Словесные экспромты получались у него хуже, чем действия в боевой обстановке.
– Как-то раз в Карибском море захватили мы фрегат! – без паузы раздалось из телефонной трубки.
«Логично, – проникся уважением к подводнику командир отряда. – Какой вопрос, такой ответ».
– По-моему, он уже пыхнул трубочкой! – объявил Владимиров.
– Бека и Баранова ко мне! Идем на подводную лодку. Проведаем камрадов, заодно и проинспектируем.
Скуратов кивнул и указал Леве глазами на дверь. Задов опрометью бросился вызывать заместителя командира отряда по высокому моральному духу.


* * *

Инспекция по проверке субмарины во главе с командиром отряда вышла из штаба и двинулась в сторону берега. Скоро показался причал с пришвартованной к нему бронированной громадой субмарины, похожей на спящего кашалота. Дорогу им перебежал большой краб, кативший перед собой кокосовый орех. Пальмовый воришка боком двигался в сторону моря, где прибой безостановочно набегал на прибрежный песок. Когда инспекция подошла к подлодке, вахтенный уже успел вызвать капитана. Отто Вендт поправил фуражку и собирался отдать рапорт, когда все поднимутся на борт.
Последним по сходням поднимался Баранов. Неожиданно конец сходней, закрепленных на борту субмарины, сорвался и рухнул в воду – вместе с заммордухом. Баранов попытался уцепиться за проклепанный борт и вскарабкаться на подлодку, но руки его скользили по броне беспомощными движениями щенка, скребущегося в дверь. Баранов судорожно дергался в морской воде среди окурков и радужных пятен солярки. Компанию ему составляла пара дохлых рыб. Они лениво толкались белыми вздувшимися брюхами о борт и лицо Александра Михайловича.
– Человек за бортом! – рявкнул капитан-лейтенант и, ухмыльнувшись, доверительно сообщил командиру отряда: – С нашим наблюдателем от национал-социалистической партии приключилась такая же история.
– Утонул? – с надеждой спросил Батыр.
– Нет, мой адмирал. Оно не тонут, – ответил подводник с сильным акцентом на неожиданно испортившемся русском языке.
Вахтенный матрос притащил багор и попытался протянуть его барахтающемуся за бортом Баранову. Бек вырвал древко из рук моряка и, хищно прищурившись, проверил остроту крюка. Затем резкими тычками Батыр приступил к спасению заместителя по высокому моральному духу. Баранов отчаянно уворачивался от багра. Операция помощи на водах затягивалась. Острый багор мелькал все ближе к голове спасаемого. Заммордух вспомнил: «Спасение утопающих зависит исключительно от них». Он глубоко вздохнул, набрав в легкие побольше воздуха, и длинным чемпионским нырком отправился под сваи причала. Через минуту его можно было видеть плывущим к берегу.
– Я же говорил: оно не тонут, – сказал немец, стараясь говорить в сторону. От него ощутимо несло перегаром.
Батыр разочарованно отдал багор вахтенному.
– Показывай давай, веди! – На подлодке он чувствовал себя уже намного уверенней. – Посмотрим, как ты мою каюту оборудовал.
Капитан лихо козырнул, и все вместе они двинулись по палубному обрешетнику к прямоугольнику рубки. На подлодке кипела работа. На корме сидел боцман и вязал шарфы для команды из длинных бурых водорослей. Спицы так и мелькали в его руках. Черный стомиллиметровый ствол орудия чистили огромным ершиком трое матросов. Перед этим они густо смазали машинным маслом его станину. Комендоры скользили, падали, матерились, но упорно продолжали работу. Флотское безумие было в полном разгаре. Батыр ткнул в их сторону оттопыренным мизинцем и одобрительно буркнул, обращаясь к капитану:
– Поощрить, короче!
– Докладываю голосом! – собравшись с духом, начал капитан подлодки. – Ночью акустик слышал слабые шумы винтов субмарины класса «малютка» на траверзе. Прослушивались нечетко и недолго, быстро стихли.
– Почему сразу не доложили? – Командир отряда начал закипать. – В этом море только ваше судно имеет двигатель.
– Сход на берег команде запрещен. Телефон, который нам выдал герр Хохел, лишен наборного диска. Связь односторонняя, герр командир. Как в походе.
Владимиров скрипнул зубами и спросил:
– А ваш акустик закусывает? Ему ничего не померещилось?
