Догматическое богословие
отличается от самого установления догмата тем, что оно сис-
305
тематизирует однажды открытую в догмате его разумную не-
обходимость. И так как логическая систематизация мифа, с
точки зрения чисто религиозной, не есть вещь первостепен-
ная и даже обязательная, то богословие возникает, конечно,
впоследствии и требует гораздо меньшего религиозного творче-
ства, чем установление самого доплата, и уж подавно меньше,
чем установление самого мифа, лежащего под данным догма-
том.
На ряде примеров я покажу, как мифология, объединяясь
с диалектикой, превращается в догмат и даже в догматическое
богословие. При этом я, конечно, не последую за либерально-
гуманистическим и просветительским мещанством, видящим
мифы и догматы только в старых классических религиях.
С моей точки зрения, мифология и догматика никогда не пре-
кращались и не прекратятся в человечестве, и так называемый
атеизм и позитивизм полон ими не меньше, чем любая рели-
гия, откровенно объявляющая себя именно религией.
4. Беру <спорный> вопрос о взаимоотношении веры и
знания.
а) Я утверждаю, что к нему можно подходить 1. диалекти-
чески, 2. мифологически и 3. догматически, и разным <спор-
щикам> не мешало бы расчленять эти три точки зрения.
В чисто диалектическом отношении не может быть ровно ни-
какого спора о том, какую из этих двух сфер надо предпочитать
другой. С диалектической точки зрения, если эта точка зрения
всерьез диалектическая, никогда нельзя высказать такой,
напр., просветительский догмат, что знание разрушает веру.
Попрошу прислушаться к этой диалектике.
1. Вера есть вера во что-нибудь или ни во что? Конечно, -
во что-нибудь, ибо если вера не имеет своего определенного
предмета, она, конечно, не есть вера. Итак, верующий верит в
нечто. В нечто - определенное или неопределенное" Допустим,
что - в нечто неопределенное (как это любят неверующие на-
вязывать верующим и как это часто утверждают - по недо-
мыслию - и сами верующие). Если предмет веры не опреде-
лен, то он ничем не отличается от всего прочего, и прежде
всего от предмета неверия, т. е. от того предмета, в который не
веруют. Возможно ли это и можно ли такую веру назвать
верой? Очевидно, нет. Или вера свой предмет ясно отличает
от всякого другого предмета, - тогда этот предмет строго оп-
ределен и сама вера определенна; или вера не отличает своего
предмета от всякого другого, и в частности от противополож-
ного ему, - и тогда у нее нет ясного предмета и сама она есть
306
вера ни во что, т. е. сама она не есть вера. Но что такое фикси-
рование предмета, который ясно отличен от всякого другого
предмета? Это значит, что данный предмет наделен четкими
признаками, резко отличающими его от всего иного. Но учи-
тывать ясные и существенные признаки предмета не значит
ли знать этот предмет? Конечно, да. Мы знаем вещь именно
тогда, когда у нас есть такие ее признаки, по которым мы
сразу отличим ее от прочих вещей и найдем ее среди пестрого
разнообразия всего иного. Итак, верав сущности своей и есть
подлинное знание; и эти две сферы не только не разъединимы,
но даже и неразличимы.
Просветитель скажет: но тот предмет, в который вы вери-
те, не существует, он - фикция. И этим сразу обнаружит свою
неспособность мыслить диалектически. Именно, во-первых,
это не значит, что для самого верующего сознания вера не есть
знание. Уж во всяком случае само оно, со своей точки зрения,
совершенно право, ибо предмет своей веры оно считает не
фиктивным, а реальным, и, чтобы веровать в него, оно совер-
шенно правильно (с логической и диалектической точки зре-
ния) считает, что нужно знать, во что воруется. <Есть же вера
уповаемых извещение, вещей обличение невидимых> (Евр. XI,
1). <Верою разумеваем совершитися веком глаголам Божиим,
во еже от неявляемых видимым быти> (XI, 3). Таким образом,
речь может идти не о том, что у верующего нет диалектики, но
о том, что у него предмет веры иной, чем у атеиста. Это зна-
чит, что атеист вовсе не опроверг верующего, а просто игнори-
ровал предмет его веры, т. е. не логика (и уже тем более не
наука) заставила его отвергнуть веру, а что-то другое. Во-вто-
рых же, необходимо посмотреть, какие основания у атеиста
устанавливать другие предметы, не те, которые устанавливает
верующий. Очевидно, это опять-таки суть основания или
веры, или знания. Если собственная оригинальная вера заста-
вила атеиста отрицать религиозные предметы, то это значит,
что 1. он - тоже верующий, но только иной религии, что 2.
