Потому что слова Бурова о том, что он никогда не подступается к проблеме, если не владеет абсолютно всей информацией, следовало понимать буквально.
Это был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 января 1989 года. В верхнем правом углу стоял гриф: "Публикации не подлежит". Указ был подписан Председателем Президиума Горбачевым М.С. В нем было:
"За героизм, проявленный при выполнении специального задания Правительства, присвоить звание Героя Советского Союза Калмыкову Константину Игнатьевичу (посмертно)".
II
Очень неприятный, тяжелый осадок остался у меня от разговора с Мамаевым. Вроде бы я сделал все, что зависело от меня, чтобы подтолкнуть его к мировой с Буровым, а вышло, что не только не подтолкнул, но даже, кажется, отдалил. Совершенно того не желая, я в точности реализовал замысел Бурова, хоть и считал его нелюдским.
В том, как Мамаев стремился купить протоколы трибунала и купил их даже за вызывающе наглую цену, было что-то большее, чем голый расчет, что-то иррациональное, выходящее за пределы житейской логики. Он не внял моему предупреждению о том, что эти бумаги ему ни к чему. Не поверил? Мог, конечно, и не поверить. А если поверил, но все равно купил? Почему?
Все эти мысли смутно теснились у меня в голове, пока мы прикидывали, что делать дальше.
Суть многоходовой комбинации, с помощью которой Буров подписал Калмыкова на убийство Мамаева, стала понятной, как устройство будильника, если снять с него заднюю крышку. Семьдесят тысяч долларов за квартиру Галины Сомовой - это было то дополнительное колесико, встроенное Буровым в механизм разработанной Мамаевым интриги, которое превратило безобидный будильник в таймер мины замедленного действия.
Неясным оставалось только одно: каким образом Буров сделал так, что деньги за квартиру Галины Сомовой были восприняты и следствием, и судом как гонорар Калмыкова за убийство Мамаева? Что за фокус со временем он проделал?
На всех поступках Мамаева лежал отпечаток его характера с приверженностью прямолинейной логике трамвайных путей.
Во всем, что делал Буров, чувствовался хитроумный, изощренный расчет. И в том, что деньги за квартиру Галины Сомовой перевел не кто-то из людей Бурова, а ближайший сотрудник Мамаева Тюрин. И в том, что квартира была куплена не где-нибудь, а в Сокольниках. В Сокольниках, где она прожила всю жизнь. В Сокольниках, которые она любила, где прошли счастливые недели ее короткой семейной жизни. Даже сама Галина поверила, что квартиру в Сокольниках распорядился купить Калмыков.
Одинаковы они были в главном: человек для них был инструментом, средством для достижения цели. И только.
Почему? Невозможно успешно работать в бизнесе с другим отношением к людям? Или успешная работа в бизнесе вырабатывает отношение к человеку, как к расходному материалу?
А было ли в истории нашего возлюбленного отечества время, когда к людям относились иначе? И будет ли оно?
Суки!
Артист уже понял, что его стремительный, в ритмах двадцать первого века, роман с "бизнес-вумен" из риэлторской фирмы "Прожект" обречен на унылое продолжение, поскучнел и стал похож на усталого наемника, пресыщенного острыми ощущениями и вообще всем. Мы ему сочувствовали, но только там, в компьютере главной бухгалтерии "Прожекта", можно было получить доказательства истинной роли Бурова во всей этой истории. Доказательства, которые могут быть убедительными для Калмыкова.
Необходимости ехать в Перово и показывать фотографии Тюрина сотруднице почты, которая приняла от него перевод на семьдесят тысяч долларов, вроде бы не было. Актриса Нина Забелина знала его только по имени, но уверенно назвала его должность, место работы и марку его автомобиля "Вольво-940". После вялого спора решили, что убедиться все-таки не помешает. Муха отправился в Перово, а усталый наемник назначил обрадованной "бизнес-вумен" свидание и поехал домой набираться сил.
