«Пора, пожалуй, и отдохнуть, – решил Росин и направил плот в разрыв в тростниках. – Тут до самого берега чисто – легко причалить».
Росин приколол плот шестом, перешел поляну и с удовольствием улегся в тени, раскинув натруженные руки…
Но блаженство было недолгим. Появились комары. Росин поднялся и замер: на поляну выкатился медвежонок. Сам меньше собаки, а держался смело. Без опаски подбежал к плоту, понюхал и принялся лакать воду.
«Здесь можно попасть в неприятную историю. – Росин озирался по сторонам. – Появится мамаша… Тут оставаться нельзя. Этот несмышленыш может заметить и затеять игру. Тогда вовсе несдобровать».
С опаской оглядываясь, Росин побежал к плоту. Увидев человека, медвежонок перестал лакать, склонил голову набок.
«Все! Вот он, плот. Теперь наверняка отчалю… А что, если?…»
Росин схватил медвежонка за шиворот. Малыш, обиженный таким обращением, взвыл что есть мочи. Росин оттолкнул плот. На поляну выскочила медведица. От резких, сильных толчков плот оседал в воду, шест гнулся в дугу, вот-вот сломается. Но медведица плыла быстрее. Медвежонок широко расставил лапы и скулил, боясь свалиться с плота. Разъяренная медведица, прижав уши, настигала. Росин отшвырнул ногой медвежонка – пусть забирает! Но тот, вместо того чтобы плыть к маме, карабкался на плот. Мохнатая фурия рядом! Росин бросил шест – и с головой в воду! Медведица ткнула мордой медвежонка и повернула к берегу. Малыш, вовсю работая лапами, торопился за ней.
Звери выбрались на берег, отряхнулись. Медвежонок, получив для порядка затрещину, припустил с поляны. За ним вразвалку пошла мамаша.
Росин взобрался на плот и принялся стаскивать мокрую рубаху. Медведица оглянулась и, увидев его с поднятыми руками да еще с рубахой на голове, как-то по-своему поняла этот жест и злобно рявкнула. Росин чуть не упал, схватил шест и заторопился подальше от берега, поглядывая на медведицу.
Долог день перед белыми ночами. Но и его только-только хватило, чтобы до темноты вернуться к шалашу.
Федор неподвижно сидел у шалаша. Сидел прямо и прямо держал голову, но глаза были закрыты – он спал. Видимо, нашел положение, при котором притупилась боль в спине. Поза для сна, конечно, была неудобной.
– А я поджидал: в лодке приплывешь, – разочарованно сказал он.
– Нет. Весло вот нашел, а лодки в тростниках нету.
– Неужто все по озеру ее таскает?
– Не видел.
– В ту вон траву не утянула ли? Видишь, по правую руку?
– Был там. Нету.
– Вот напасть. Может, под воду уволокла? Вокруг коряги какой лесу замотала. Силы у нее хватит.
– Ты ел чего?
– Карася жевал. Давай и ты поешь. Росин махнул рукой:
– Давай лучше спать.
…Всю ночь стоял непрерывный, нудный писк комаров. Голову приходилось прятать в сено. Вокруг непроглядная мгла. Шуршали в листьях и траве мыши, лазали в рыхлой подстилке, ворошили сено под ухом.
– В рот заберутся, – ворчал Росин и стучал кулаком по подстилке.
Мыши стихали. Опять совал голову в сено. Душно, пыльно, осока царапала лицо, но зато не было комаров.
Не успел Росин как следует заснуть, крепкие пальцы сжали плечо.
– Где вата?! Ты выбросил ее?! Она была…
– Лежи, лежи, Федор, ты что? – принялся успокаивать Росин. – Какая вата? Ложись, ложись на место.
– Да очнись ты! – рассердился Федор.
– Что с тобой? Я думал, ты бредишь.
– Надо вату. Когда искал спички в твоих штанах, в заднем кармане была.
– Откуда она там?… А пожалуй, верно, есть. Как-то проявитель фильтровал. Да зачем она тебе?