его отрицание религиозных предметов (в первом смысле) не
носит никакого логического, т. е. разумного, характера и что
3. в условиях подобного насильственного соединения созна-
тельного отрицания веры с бессознательно переживаемой не-
обходимостью верить в свои объекты эта нерелигиозная вера
и религиозная критика превращается в противоестественный
аффект и полуживотное междометие. Но атеист, конечно,
скажет, что отрицать предметы религиозной веры его побуди-
ла не его собственная вера, но объективное знание. Тут мы
307
переходим ко второму чисто диалектическому тезису во всем
этом вопросе.
II. Знание - есть ли знание чего-нибудь? Разумеется, -
ибо знание, которое ничего не знает, не есть знание. Знание
есть знание знаемого. Но знаемое отлично ли от знающего
или не отлично? Если знающий не отличает предмета своего
знания от себя самого, он, очевидно, вообще не имеет опреде-
ленного противостоящего себе предмета. Стало быть, знаемое
отлично от знающего. Но каким образом, как именно оно от-
лично от знающего? Допустим, что оно отлично только знаю-
щими способами, т. е. знаемое отличается от знающего только
теми средствами, которыми располагает знающий, т. е. чисто
логическими и смысловыми средствами. В таком случае знаю-
щий будет все время вращаться внутри себя самого и со знае-
мым будет оперировать не как с реальными вещами, но как с
собственными идеями и понятиями. Очевидно, не это есть то
знание, которое обычно имеется в виду, когда говорят о зна-
нии. Значит, знаемое от знающего должно отличаться, кроме
логических признаков, еще и не-логическчми признаками. При-
знаки, отличающие знаемое от знающего, должны говорить
не только о логическом и смысловом их противопоставлении,
но и о таком их противопоставлении, когда они противостоят
и положены друг против друга вне-логически. Но что такое
вне-логическое положение вещи? Что такое происходит в нас,
когда мы утверждаем вещь без внимания к ее смысловой и ло-
гической утвержденности и обоснованности? Это и значит,
что мы пользуемся средствами в ер ы. Другими словами, зна-
ние в сущности своей и есть подлинная вера; и эти две сферы
не только неразъединимы, но даже и неразличимы.
Итак, 1. атеист не на основании знания критикует объекты
веры; и он нас обманывал, когда говорил, что именно знание
заставило его критиковать веру; 2. его собственные объекты
также установлены им не на основании простого знания (ибо
голое знание дало бы ему только логические и чисто теорети-
ческие, а не реальные объекты); 3. фактически имея свою соб-
ственную оригинальную веру, но на словах обманывая других
(а часто также и себя, - только уже не на словах), будто у него
никакой веры нет, он дает в сущности непроанализированный
сгусток аффективного напора и слепого нападения - на свое
же собственное существо.
Итак, чисто диалектически вера не только невозможна без
знания, но она и есть подлинное знание, и знание не только
невозможно без веры, но оно-то и есть подлинная вера. Ве-
308
рить можно только тогда, когда знаешь, во что нужно верить, и
зиять можно только тогда, когда веруешь, что объект знания
действительно существует. Однако вопреки всякой диалектике,
допреки всякой логике подымается огромная волна в человечест-
ве опереться или только на одну веру, или только на одно знание.
Сколько ни долбите вы головы своей диалектикой, - все
равно одни говорят, что вера есть основа всего, а знание -
ерунда, чушь, неизвестно что или - что знание есть основа
всего, а вера - фикция, выдумка, обман, ложь. Явно, что от-
нюдь не логика заставила обе стороны утверждать такие край-
ние взгляды. Я утверждаю, что именно мифические потреб-
ности и религиозное откровение заставило обе стороны
впасть в такие крайности. Обычно думают, что это относится
только к религиозной вере. Но это - пустой вздор. Особая
мифология лежит и в основе атеизма, ибо я уже доказал чисто
диалектически, что отнюдь не знание, а вера заставила атеиста
рассуждать атеистически. И когда обе веры осознали свой
опыт во всем его отличии от опыта противоположного, - по-
лучилось догматическое сознание и, значит, догматическое
богословие. Атеизм есть догмат, а не наука. Атеизм есть вид
догматического богословия и является предметом истории ре-
лигии. Нужно веровать в знание, надеяться на знание, любить
знание, а не просто знать знание, - чтобы быть настоящим
безбожником. И нужно веровать в веру, надеяться на веру и
любить веру, а не просто знать веру, - чтобы быть настоящим
религиозным человеком. Миф знания и миф веры, знание как
догмат и вера как догмат - вот где подлинная человеческая, а
не учено-кабинетная реальность.