Боцман в наши разговоры не вмешивался, сидел над чашкой кофе с отрешенным видом посетителя ночного бара, которого дома никто не ждет. Я выключил компьютер и кофеварку, деликатно напомнил:
- Закрываем.
Боцман с недоумением посмотрел на меня, потом вдруг ахнул кулаком по столу так, что звякнули кофейные чашки:
- Херня! Какая-то во всем этом херня!
Он не успел развить свою мысль, потому что в дверь позвонили. Вошел Тюрин, остановился на пороге, оглядел нас своими высокомерными сонными глазами и спросил:
- Ну что, мудаки? Доигрались?
III
Есть люди, которые порхают по жизни, как мотыльки. Тюрин был не из них. Характер его предопределила профессия. Даже если бы я не знал, что он всю жизнь прослужил оперативником в ГУВД Москвы, я бы понял, что он из людей серьезных, привыкших иметь дело с грязью, с кровью, распоряжаться людскими судьбами. Раздраженным "Отставить!" он прервал агрессивную попытку Боцмана разобраться в том, кто из нас кто. А на мой вопрос, знает ли он, по чьей инициативе документы были проданы Мамаеву, отрезал:
- И он мудак! Такой же, как вы!
Потом тяжело помолчал и приказал:
- Передайте Калмыкову, чтобы он залег на дно. И не говорите мне, что не знаете, как с ним связаться! Через два часа будет объявлен план "Перехват". И не спрашивайте почему! Это надо же быть такими мудаками!
- План "Перехват" не будет объявлен, - возразил я. - Нет оснований. Калмыков имел право на амнистию.
- Это ты знаешь. И я знаю. А тот, кто объявит план, не знает!
- Узнает.
- Когда? Через месяц! Когда запросят Минюст и получат ответ. Что произойдет за этот месяц? Сказать? Калмыкова прикончат в Бутырке! Вот что произойдет! Вы что, не поняли, с кем имеете дело?
- Вот! - сказал Боцман. - Это у меня и копошилась в мозгах!
- Можно вопрос по теме? - спросил я.
- Давай, - хмуро кивнул Тюрин.
Я разложил на столе снимки, сделанные Боцманом, и выбрал два, на которых был водитель Мамаева:
- Он нанял Калмыкова?
- Он. Он же его и сдал.
- Что за студентка, которая перевела деньги за коммуналку?
Тюрин ткнул в один из снимков. На нем был Мамаев, стоявший возле такси с какой-то блондинкой.
- Вот. Люська, его любовница.
- Почему следователь не раскрутил это дело?
- Об этом нужно спросить у него. Спросишь, когда с ним встретишься. А это произойдет быстро, если и дальше будете такими же мудаками!
- Вы перевели семьдесят тысяч долларов за квартиру жены Калмыкова, продолжал я. - Вы были на почте в Перово с актрисой Ниной Забелиной. Ее запомнили. Через нее мы вышли на вас. Почему?
- Попросил Буров.
- Чем он объяснил свою просьбу?
- Сказал, что ему претит жлобство Мамаева. Использовать человека и недоплачивать ему - моветон. Сказал, что этот счет будет предъявлен Мамаеву в свое время.
- Вы знали, для чего покупается квартира? Для чего на самом деле она покупается?
- Нет.
- Сейчас знаете?
- Сейчас знаю. У тебя все?
- Только одно. Почему вы отвечаете на мои вопросы?
- Потому что у меня к тебе тоже есть вопрос. И я хочу получить ответ. Как на духу. Эти четверо в Мурманске - ваши дела?
- Нет.
- Не врешь?
- Нет.
- Я же говорил! Я же этому мудаку говорил! - раздраженно, со злостью бросил Тюрин.
- Кого вы имеете в виду на этот раз? - полюбопытствовал я.
- Мамаева!
- У вас, я смотрю, все мудаки. Кроме вас, да?
