мы извлечем из этого тройную пользу: у нас будет лишний собеседник, а это большой отдых для ума в продолжительных путешествиях, где часто слишком скучно вдвоем в часы грусти; потом он будет лечить нас и наших людей, наблюдать за состоянием нашего каравана, и, наконец, — так как всякий врач есть и естествоиспытатель, — мы воспользуемся его специальными познаниями и изучим флору и фауну Сахары и стран, орошаемых Нигером.Тогда я почувствовал горячее желание увидеть Францию хоть на двое суток, и мы решили, что я поеду в Париж за нашим новым спутником. С Марокканским паспортом, под именем эль-Темина, я поехал в Испанию с Кунье и Йомби, а «Ивонне» приказал ждать в Марселе, чтобы везти нас обратно.Как только я приехал во Францию, как почувствовал тоску по солнцу; началась ранняя зима, и когда в Марокко везде еще была зелень и цветы, там земля исчезла под снегом; притом опасение быть узнанным и привлеченным к военному суду, отравляло мое удовольствие. По приезде в Париж, я отправился к нотариусу Лонге, которого я никогда не видал, но через которого уже два года пересылал безымянные подарки моим родным; он сделал всех моих братьев и сестер богатыми фермерами; все мои племянницы получили в приданое по сто тысяч франков; все бедствия в деревне Плуаре он обязан исправлять, ибо там я родился и там похоронена моя мать.Эль-Темин произнес последние слова с сильным волнением.— Я кончу в двух словах, — продолжал он через несколько минут. — Узнав о моих желаниях, нотариус взялся напечатать известное вам объявление и отвечать на различные вопросы, которые будут предлагать ему. Ни под каким предлогом не должен он был говорить мое настоящее имя; в том положении, в каком я находился, я не мог обнаружить его всем тем, кого могли привлечь мои предложения… К тому же осуждение меня военным судом не позволяло мне подписать контракт, по которому могли меня узнать; следовательно, обнаруживать имени нельзя было… И, наконец, — простите, если я настойчиво повторяю, — это имя не существует больше ни для кого, я не хочу быть никем иным как эль-Темином…На другой же день я уехал в Танжер через Кадикс. Вид этого суетливого общества, торопящегося наслаждаться, которое топчет под ногами нищету, порождаемую им самим, эта жизнь, сотканная из шелка для одних и страданий для других, излечила меня от желания жить в Европе… На востоке, по крайней мере, человек, забытый обществом, живет пригоршней фиников и спокойно засыпает на углу длинной белой стены… Кунье и Йомби были моими доверенными лицами и должны были привезти сюда на «Ивонне» доктора, который не побоится принять наше предложение, несмотря на несколько странные обстоятельства, сопровождающие его… Вот, любезный доктор, объяснения, которых вы имели право ждать от нас, и которых ранее мы не могли вам дать. Оно не полно в том смысле, что оставляет в тени и без ответа самый важный вопрос, который вы могли бы задать мне: «Что мы будем делать в Тимбукту? « В этом отношении я могу ответить вам только одно: тут есть тайна, которая принадлежит не мне, и открыть ее — значит совершенно уничтожить наши планы. Мы с Барте будем счастливы, если вы никогда не будете делать ни малейшего намека на это, если согласитесь помогать нам вашим знанием и ученым опытом, в пять предстоящих лет… Я сказал все. Теперь говорить надо вам, любезный доктор; мы уничтожаем ваш контракт, не желая вовлечь вас в приключение, которое может вам не понравиться; вы можете остаться, или уничтожить его, или снова подписать его добровольно.— Я желаю, господа, прежде всякого разговора о предмете, занимающем нас, тотчас дать вам ответ, которого заслуживают ваши деликатные поступки со мною. Я принимаю, закрыв глаза, ваши предложения. Цель, к которой вы стремитесь, не касается меня; моя обязанность определена, — я врач в танжерском доме и в то же время спутник каравана.— Ученый руководитель.— Пусть так. Я вполне ваш не только на пять лет, определенных по контракту, но и на все время, в которое вы сочтете мои услуги необходимыми для ваших планов… Даю вам слово! Теперь я последую за вами хоть на край света.Барте и эль-Темин горячо пожали руку, протянутую им доктором как бы затем, чтобы еще более скрепить новый договор, и эти три человека под влиянием самых разнообразных волнений, оставались несколько минут погружены в размышления.