– Как огонь добыть, припомнил!

Глава 8

Бесшумно летящая болотная сова резко шарахнулась в сторону. Из шалаша, поеживаясь от утреннего холода, вылез Росин и чуть свет отправился в тайгу.
Когда солнце поднялось над вершинами и лежащий на озере туман оторвался от воды, Росин вернулся с парой коротких досок, выстроганных ножом из найденных в буреломе щеп.
– Теперь все есть. Повременим, покуда роса пообсохнет, и попытаем… Давай-ка бересту помельче натеребим, чтобы как паутинки, как порох.
– Куда же еще? И так уж мелко.
– Не ленись. Не загорится – всё. Ваты только на раз.
Поднялся и растаял туман над озером… Мало-помалу подсохла роса…
Федор оторвал от ваты примерно треть и чуть поплевал на нее.
– Без этого нельзя. Надо, чтобы плотнее скаталась, – пояснил он, скатывая клочок ладонями.
Скатал, завернул в оставшуюся вату и опять осторожно скатал.
– А я, паря, лежу и вспомнил: маленьким был, мужики у нас – спичек нету, а они прикуривали… На, бери.
Росин положил сигарку из ваты между досок и принялся осторожно двигать взад-вперед верхней доской. Чем плотнее скручивалась вата, тем быстрее становились его движения.
– Чувствуешь, Федор, паленым запахло?
– Води, води руками быстрее. Хорош! Давай!
Росин отнял доску, Федор схватил скрученную вату, разорвал и подул. В середине огонек, как на кончике папиросы!
– Федор, огонь! Огонь же!
– Почто орешь? На, разжигай!
Росин припал к хворосту. Обложил вату берестой и принялся раздувать тлеющий огонек. Тончайшие нити бересты свертывались, как живые, и вдруг вспыхнули язычки пламени.
– Ура! Федор! Ура!
– Так-то, паря, так! Горит, елки-колючки!
Язычки разбежались по веткам, лизнули сухую хвою, и вот вся куча, треща и стреляя искрами, пылала большим, веселым огнем.
Росин вскочил и колесом, с ног на руки, с рук на ноги, завертелся по поляне.
– Ишь ты, полубелый, шею свернешь. Полно! – уговаривал Федор, а самого только больная нога удерживала на месте.
– Ну что, Федор, карасей будем жарить?
– Можно… Почто палку берешь? Давай в глине, так вкусней.
Росин отобрал пару самых крупных карасей, обмазал слоем глины и зарыл в пышущие жаром угли вовсю пылавшего костра.
– Как дым навернул, спасу нет, курить охота. Сверни хоть листочков каких.
Росин сделал маленькую сигарку из прошлогодних листьев. Федор затянулся и чуть не задохнулся от едкого, удушливого дыма.
– Не годится.
– Может, что-нибудь другое завернуть?
– Не, повремени покуда. Пока пекутся, чайку, паря, надо устроить.
Росин притащил с берега десяток ровных, с куриное яйцо, камней, отмыл и положил в костер на угли. Федор с трудом согнул спину, приподнялся и сел.
– Ты чего? Опять разболелась?
Федор чуть повернул больную ногу руками и снова осторожно лег.
– Почему ты не можешь попросить меня? Даже перевязываешь сам. Неужели не так сделаю?
– Полно. Сам справлюсь, почто просить. Проверь лучше, что там с рыбой.
Росин выкопал из сыпучей золы замурованных карасей, отбил глину. Чешуя отстала вместе с ней.
– Смотри, Федор! Вот это деликатес! – восторгался Росин, перекладывая на бересту дымящуюся рыбу. – Наконец-то человеческий обед. Жалко, соли нету.
– Ничего. Ханты сказывают, раньше вовсе соли не знали.
Оба принялись за карасей, и через несколько минут на бересте остались только косточки.
– Ну вот, паря, и без соли управились. Даже про чай забыли.