Отто Вендт с обидой в голосе ответил:
– Он по шуму винтов определяет тип любого судна. Образование у нашего гидроакустика не ахти какое, всего восемь классов – во время войны призывали всех подряд, – но терпения и сообразительности у него хватит на троих. Ганс сутками сидит у приборов и буквально влюблен в свое дело. Надо отдать ему должное: добился многого, виртуозный слухач. Обычный, нетренированный слух мало чего различит в шуме моря. Для него все сливается: шелест, треск, свист разных тонов, глухие и звонкие удары – будто настраивается духовой оркестр. У Ганса все шумы разложены по полочкам. Услышит в наушниках, будто бумага рвется, сразу определит: это волна ложится на песок берега, а если словно кто-то раздирает лист картона – это волна бьется о борт корабля. На близком расстоянии наш слухач может услышать топот ног по палубе чужого судна, звон упавшей на камбузе тарелки. Я не преувеличиваю: наш гидроакустик – один из самых популярных и уважаемых матросов на корабле… – Тут капитан перевел дух и пригласил гостей в кают-компанию.
Внутрь подлодки вел трап. Внизу на первый взгляд было не развернуться. Все инстинктивно пригнулись, пробираясь в стальное нутро. Тусклые лампочки освещали трубы, переборки, пучки проводов. Первым, нащупывая ногой стальные перекладины, спустился капитан. За ним осторожно последовали остальные.
Скоро они стояли в узком, тесном, забитом трубами, маховиками и разными механизмами отсеке. В носовой части отсека были установлены три стальных цилиндра. Затворы торпедных аппаратов напоминали величиной и формой огромные крышки от кастрюль. Над полом на стальных направляющих рельсах покоились две торпеды. Направляющие блестели свежей смазкой. На стальных боках торпед белой краской готическим шрифтом шли надписи: «Привет от великого Батыра – властелина морской бездны» и «За Лукоморье!»
Бек благосклонно хмыкнул. Владимиров и Малюта переглянулись. Капитан субмарины ласково погладил одну из стальных хищниц и задумчиво произнес:
– Это «крапивник», самонаводящийся на цель. От этой торпеды нет спасения на море и на суше – в пределах полосы прибоя.
Узкий проход вел в недра лодки. По бокам на цепях висели койки матросов; внизу, в специальных креплениях, размещались знакомые торпеды. Над тюфяками виднелись фотографии – все более чем откровенные. Воздух в подлодке был спертым, но его перебивал запах, который ни с чем нельзя было перепутать. Устойчивый запах самогона, настоящего первача. То ли лодка проветривалась недостаточно, то ли самогонный перегонный заводик работал на полную мощность.
– Где остальная команда? – поинтересовался Скуратов.
– Полдничают на камбузе, согласно распорядку дня, – помявшись, ответил капитан.
Владимиров посмотрел на часы и удивленно поднял брови: стрелки показывали час дня.
– Не рановато?
Капитан-лейтенант сделал вид, что не расслышал. Пригибаясь, они осторожно двинулись дальше, то и дело ныряя под какие-то трубы. Люди словно вползали в глотку громадного стального зверя. Казалось, переборки медленно смыкаются вокруг них. Наконец они дошли до отсека гидроакустика. Под потолком переплетались трубы, шланги, торчали разные рычаги и ручки. Мерцали датчики и циферблаты. Посреди рубки, окруженный механизмами и приборами с двигающимися стрелками, стоял стол. Оборудованием было забито все вокруг, бесчисленные ряды кнопок весело мигали. Владимиров вспомнил детство, елочные гирлянды, далекий город – и вдруг почему-то призывной пункт и стриженных под машинку сверстников. Почему призывной пункт?.. Ах да, запах самогона, сивуха!
Кроме оборудования в отсеке был матрос. Гидроакустик – гордость капитана и один из лучших членов экипажа субмарины – нес бессменную вахту. На металлическом столе стоял громоздкий прибор, от него шли проводки, с которых свисали наушники. Рядом лежал опрокинутый стул. Слухач стоял рядом со столом на коленях, положив голову на стол, и громко храпел. Рядом с ним на полу находилась огромная бутылка, наполовину полная мутной жидкости.
– Может, у него терпения и сообразительности действительно на троих, – сказал уважительно Скуратов и поднял с пола бутыль, – но пьет он за пятерых, да к тому же и не закусывает. Это уже ни в какие ворота не лезет!
– Ганс не железный, он тоже должен отдыхать! – начал оправдываться капитан-лейтенант. – А закусывать нечем. Герр Хохел поставил нам просроченные консервы. Банки так вздулись, что их опасно открывать. Одну проткнули – весь камбуз потом сутки драили. Кусок в горло не лезет – пусть сам их жрет. Еще он привез несколько мешков сахара и бочонок бараньего жира. Наш кок – на все руки мастер, но из сахара у него получается всего два блюда: леденцы и вот это… – капитан субмарины рукой указал на бутылку.
Владимиров посмотрел на Скуратова.
– Все съест! До последней баночки! – заверил командира Малюта, нехорошо улыбнувшись. – Еще и добавки просить станет.
Пригласительный билет на банкет в скуратовский подвал Хохелу был обеспечен.
Все молчали – каждый о своем, но дружно. Обстановку разрядил скрежет железа. В металлической переборке открылся люк, и в гидроакустический отсек вошел кок в белом колпаке с подносом, уставленным вместительными железными кружками.