— Доктор, вы именно такой человек, какого нам нужно было, — сказал Барте, возвратив все свое самообладание,— Да, — продолжал эль-Темин, — теперь мы трое связаны на жизнь и на смерть, и если не будем засыпаны песком Сахары, или брошены жителями Тимбукту в высохшие цистерны, или убиты обитателями берегов Нигера, обещаю вам, доктор, что Париж будет говорить о вас, когда вы туда вернетесь, потому что я сделаю вас богачом… Вы затмите любого раджу…— Теперь, господа, позвольте мне воспользоваться вашим разрешением и разъяснить некоторые пункты, которые еще остаются темными для меня; они касаются моего положения.— Мы к вашим услугам, любезный доктор.— Когда вы думаете начать вашу экспедицию?— Не ранее двух лет, — ответил эль-Темин, — назначить эту отсрочку предписывало мне благоразумие, и ее следует скорее удлинить, чем уменьшить.— Что должен я делать в это время?— Учиться арабскому языку, объезжать Марокко, изучать его историю, легенды, нравы, верования, суеверия, — словом, забыть Европу и стать мусульманином, потому что мы можем войти в Тимбукту только как мусульмане; если бы там стали сомневаться в этом, вы с Барте должны быть в состоянии поддерживать публичное состязание, по обычаям страны, со всеми учеными, сантонами и марабутами Песчаного Города. Медицинская школа в Феце славится во всей Сахаре, вам надо отправиться туда… Знакомьтесь как можно более с восточной наукой, это будет для вас легко… Барте изучает теперь всех казуистов корана… Видите ли, дело идет о том, чтобы не лишиться жизни в самой странной, самой опасной и самой необычной экспедиции, какую когда-либо предпринимала живая душа… В эти два года всем нам предоставляется полная свобода во всем, совершенная независимость друг от друга; вы может быть, месяцами не будете видеть нас, вы можете отлучаться на срок, какой захотите, и мы не будем следить за вами… Мы будем как можно менее, разъезжать вместе, потому что я прошу вас сродниться с восточными обычаями, а что невозможно, когда живешь с европейцами; язык и нравы родной страны всегда одержат верх. Я вас представлю двум врачам султана, его поэту и историографу; и в их обществе вы за шесть месяцев научитесь большему, чем за два года в нашем. Вам открыт неограниченный кредит у Соларио Перейра, моих банкиров в Танжере. Берите сколько хотите, моя алмазная копь усыплет золотом дорогу от Гибралтара до Москвы. Каждый вечер те из нас, которые будут в Танжере, должны сходиться за обедом в хрустальной зале… Это все, что вы желали знать?— Вы предупреждаете мои вопросы. Мне остается только просить вас исполнить одну просьбу.— Говорите!— Я хотел бы, чтобы вы определили Хоаквина на службу ко мне. Его знание Марокко и Берберийских языков будет мне очень полезно.— Мажордом получит надлежащие приказания, а теперь, господа, — продолжал эль-Темин, — позвольте мне подать сигнал к удалению на покой. Пора отдохнуть. Завтра на рассвете я еду на «Ивонне» к берегу старого Калабара; посмотрим, как далеко шхуна может идти по Нигеру. Самый дальний пункт, известный стропейцам — Яури; но все заставляет меня думать, что можно пройти дальше; если мы дойдем до Кабры, в двенадцати милях от Тимбукту, возвращение экспедиции обеспечено…Произнеся эти слова, эль-Темин встал.— Вы знаете, — сказал он доктору, горячо пожимая ему руку на прощанье, — что вы по террасе можете дойти до ваших комнат. Пойдемте, Барте, нам надо устроить некоторые дела до моего отъезда.Шарль Обрей, оставшись один, пошел по указанной дороге, и, дойдя до западной стороны, которая была ниже других, потому что тут в былое время Квадратный Дом соединялся с Касбахом, он поднялся на десять ступеней и очутился в той части террасы, которая вела в его комнаты. На веранде два негра, присев неподвижно, как бронзовые статуи, ожидали его возвращения. Но разнообразные волнения, испытанные им в этот вечер, не располагали его ко сну, и, облокотившись на балюстраду веранды, он несколько часов предавался мечтам.Когда ночная свежесть заставила его подумать о сне, он заметил, повернувшись, чтобы пройти в свою спальню, Хоаквина, стоявшего в нескольких шагах от него.— Вы давно здесь? — спросил доктор с удивлением.— Около часа; я не хотел мешать вашим размышлениям. Эль-Темин освободил меня от должности мажордома, удвоил мое жалованье и приказал исключительно служить вам. Я теперь к вашим услугам.— Хорошо, сеньор Хоаквин, вы вернулись к вашим учительским занятиям… Завтра я начну учиться у вас арабскому языку. ЧАСТЬ ВТОРАЯ note 4 Note4
Очерк этот относится к 80-м годам истекшего века и в настоящее время значительно устарел (Прим. Ред. ).