- Почему это кроме меня? - огрызнулся Тюрин. - Я точно такой же мудак!
Он поднялся и направился к выходу. С порога обернулся:
- И вот что еще. Позавчера ночью Мамаев встречался с мурманским авторитетом Греком. Он приехал в Москву со своими кадрами. Зачем? Не знаю. Но это может быть важно. Делайте выводы. Адью... джентльмены.
Мурманский авторитет Грек. В поселке на Осетре Мамаев о нем упомянул. С намеком. С нехорошим намеком.
И тут меня обожгло.
Я поспешно набрал номер своего дома в Затопине. Ответила Ольга. Я попросил:
- Позови Калмыкова,
- Он уехал, - ответила она.
- Когда?
- Часа полтора назад.
- Куда?
- Не сказал. Думаю, в Москву. Побрился. А в чем дело? Что-то случилось?
- Ничего. Не случилось совершенно ничего, - очень горячо, с присущей мне искренностью заверил я.
А про себя подумал: "Пока не случилось".
Дорога от Москвы до Затопина обычно занимает у меня два с половиной часа. Когда спешишь, три. Когда очень спешишь - четыре. На выезде из Москвы потеряли сорок минут, пока Боцман доказывал омоновцам право на ношение служебного оружия. Хорошо хоть сразу, не дожидаясь обыска, предъявил пистолет, а то нюхать бы нам асфальт. Трудно жить брюнетам в Москве. А если они еще и слегка смугловатые, как Боцман, так и вообще.
Чем дальше от Москвы, тем свободнее становилась Рязанка. Дорога не отвлекала, мысли отстаивались. И чем ближе мы подъезжали к Зарайску, тем явственнее становилось ощущение, что я делаю что-то не то.
В разговоре на Осетре Мамаев сказал, что мурманский авторитет Грек наводит справки о четырех москвичах, которые были в районе ИТК-6 пятнадцатого сентября. Он дал понять, что может сообщить Греку наши координаты, а может и не сообщать. Но быстро сообразил, что говорить со мной с позиции силы не следует, и отыграл назад.
Позавчера ночью Мамаев встречался с Греком. Зачем?
Вряд ли, пожалуй, за тем, чтобы натравить Грека на нас. Мы для него никакой угрозы не представляли. Угрозу для него представлял Калмыков. Но неужели Мамаев всерьез рассчитывал, что мурманские бандиты смогут найти Калмыкова в Москве и нейтрализовать его? Мамаев был кем угодно, но только не дураком.
И все же встречался. Зачем?
Какие-то другие дела, не связанные с Калмыковым? Вряд ли. В его положении никаких других дел быть не может.
И все же встречался.
Решение было где-то близко. Оно было простым. Без хитроумия Бурова. В логике Мамаева. Прямолинейным, как трамвайный маршрут.
Если задача не поддается решению целиком, нужно разбить ее на более мелкие части.
Часть первая: как люди Грека могут найти Калмыкова? Часть вторая: как они могут его нейтрализовать?
Проехали Луховицы. Миновали Зарайск. До Затопина осталось восемнадцать километров.
- Они выманят его на живца, - сказал Боцман, обнаружив полную параллельность наших мыслей. - Только вот кто живец? Жена?
Я дал по тормозам.
- Сын! Они выкрадут парня и выманят Калмыкова! На него!
- Правильно, - сразу согласился Боцман. - Куда-нибудь за город. И там прикончат. Непонятно одно. Как они сообщат Калмыкову, что парень у них?
- Через нас! Они сообщат ему через нас! Теперь понятно, зачем мы ему нужны?
- Кому? - не сразу въехал Боцман.
- Мамаеву!
Боцман неодобрительно покачал головой:
- Нехороший человек. Он сразу мне не понравился. Я все думал: почему он мне не нравится? А теперь понимаю. Потому что он нехороший человек.
Телефон Артиста не отвечал. Мобильник Мухи ответил.