Росин подхватил палками камень, быстро обдул его и опустил в большую, налитую водой берестяную миску. Пустив облачко пара, вода зашумела; Росин достал из углей второй камень – и тоже в миску, за ним третий, четвертый, еще и еще, пока не закипела вода.
– Шипигу положил?
– Шиповник? Весь корешок уже там.
– Добре. От шипиги чай что цветом, что вкусом не хуже правдашнего.
– Ты знаешь, Федор, что напоминает мне этот чай? Как-то маленьким лизнул языком щелок, в котором мать белье стирать собиралась. Вот наш чай тоже вроде этого щелока.
– Пей, благо горячий. Эка беда, золы малость попало. Крепче будет. Наливай еще.
– Да нет, вроде напился… Замечательный сегодня день: и огонь добыли, и напились, наелись по-настоящему. Еще бы побриться. – Росин притронулся к заросшим щекам. – Никогда такой щетины не было. Жуть как колется.
– А я попривык: на промысле месяцами без бритвы… Ты поболе дровишек припаси, чтобы до завтра хватило.
– Что же, теперь так и придется все время огонь поддерживать, как пещерным жителям?
– Так, однако. Вот и буду при деле.
– Сейчас бы для тебя лучше без дела полежать.
– Без дела никогда не лучше.
– Ну смотри. Дров я тебе хоть на двое суток наготовлю.
Неподалеку от костра выросла большая, раза в два выше шалаша, куча хвороста и бурелома.
– Хватит покуда. Теперича меня на еловые лапы – и выволоки из шалаша. Чтобы до дров и к костру дотянуться.
Росин нарезал седой прошлогодней травы, разостлал возле дров и уложил Федора.
– Добре. Ты, кажись, к затону собирался?
– Да. Может, как раз там лодка. Ведь почти все озеро объехал.
– Ступай. За огнем погляжу. А как и там не будет, нечего и время провожать. Погодим до осени. Покуда трава поляжет.
…В затоне зеленые пятна листьев кувшинок, кустики тростника, и всюду коряги. На них неподвижно стояли кулички. Под каждым, в зеркале воды, такой же длинноносый куличок, только вверх тонюсенькими ножками.
Берегом, прокладывая первую «людскую» тропу, пробирался Росин. В руке перед лицом – спасение от комаров: дымящийся сизоватым дымом гриб-трутовик.
«Вряд ли забьется в такое мелководье, – думал Росин о щуке. – В первых корягах застрянет с лодкой. Дальше и идти нечего».
Только повернул назад – из-за мыса, поросшего осокой, выплыл зеленоголовый селезень. Не замечая Росина, опустил голову в воду. Росин упал в осоку. Как только птица снова опустила голову, Росин прополз вперед.
До селезня теперь уже метров пять, не больше. «Еще раз голову в воду опустит – и мой», – ликовал Росин, сжимая палку. Но птица неторопливо поплыла от берега. «А может, все-таки вернется?» Росин не вставал из осоки.
С озера тяжелым темным валом накатывала туча. Вода в затоне зарябила, пропали отражения куличков. Над самой головой вдруг грянул гром. Селезень взлетел и тут же скрылся в сетке дождя. «В такой дождик, – подумал Росин, – мать выносила из дома комнатные цветы». Заблестели мокрые листья березок, запрыгали над водой хрусталики.
За озером Росин увидел как будто дымок паровоза. Он двигался вдоль противоположного берега. Это зарождался смерч. Он быстро вытянулся до тучи. Самая широкая часть его была внизу, у озера. Смерч двигался и медленно раздваивался посередине на два столба. Теперь он шел вдоль озера к их берегу. Росин со страхом смотрел на него, опасаясь за Федора. Но середина столбов посветлела, и смерч растаял. Опять он стал похож на дым идущего за лесом паровоза, а вскоре пропал совсем. Росин побежал к деревьям, заскочил под елку, но ее пробивали упругие струи дождя.