Ь) Эту абсолютизацию опытно открытых мифов любопыт-
но рассмотреть как факт исторический и социологический.
А именно, я бы сделал тут два разъяснения - одно касательно
веры без знания, другое - касательно знания без веры. -
Кому принадлежат и какая социальная среда породила эти два
лжеучения (с моей точки зрения) или - объективно - эти две
мифологии и две догматики? Во-первых, необходимо катего-
рически утверждать, что учение о вере без знания не имеет ника-
кого отношения ни к классическому христианству, ни к средним
векам в частности. Можно утверждать даже гораздо большее.
Никакой живой религии это вообще не свойственно. Кто хоть
немного углублялся в историю греческой религии и филосо-
фии, тот прекрасно знает, что, напр., платонизм есть соедине-
ние мистики с очень напряженной и утонченной диалектикой
и что только не читавшие никогда Платона и Плотина сенти-
309

ментальные дураки и вырожденцы-просветители видят здесь
какие-то беспредметные <платонические> чувства, которым
не свойственна никакая логика. Но в особенности надо бо-
роться против векового обмана и клеветы, возводимой на
христианство и на средневековье либерально-гуманистичес-
кими мыслителями. Колоссальная по своей глубине, широте,
тонкости и напряженности антично-средневековая диалекти-
ка, пред которой меркнут Фихте, Шеллинг и Гегель, объявле-
на раз навсегда бесплодной метафизикой, <мистическим ту-
маном>, <тьмой> и <невежеством>. Ослепление новой рацио-
налистической верой не видит, что и священные книги, и
богословские труды всех отцов церкви полны учений о свете,
об уме и разуме, о просвещении, о слове, об идее и т. д. и т.д.
От приведения текстов я сейчас воздержусь. Итак, ни хрис-
тианство, ни средневековье не только не отрицают знания, но
совершенно отождествляют его с верою. И поэтому совершен-
но не правы просветители и атеисты, что средневековье отри-
цает знание. Оно отрицает ложное знание, а не знание вооб-
ще. И Новое время отличается от средневековья отнюдь не
тем, что оно ставит на первый план знание вместо веры, но
тем, что его знание и вера имеют другие объекты, чем средне-
вековые знание и вера.
Но если не средневековье есть лоно подобных формально-
логических учений, то откуда же они, какая социальная среда
породила такую сентиментальную мифологию? Я думаю, что
она - порождение той же самой социальной среды, что и про-
тивоположная ей мифология с ее догматом о знании без веры.
Именно, зададим себе вопрос: чем, собственно говоря, от-
личается новоевропейский дух от средневекового и в чем сущ-
ность той необычайной разъяренности, с которой он нападает
на Средние века? Я, кажется, не буду ничего утверждать ново-
го и особенного, если скажу, что средневековье основано на при-
мате трансцендентных реальностей, Новое же время пре-
вращает эти реальности в субъективные идеи. Отсюда
весь рационализм, субъективизм и индивидуализм Нового
времени. Новоевропейская культура не уничтожает эти цен-
ности, но она превращает их в субъективное достояние. Она
лишает объекты их осмысленности, их личностности, их
самостоятельной жизни, превращая внешний мир в меха-
низм, а Бога - в абстрактное понятие. Поэтому индивидуа-
лизм, кульминирующий в так называемом романтизме, и ме-
ханизм - диалектически требуют один другого. Эта эпоха вы-
двигает на первый план отдельные, дифференцированные
310
субъективные способности или всего субъекта, напрягая это
до противоестественных размеров; все же прочее превращает-
ся в некое аморфное чудище, в безглазую тьму, в бесконечно
расплывшийся, черный и бессмысленный, механистический
мир ньютоновского естествознания. Отсюда такие лозунги,
как знание без веры, такое вероучение и мифология, как о
всемогуществе знания, это постоянное упование на науку, на
просвещение, этот слепой догмат <в знании - сила>.
Я утверждаю, что, как все мышление после Средних веков
есть либерализм и гуманизм, как вся социально-экономичес-
кая жизнь этих веков основана на отъединенном индивидуа-
лизме, т. е. оказывается капитализмом, и на рационализме,
т. е. оказывается машинной культурой, так миф о всемогуществе
знания есть всецело буржуазный миф. Это - сфера либе-
рального мышления, чисто капиталистический и мещански-
буржуазный принцип. Напрасно представители пролетарской
идеологии усвоили себе систему атеизма и вероучение о при-
мате знания. Наоборот, атеизм был оригинальным порожде-
нием именно буржуазии, впервые отказавшейся от Бога и отпав-
шей от Церкви; и тут нет ничего специфически пролетарско-
го.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55