- Все так и есть, она узнала Тюрина, - сообщил он.
- Сейчас это неважно. Ствол при тебе?
- Нет. Дома.
- Езжай за ним и жми в Сокольники, - приказал я.
- На предмет?
- Сын Калмыкова. Игнат. Его выкрадут.
- Кто?
- Мурманские братки.
- Ну, вот им! - прервал Муха мои объяснения. - Выкрадут. Перетопчутся!
- Действуй. Мы едем. Будем часа через два с половиной.
Я хотел развернуться, но Боцман возразил:
- Ольга дергается после твоего звонка. Давай заедем. Десять минут погоды не делают.
Ольга не дергалась, но была сильно встревожена.
- Что происходит? - спросила она.
- Да ничего, - постарался я ее успокоить. - Ничего не происходит. С чего ты взяла?
- Костя с утра был сам не свой. И собаки скулили.
- То есть? Как скулили?
- Тоненько. Сережа, это беда.
IV
К Сокольникам мы подъехали в сумерках и сразу поняли, что опоздали. Со стороны дома, в котором жила Галина Сомова, промчалась "Скорая", подвывая сиреной. Двор был оцеплен милицией. Перед оцеплением толпился народ. Несколько патрульных "Жигулей" посверкивали синими проблесковыми маячками, создавая ощущение праздника.
За оцеплением, на пустом пространстве двора, возле красной пожарной машины расчет неторопливо сматывал брезентовые рукава. Пожарка стояла рядом с джипом "Мицубиси Паджеро", к которому сбоку, к водительской двери, приткнулся красный "Запорожец". Обе машины были искорежены, наполовину обуглены и чадили. На асфальте таяла пена. Номер на "Мицубиси" был мурманский.
В глубине двора, у гаражей, между которыми был проход в парк, что-то происходило, двигались милицейские и штатские. Какой-то чин стоял возле открытой двери "рафика" дежурного по городу, кричал в рацию, но слышны были только обрывки мата.
- Что тут такое? - спросил я, ни к кому в отдельности не обращаясь, но зная, что обязательно найдется какая-нибудь бабулька, которая уже раз десять рассказала о том, что видела, и обрадуется возможности рассказать снова.
- Ничего особенного, обычная бандитская разборка, - объяснил благообразный старик с профессорской бородкой. - Скоро мы будем ходить в булочную, осторожно обходя трупы.
- Стрельба была?
- Стрельбы не было. Но трупы наличествуют. Три экземпляра.
- Какие три? Четыре! - всунулся бомжеватого вида мужичок, отягощенный рюкзаком с пустыми бутылками. - Вон лежат! - показал он в сторону гаражей, где на асфальте чернело что-то похожее на кучи мусора.
- Голубчик, вы разучились считать, - укорил профессор. - Лежат три.
- А водила джипа? Его не считаешь? Не видел, так не треплись!
- А ты видел? - спросил Боцман.
- Я? Ничего я не видел! - немедленно отрекся бомж и начал бочком-бочком выбираться из толпы.
Я перехватил его и сунул под нос сторублевку.
- Это видишь?
- Ну? - проявил он настороженный интерес.
Я добавил еще сотню.
- Кое-что видел, - вынужден был признать бомж.
- Кое-что нас не колышет, - сказал я и убрал деньги.
- Видел! Все видел! Я с самого начала был! Только в свидетели не пойду, учтите!
- Не пойдешь, не пойдешь. Как свидетель ты нас не интересуешь. Ты нас интересуешь как очевидец. - Я вручил ему двести рублей, а еще сотню показал. - Это премия. За точность и достоверность. Но ее нужно заработать.
- Мужики, вам повезло, - вдохновленный неожиданно открывшимися финансовыми перспективами, заявил бомж. - Вы попали в точку. На кого надо.
Он отвел нас в сторонку и бережно сгрузил на асфальт рюкзак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33