Доктор и девочка, задрав головы, следили за птицами.
– У эскимосов есть одно очень красивое поверье, – медленно проговорил мистер Хичкок.
– Какое? – заинтересовалась Люсинда.
– Они считают, что человек после смерти становится белой чайкой. Понимаешь, душа обретает крылья.
– Научиться летать, как они! – по-прежнему глядя вверх, отвечала девочка. – Да, это прекрасно, доктор Хичкок!
Стая чаек все удалялась и вдруг словно исчезла в ярких лучах солнца. Но тут в небе появилась еще одна чайка. Она почему-то дремала на темной глади реки, пока все остальные не улетели. И вот теперь она одна поднялась высоко в воздух и пролетела прямо над Люсиндой и доктором. Девочка заметила, какие у этой чайки белоснежные крылья.
– А она попадет в рай, когда устанет летать на земле? – очень серьезно спросила Люсинда.
– Думаю, да, – отозвался доктор.
Люсинда посмотрела ему в глаза и вдруг отчетливо осознала то, чего он никак не мог решиться произнести вслух. Это открытие пронзило ее до физической боли. Тщетно она искала во взгляде доктора хоть намек на надежду. Глаза его говорили больше, чем тысяча самых ужасных слов.
Он крепко обнял Люсинду.
– Сейчас мы пойдем ко мне и вместе позавтракаем, – не допускающим возражений тоном произнес он. – А потом тебе надо побыть с папой и мамой Тринкет. Уверен, ты им сейчас очень нужна.
Они долго шли молча. А потом Люсинда убежденно сказала:
– Я должна рассказать папе и маме Тринкет про чайку. Это красиво. Дядя Эрл говорит: трагедии нужно очень много красоты и неизбежности, и тогда она будет великой.
Они снова умолкли. Лишь перед самым домом мистера Хичкока Люсинда сказала:
– Надеюсь, и мне удастся после смерти стать чайкой. Летать на крыльях еще интереснее, чем кататься на роликовых коньках.
Родителей Тринкет Люсинда застала в гостиной сестер Питерс. Мисс Нетти поила их кофе. Девочка села в качалку и начала рассказывать о новом дне, темной глади реки и белой чайке, которая одиноко летела прямо над ее головой. Глаза Люсинды были совершенно сухие, и голос ее звучал то громко, то понижался до шепота, и она чувствовала себя так, будто тоже летела на восток, к морю.
– Спасибо тебе, Люсинда, – глухо проговорил мистер Бродовски. – Думаю, ты права. Тринкет теперь белая чайка. Только вот… как нам похоронить то, что осталось от нее на земле? У меня нет ни цента.
Стоило Бродовским подняться наверх, как Люсинда принялась выяснять у мисс Нетти все, что имело отношение к похоронам. Узнав, что за место на кладбище и за погребение надо платить, девочка возмутилась до глубины души. Именно в этот момент она почувствовала, как в ней вдруг прорезалась тетя Эмили. «Если у Бродовски нет денег, – твердо сказала себе Люсинда, – значит, я немедленно должна их достать».
Сделав вид, что отправляется в школу, она понеслась на роликах к дяде Эрлу. Но ей не повезло: служанка сказала, что дядя сейчас на работе. Его офис был на Бродвее – в доме возле Энн-стрит. «Ничего страшного, – подумала девочка. – Поеду на роликах по Бродвею, пока не увижу этот дом».
И она поехала. Сначала она неслась что было силы, потом сильно замедлила ход, потом уже едва поднимала ноги от усталости, а Энн-стрит все не появлялась. Ролики сейчас казались Люсинде тяжелыми, как утюги, и только мешали идти. Последние десять кварталов она ковыляла словно испорченная игрушка. Она уже почти не видела ничего вокруг и двигалась по дороге зигзагами. Наконец ее остановил какой-то рабочий.
– Что с тобой, девочка? – участливо осведомился он.
– Мне к дяде Эрлу! Мне очень надо к нему попасть! – выдохнула она из последних сил.
С трудом выспросив адрес, рабочий взял ее за плечи и вскоре ввез в двери офиса дяди Эрла.
– Снуди! – пулей выскочил из крутящегося кресла дядя. -Как ты попала сюда?
Он тут же спровадил из кабинета двух клерков, которым давал какие-то распоряжения, и, посадив девочку к себе на колени, отстегнул роликовые коньки.
– Подождите минуточку, дядя Эрл, – пролепетала Люсинда. – Мне надо только чуть-чуть отдохнуть, а потом я снова смогу говорить и думать.
И, положив голову ему на плечо, она закрыла глаза.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛЮСИНДЫ УАЙМЕН


30 марта 189… года

Как я давно ничего не записывала! У меня в памяти дни совершенно перемешались. Дядя Эрл взял на себя все похороны. Цветов для Тринкет принесли очень много. А я ей купила белые босоножки. Мне удалось найти точно такие же, как у ее любимой куклы, которая так ей понравилась, когда мы впервые ходили в игрушечный магазин.
Сколько же всего я узнала с тех пор, как превратилась во временную сироту! И про ростовщиков, и про театр Проктора, и про смерть. Взрослые почему-то скрывают ее от детей, но я считаю, что это глупо. И дядя Эрл точно так же считает. Только мне пока очень трудно понять, что смерть делит всех нас словно бы на две части: одно уходит, а другое навсегда остается. Я сказала дяде Эрлу, что, когда вырасту, мне, может быть, станет понятнее. А он ответил:
– Даже и не пытайся, Снуди. Пока живешь тут, в этом трудно до конца разобраться.