.МАРОККО ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ И АНЕКДОТИЧЕСКИЙ Мавритания древних, ныне Марокканская империя, есть обширная территория в северной Африке, в шестьсот семьдесят две тысячи триста квадратных километров. На всем этом пространстве насчитывается до восьми миллионов жителей!Ее ограничивает к западу Атлантический океан, к северу — Гибралтарский пролив и Средиземное море, к северо-западу — Алжирия и юго-западу — Сахара.Определить в точности ее границы было бы довольно трудно; они часто изменялись и могут еще измениться, смотря по темпераменту, а главное, по степени могущества ее государей.То, что римляне называли Тингитанской Мавританией, теперь составляет северную часть Марокко; в южной части она заходила далее территории Фец, и притом эта последняя была мало ценима, чтобы не сказать прямо пренебрегаема властелинами мира. Долго разделенная на два отдельных королевства, эта африканская область нашла единство в первый раз только в могущественных руках двух берберийских владычеств; новое разделение в последующих династиях опять разбило ее на два королевства — Фец и Марокко: но в первых годах XV столетия единство снова восстановилось и нарушалось только временно междоусобными раздорами.В наше время границы Марокканской империи определены подробно трактатом от 18 марта 1845 года с Францией, и если иногда бывают изменения, то это надо приписывать не устройству ее поверхности, потому что ни одна страна не окружена более резкими границами.Посмотрите, в самом деле, на карту этой страны, и вы увидите, что с одной стороны ее обширные равнины замкнуты поясом крутых и высоких гор, которые выходят на Сахару, а с другой — Средиземное море и океан служат природными границами ее берегам.Известно, что захваченный вандалами в V столетии, арабами — в VII, Марокко населен берберами, маврами, арабами и евреями. Берберы — коренные жители Северной Африки. Происхождение этого имени подало повод к большим спорам, к многочисленным предположениям, о которых бесполезно здесь упоминать. Не проще ли и рациональнее объяснить его словом barbari (варвары), имя, которое римские нумидийцы давали чужестранцам?Разделенные на «шеллоков» и «амазиргов», берберы современного Марокко говорят общим языком, так что нельзя оспаривать их общего происхождения. Белые цветом лица в северных областях, они становятся темнее и даже совершенно смуглыми в южных частях; но по этой легкой разнице, происходящей от климата, нельзя считать их различными расами.Хотя шеллоки живут на южных горах Атласа, они земледельцы и в то же время имеют большую наклонность к разным промышленным искусствам.Ожесточенные — враги арабов, они страшны для этой расы; они считают первейшим долгом грабить их, и каждый раз как представится случай, дурно обращаться с ними.Справедливость требует прибавить, что не лучше обращаются они и с иностранными караванами, которые отважутся зайти в их горы.Они негостеприимны, и их справедливо называют величайшими ворами и убийцами в целом свете. Они гораздо умнее амазиргов, их соседей; их дома сделаны из красивых камней, с аспидными крышами, и как будто поддразнивают жалкие лачуги или природные пещеры, в которых живут соседние племена.В простой шерстяной тунике, на которую надевает плащ, шеллок ходит с непокрытой головой в любое время года. Сильный и неустрашимый, — это страшный враг в битве. Оружие его — шпага и кинжал; шеллоков может победить только кавалерия. Амазирги населяют ту часть Марокко, которая простирается от Риффа до Тафилета в цепи Атласа. Эти горцы крепкого сложения; их легко узнать по белокурым волосам и отсутствию бороды. Странный контраст белизны их лица с темным цветом других марокканских племен замечается и в нравах. Неустрашимые охотники и неутомимые пешеходы, они любят охоту страстно, неистово. Вооруженные ружьем необыкновенно длинным, которое сын получает от отца, они никогда не расстаются с ним. Большую часть дня они гоняются за дичью своих гор. Как только достанут золота, серебра, слоновой кости, тотчас украшают ими свое оружие — самую главную их драгоценность.Состарившись, амазирг становится пастухом и проводит дни на склонах гор, сидя в тени каменной глыбы или каких-нибудь кустов, случайно выросших в этих бесплодных областях; он грустно стережет свое стадо, которое щиплет траву в нескольких стах шагах под ним, в местах обработанных или на плоскогорье, еще не опустошенном знойным солнцем.Смелый турист, который может пробраться туда не иначе как с сильным конвоем, заметит там и сям, на высотах, человеческие силуэты, неподвижные близ пропасти, и издали примет их за изваянные каменные глыбы — последние допотопные остатки исчезнувших городов, а зубчатые скалы гор — за укрепления.И шеллоки и амазирги с одинаковым отвращением платят марокканскому императору дань, которую он считает себя обязанным требовать от них. Но власть его над этими племенами скорее номинальна. Его марокканское величество, величающее себя повелителем правоверных, принужден прибегать к весьма странному способу, чтобы добиться чего-нибудь от этих горцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20