И вдруг Росин кинулся прочь. Припустился под хлещущим ливнем, не чувствуя ни колючек шиповника, ни царапающих сучьев, перескакивал валежины, продирался сквозь кусты, падал, вскакивал, опять бежал, бежал что есть силы!
«Огонь! Ведь ваты больше нет, а Федору не уберечь огонь от ливня!»

Глава 9

После дождя все как умылось. Тайга еще сильнее пахла травами, прелой хвоей, отмытыми листьями. Редкие капли падали с веток на притихшую воду, по которой расходились ленивые круги.
Росин выбежал на поляну и увидел бушующий на ветру костер. Усталость и радость нахлынули разом. Он схватился за ствол березки и, прижавшись к ней, никак не мог отдышаться. Весь запас дров пылал. Возле громадного костра лежал на земле Федор, каким-то чудом перебравшийся на новое место.
– Как же ты успел поджечь? Ведь он сразу ливнем хлынул. Я даже тучи не заметил, пока совсем не подкралась.
– А я загодя приметил. Лежу, чую: трава и кусты гуще запахли, пихты лапы приспустили – все приметы к дождю. Ну и давай головешки под дрова подкладывать. Вовремя они взялись. Вон как поливало, маленькому костру нешто выдюжить?
На другой день рядом с шалашом появилось подобие другого шалаша, гораздо меньших размеров, но зато сделанного из камней и глины.
– Теперь в этой печке будем огонь хранить. Тут уж не зальет, – сказал Росин, меся босыми ногами глину.
– Поди-ка. На вот. – Федор подал фитиль, свитый из ниток, натеребленных из клока рубахи. – Ты бы возле озера кремень нашел. Там, у воды, всяких камней полно.
Росин принес небольшой красновато-бурый камень, Федор положил на камень обожженный конец фитиля, вскользь ударил тупой стороной ножа по острому краю и высек яркий веер звездчатых искр. Попав на обожженный кончик фитиля, искра превратилась в красный огонек.
– Добрый фитиль. – Федор, чтобы потушить, задернул тлеющий конец в трубочку из пары связанных деревянных створок.
– Теперь, может, и незачем огонь хранить? От фитиля разводить будем.
– Хлопотное дело. Покуда раздуешь, половина фитиля сгорит. Всю одежду на фитили переведешь. – Федор завернул фитиль в бересту и передал Росину. – Спрячь вон в то дупло. Только в крайности от него разводить будем.
Росин спрятал фитиль и опять принялся месить глину.
– Может, хватит, Федор?
– А кто ее знает. Не приводилось этим ремеслом заниматься.
На куске бересты Росин подтащил промятую глину к Федору, и тот полулежа начал лепить первый горшок.
– Судя по размерам горшка, аппетит на уху у тебя богатырский. – Росин засмеялся.
– Из большого не вывалится… Никак вот не прилажусь: потоньше стенки пустишь – ползут, а не ползут – уж больно толсты, в три дня уху не сваришь.
– Оказывается, без гончарного станка не так уж просто горшок слепить… Но ничего, по-другому сделаем…
Росин быстро сплел небольшую корзиночку и обмазал изнутри глиной.
– Вот и готов горшок. Обжечь – и все. Прутья обгорят, горшок останется.
– Ловко придумал.
– Это придумали тысячи лет назад. В раскопках черепки от таких горшков находят. – Росин поставил обмазанную глиной корзинку на бересту.
– На, и мою поставь. – Федор подал Росину глиняную кружку. – Маленькую-то не хитро лепить, не горшок ведерный.
К вечеру на широких кустах бересты стояли гончарные изделия обоих мастеров: горшки, миски, чашки и даже глиняные сковородки.
Когда «сервиз» немного просох, Росин чуть ли не докрасна раскалил каменную печку и поставил всю посуду на пышущие жаром угли. Задымились, загорелись прутья, лопнул один горшок, второй, потрескались чашки, рассыпались сковородки… Груда черепков от всех изделий.
– Первый блин комом, – сказал Росин, выгребая из печки черепки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21