10 апреля 189… года

В последнее время я как-то совсем разлюбила писать. Все в пансионате заботятся о папе и маме Тринкет. А мистер Ночная Сова сделал просто замечательное вмешательство в их судьбу. Он отвел мистера Бродовски поиграть для каких-то людей, а в особенности для одного важного человека по имени Томас. И теперь папа Тринкет играет в симфоническом оркестре на настоящих концертах.
Мисс Люси-милочка дала папе и маме Тринкет очень хорошую квартиру в соседнем доме, и теперь в их старой комнате никто не живет. Только я, когда после школы идет дождь и гулять совершенно нельзя, выхожу на лестницу и поднимаюсь на третий этаж. Я сажусь на самой верхней ступеньке, закрываю глаза и играю, как будто сейчас снова постучу в дверь и мне одолжат ненадолго Тринкет. Моя мама, наверное, сказала бы, что эта игра – очень глупая. Но я все равно, наверное, еще долго так буду играть.
Вечером я укладываюсь в свою складную постель. А потом встаю, стучусь в спальню мисс Нетти и спрашиваю, можно ли мне к ней забраться? Она всегда отвечает, что уже давно меня ждет. И тогда мы говорим, говорим обо всем на свете, а потом я незаметно для самой себя засыпаю. Я очень люблю мисс Нетти!