– Господин капитан-лейтенант, – обратился повелитель сковородок, кастрюль и змеевиков, – обед готов!
– Обедать! – не без удовольствия проговорил Батыр и потер ладошки. При этих словах акустик храпеть перестал, но не проснулся.
– Чем богаты! – развел руками Отто.
Обедали стоя, не сходя со своих мест. Кок с подносом обошел всех присутствующих; все замерли с кружками в руках, выжидательно смотря на командира отряда.
– Приятного аппетита! – наконец выдавил из себя Владимиров и первым осушил свою кружку залпом. Его примеру последовали остальные.
– Настоящий боевой обед! – крякнул Скуратов и занюхал его кончиком бороды.
Кок расцвел и скромно спросил:
– Вам понравилось?
– Действительно вкусно! – согласился Малюта.
– Добавки?! – встрепенулся кок.
– А-атс-тавить! – скомандовал Владимиров. Его начинало штормить.
– По-моему, обед обычный, – подал голос акустик, не открывая глаз. – В приличном ресторане его бы постеснялись подавать… – Он снова захрапел.
– Там варят не из сахара, – возразил капитан, немало обрадованный новым направлением разговора. Он почувствовал, что сгущавшиеся над его головой тучи рассеялись.
– И без болтов. – Батыр вытащил из своей кружки стальной болт. Он облизал его и скривился. – Что это такое? – Вид у бека был суровый.
Владимиров засмеялся. Ему стало хорошо на душе и легко на сердце.
– Почему обед варите с болтами? – строго спросил капитан кока.
– Во-от он где! – расплылся в улыбке кок. – Это же от компрессора. Вот боцман обрадуется! Он его искал, искал… Когда мы на проклятый риф наскочили, тот, который нас чуть не утопил. Как шибануло! Мы искали, искали, а он, оказывается, в кастрюле валялся… Вот хорошо, а то компрессор водорослями подвязали, работает, но… А болт чистый был, господин капитан-лейтенант! Боцман сам во время приборок все машинным маслом смазывает. От него в обед грязь попасть не могла… ну, если смазка там.
– В следующий раз все болты смазывать бараньим жиром, – приказал Батыр. – Кока тоже в приказ. Поощрить.
– Какой компрессор? Какой болт? А где запасные части? Компрессор – это же важный механизм, а они… водорослями! – завелся Владимиров. Он вопрошал уже двух капитан-лейтенантов, стоящих перед ним.
Близнецы, синхронно открывая рты, ответили, что рапорт на запчасти зампотылу они подали сразу же по возвращении из похода.
Тут кок принес добавки: повторение обеда и леденцы – сахарные черепа на палочках. Потом командир отряда посетил камбуз и за минуту демонтировал маленький перегонный заводик при помощи большой кувалды. На этом инспекция субмарины и личного состава экипажа закончилась. Поддерживаемый Скуратовым командир сошел на берег по восстановленным сходням. Остров качался под ногами. Бек остался на субмарине со словами: «Пока в море слышен шум чужих винтов, Батыр не оставит камрадов». Сочно облобызав по очереди всех троих капитан-лейтенантов, бек рухнул рядом с акустиком. Его отнесли в персональную каюту.
Капитан лодки после проводов заглянул в отсек и сказал акустику, свернувшемуся калачиком под столом:
– Ганс! Как услышишь что-то подозрительное, сразу же с докладом ко мне.
– Есть, командир! – ответил акустик, не открывая глаз, и поудобнее устроился на стальном полу.
Отто побрел к себе в каюту. Его швыряло от переборки к переборке. На море стоял полный штиль. До ужина было далеко.


* * *

По круглому диску луны – волчьего солнышка – плыли облака. Они кружились вокруг нее в безумном хороводе и складывались в картины одна страшнее другой. Наступило полнолуние.
На берегу, в комнате дежурного по отряду, одиноко горел огонек. По боку субмарины мерно шлепали волны. Вахтенный офицер стоял, опираясь на леерное ограждение, подставляя лицо лунному светилу. Неожиданно из переговорной трубы раздался голос:
– Докладывает гидроакустический пост: четко прослушиваются шумы винтов, предположительно десантных барж.
– Ты поужинал, Ганс? – скептически спросил вахтенный офицер.
– Виноват! Проспал я ужин! – грустно отозвался болезненный трезвый голос из переговорного отверстия.
Выпучив глаза, офицер скатился кубарем по трапу и, едва достигнув сердца подлодки – центрального отсека – припечатал ладонью кнопку тревоги. По субмарине заметались звуки сирены.
По лодке засновали подводники, занимая посты в отсеках согласно боевому расписанию. Капитан ворвался в каюту к Батыру, на ходу застегивая пуговицы черного кителя. Он бесцеремонно начал трясти командующего военно-морскими силами.
Бек, не открывая глаза поднялся в койке и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43