извилистой улочке, похожее на домики в районах Гиона, но залитое неоновым светом. Даже тротуар электрически мерцал огнями в лужах.
Заведение являло собой гавайский кошмар. Гирлянда «хула» с подсветкой висела над баром, как рождественские огни на Планете Китч. Пять столиков, покрытые ворсистыми юбками из искусственной травы, выглядели как миниатюрные плакучие ивы. В столь ранний час в баре сидело лишь несколько человек за угловым столиком. Почти не разговаривая, они потягивали напитки из суррогатных кокосовых скорлупок.
Я занял место в конце стойки. Мелодия гавайской гитары вспенивалась барашками, плыла в воздухе, как из далекого тропического рая. Ко мне вальяжно приближалась барменша. Ее бедра покачивались, точно листья пальм в холодном бризе. На ней была травяная юбочка, а цветастый лифчик готов был слететь по первому зову. Года двадцать два максимум.
– Что я могу для вас сделать? – проворковала она. Я думал было спросить, где тут ее можно сделать, и содрогнулся. Всегда ненавидел этот каламбур, и к тому же он непереводим.
– Что они пьют? – спросил я, кивнув на группу в углу.
– Пинья-коладу, – ответила она и перегнулась ко мне через стойку. Я украдкой взглянул на ее груди. Ложбинки, безусловно, интересны, я давным-давно с этим смирился. Я не таращился и старался не задерживать взгляд, но не посмотреть не мог. Биология.
– Как вы его готовите? – спросил я.
– Как захотите.
– Я люблю крепкий. Крепкий, но сладкий.
– Я знаю, как вы любите, – протянула она. – Немного рома. Кусочек сочного ананаса. Пару капель вкуснейшего кокосового молока.
– Вы жмете молоко из кокосов вручную?
– Можно и так, – ответила она.
– Хорошее начало.
– Конечно. Но сначала мне надо расколоть орех. Я беру железный молоток и бью им со всей силы. Бац!
– Ух.
– Орех не всегда раскалывается с первого раза. И мне приходится колотить по нему молотком снова и снова. Бац! Бац! Бац!
– Пожалуй, я лучше пивка выпью.
– Как хотите, – лукаво улыбнулась она. Я пронаблюдал, как она, виляя задом, продефилировала к холодильнику. Когда она его открыла, ее тело обдало облаком холодного пара, и ладные плечи пошли гусиной кожей.
Сара временами ловила меня на том, как я пялюсь на женщин, но даже она перестала мне выговаривать, когда я рассказал ей про опыты на шимпанзе: ученые доказали, что мужская сексуальность визуально ориентирована, и ничего с этим не поделаешь. В конце концов Сара вздохнула и сказала: «Хочешь быть гориллой – будь гориллой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36