ВРЕМЕННОЕ СИРОТСТВО КОНЧАЕТСЯ

Уход Принцессы Саиды и маленькой Тринкет опустошили Люсинду. Теперь пустое пространство в душе обязательно надо было заполнить, и Люсинда с готовностью бежала на любой зов. Родители Тринкет очень ей помогали, потому что она была им нужна все время. Никогда раньше Люсинда не думала, что какой-нибудь взрослый не может прожить без нее и дня.
Папа и мама в ней никогда особенно не нуждались. Четверо братьев, которые были старше Люсинды на четыре, девять, двенадцать и восемнадцать лет, отняли у папы и мамы все молодые годы, и на ее долю почти ничего не осталось. В семье с ее существованием как бы смирились. Ее считали некрасивой, капризной, упрямой и снисходительно терпели ее выходки. Люсинда к такому отношению привыкла и воспринимала его как должное. И все-таки она всегда верила, что где-то в огромном мире найдутся другие люди, которым она понравится. Первым таким человеком стала Джоанна. А теперь вот – папа и мама Тринкет. Иногда Люсинде казалось, что им даже дышать без нее трудно. Мистер Бродовски стал водить ее на репетиции симфонического оркестра. Там ей предоставлялась полная свобода действий, и она без конца елозила на своей низенькой табуретке, придвигаясь поближе то к скрипкам, то к альтам, то к контрабасам, фаготам и флейтам. На обратном пути она, не переставая, расспрашивала папу Тринкет о музыке и вскоре почерпнула множество сведений о симфониях, концертах, хоралах и различных инструментальных партиях. Именно этой весной она познакомилась с великой музыкой.
А вскоре настал вечер, когда папа Тринкет первый раз выступал с оркестром в концерте. Люсинда и миссис Бродовски сидели рядом в партере. Девочку так захватил Бетховен, что, пока все не кончилось, она не произнесла ни слова. А потом она шепнула на ухо маме Тринкет:
– Я закрывала глаза, когда слушала, и мне показалось, что это звезды на небе хором поют. Ну, прямо как в Библии! А еще Джоанна мне говорила про одного ирландского мальчика. Он заснул возле волшебной крепости, и в сердце ему попала самая красивая мелодия в мире. Может быть, мистер Бетховен тоже заснул возле звезд, когда они пели на небе? Как вы думаете, миссис Бродовски?
Остальные друзья Люсинды тоже старались по мере сил излечить ее от тоски. Самый весомый вклад внес мистер Коппино. Он купил Тони ролики. Теперь они могли вместе с Люсиндой разъезжать по всему Нью-Йорку. Сначала они освоили парк. Через ворота и калитки они устремлялись в нижнюю его половину к пруду, вокруг которого было так замечательно кататься наперегонки. Когда ноги от усталости уже не хотели стоять прямо, ребята для отдыха кормили рыбок в пруду. Потом они шли в обезьяний питомник, где жил их любимый ручной шимпанзе по имени Мистер Кроули. А оттуда вел прямой путь к музыкальной карусели. Заплатив по пять центов, Тони с Люсиндой усаживались верхом на деревянных коней. Тони всегда выбирал белого, а Люсинде нравился черный, которого она в первый же раз прозвала Пегасом. Тому, кто сумел на ходу карусели схватить золотое кольцо, полагалась бесплатная поездка. Иногда кольцо ловила Люсинда, иногда Тони. Однажды Тони поймал кольцо три раза подряд. Люсинда так разволновалась, что бежала за каруселью, пока Тони не слез на землю.
Когда развлечения в парке им немного приелись, они стали ездить в музей естествознания. Тони приводило в отчаяние, что они ни разу не обошли его целиком.
– Этот музей слишком велик для нас! – воскликнул однажды он. – Наверное, нам никогда не удастся увидеть тут все.
– Так это же хорошо, – возразила Люсинда. – В мире, по-моему, и так чересчур много вещей, которые можно разглядеть целиком за одну минуту. А в этом музее сколько ни ходишь, всегда что-нибудь останется на следующий раз.
Особенно Люсинде нравился индейский зал. Она проводила в нем много времени и очень страдала, что не родилась индейцем.
– Вот было бы здорово жить, как они, – поделилась она однажды с Тони.
Но тот ее восторгов не разделил.
– Жить как индейцы? – с сомнением покачал он головой. -Нет, Люсинда, не думаю, что мне захочется ходить голым да еще с какими-то перьями на голове. По-моему, ты мечтаешь совсем не о том, о чем надо.
– Знаю, – разочарованно вздыхала девочка, – но мне все равно хотелось бы стать как индейцы и ездить верхом на бизоне.
В первую же теплую субботу Люсинда наделала сэндвичей, Тони захватил все, что требовалось для печеной картошки, и они покатили к пустырю, который прошлой осенью облюбовали для пикников. Когда картошка была готова, мальчик и девочка разложили еду и принялись с нетерпением озираться по сторонам. Каждый хотел первым увидеть, как к ним приближается повозка Старьевщика. Но время шло, а Старьевщик не ехал. Люсинда и Тони не обменялись ни единым словом по этому поводу, но оба были очень разочарованы.
Справившись со своими порциями, Люсинда и Тони подождали еще и засобирались домой. Судьба старого искателя приключений не на шутку их взволновала. В особенности Люсинду, которая даже думать боялась, что могло помешать Старьевщику и его замечательной лошади Минни приехать сегодня к ним. Больше Люсинда и Тони сюда не ходили.
Зато в следующую субботу тетя Элен Дуглас и дядя Том Маккорд взяли с собой Люсинду на музыкальную комедию «Робин Гуд». Опера показалась девочке просто чудом и разделила в ее сознании первое место со спектаклем «Микадо». Ну, смогла ли она позволить себе скрыть подобный шедевр от Тони? Две недели Люсинда откладывала карманные деньги и купила два билета на галерку для себя и для друга. Во второй раз музыка захватила ее еще больше, чем в первый. Люсинде хотелось снова и снова слушать ее, пока не запомнит все арии. Она даже подумала, что могла бы поставить оперу в своем кукольном театре. А декорации можно использовать старые, от прежнего «Робин Гуда».
На следующий день Люсинда поделилась своими планами с мистером Ночной Совой. Мелодии арий она запомнила, а слова – не очень. Не может же она ставить оперу без слов. Ночная Сова кивнул головой и вечером откуда-то принес ей либретто музыкальной комедии. Теперь она могла выучить все слова, которые требовались для кукольного спектакля. А мистер Бродовски, несмотря на то что уже начал становиться известным, аккомпанировал Люсинде на скрипке до тех пор, пока она полностью не освоила арии.
Люсинда надеялась, что будет ставить «Робин Гуда» вместе с Эледой, но из этого ничего не вышло. Соломоны вдруг попрятали свои многочисленные костюмы в чемоданы и сундуки и собрались куда-то на Запад. «Прямо как настоящие кочевники», – думала, провожая подругу, Люсинда. Гастроли у Соломонов продлятся все лето, а зимой они опять будут играть в каком-нибудь большом городе, только пока неизвестно в каком. Девочки пообещали помнить друг друга всю жизнь. Впрочем, они не сомневались, что скоро увидятся.
– Когда я вырасту, я обязательно стану актрисой, – сказала Эледа. – И ты тоже. И как-нибудь мы столкнемся с тобой на Бродвее.
– Мне кажется, будет чуть-чуть по-другому, – улыбнулась Люсинда. – Мне, знаешь, не очень-то нравится повторять все время одно и то же. По-моему, я стану все-таки не актрисой, а буду сама писать пьесы. А ты станешь играть в них главные роли. Вот мы с тобой на Бродвее и встретимся.
Но, как ни старалась Люсинда заполнить жизнь, иногда на нее накатывала тоска. И тогда она говорила мисс Нетти:
– Если мне не удастся кого-нибудь одолжить, я, по-моему, просто умру.
Однажды ее осенило: можно ведь одолжить бамбино у родителей Тони! Только не последнего, а девочку Джемму. Она кинулась к Тони и заставила его объяснить миссис Коппино, что ей понадобилось. Когда согласие было получено, Люсинда сказала, что Джемму они с Тони повезут в тачке, на которой мистер Коппино доставляет овощи с рынка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23