Не знаю, может, я вчера падал много.
Спустя минут пять я попытался собрать в кучу все доступные мне факты. Я жив – это, конечно, хорошо, – но голова и тело болят так, что достоинства первого пункта сводятся к минимуму.
Из этих чудных рассуждений меня вывела Матрена. Она резко распахнула дверь и громоподобным голосом, словно раненый медведь, завопила:
– Ну что, Дарюша, головка бобо?
– До твоего прихода вроде бы стала получше, – вяло отозвался я хриплым чужим голосом.
– Да ладно, рассказывай! Нешто я не знаю, как головушка после такого количества медовухи болеть может. На-ка вот, выпей!
С этими словами она протянула мне большую кружку той самой медовухи. Думаю, не стоит говорить о том, что даже от мысли об этом напитке все мои внутренности жалобно застонали, а уж вид этой волшебно-губительной жидкости вызвал в моем желудке такую бурю эмоций, что только присутствие рядом дамы сдержало меня от позорного действия. Матрена, казалось, совсем не удивилась и вообще не обратила внимания на мои слабые протесты, только более настойчиво протянула мне кружку:
– Пей, Дарюша, это как лекарство, клин клином вышибают, поможет!
– Матрешенька. солнышко ясное, ласточка острокрылая, не надо меня мучить, лучше просто убей.
– За ласточку потом ответишь, – довольно и явно для соблюдения приличий заметила Матрена и, железной рукой схватив меня за шкирку, буквально заставила выпить медовый яд.
Я ждал немедленной смерти и уже в мыслях попрощался с Серафимой… но неожиданно осознал, что дрожь вроде бы унялась, да и комок от горла откатился на приличное расстояние. Похоже, я остался жив, слава богам и великой и ужасной целительнице Матрене. Мысли в голове стали потихонечку укладываться в том порядке, в каком я их оставил после первой кружки. Конечно, им было очень плохо и тесно, но вроде я никуда не тороплюсь, улягутся.
– Ну что, очухался, петух общипанный?
Такой грубости я, конечно, стерпеть не мог, но после того, как меня хотя и неучтиво, зато реально вернули к жизни, обижаться на мою благодетельницу у меня не было никакого желания. Я вяло посмотрел на глыбу, нависшую надо мной, и смиренно вымолвил:
– Спасибо тебе, Матрешенька. Обещаю, буду впредь тебя слушаться.
Чего только в порыве благодарности и с перепою не ляпнешь.
– То-то, олух пустоголовый, вставай, завтрак на столе, а умыться можно во дворе.
Поразительно, но, абсолютно не переча (что бывает со мной крайне редко), я стал потихоньку готовить мое исстрадавшееся тело к принятию вертикального положения. Как ни странно, у меня это получилось. С огромным удивлением я обнаружил свою одежду чистой и аккуратно сложенной на табурете рядом с кроватью. Эх. недаром мне Матрена с первого взгляда понравилась –не обманулся я в ней. Просто чудо что за хозяйка! И с мыслью о том, что надо будет обязательно ей помочь по хозяйству, я отправился умываться.
После изрядного количества вылитой на себя ледяной, протрезвляющей воды из огромного, как все в этом хозяйстве, бочонка я снова почувствовал себя человеком. И только услышав хихиканье двух девиц, подглядывающих в щелку в заборе, я сообразил, что данное омовение я принимал абсолютно обнаженным. Ну что ж, в моем нынешнем состоянии не до условностей. Я не стушевался, а, наоборот, принял позу Аполлона (не знаю, откуда в голове взялось это имя, но мне показалось, что это красиво), не торопясь обтерся, гордо облачился в одежды и важно направился на трапезу. Вся эта важность, правда, в момент куда-то улетучилась, когда на столе (спасибо, Матрешенька) я обнаружил огромное блюдо с душистыми, дымящимися варениками. Крынка, полная парного молока, удачно дополнила этот натюрморт. Поглощая или, если быть более точным, уничтожая завтрак, я почувствовал на себе умиленный, почти материнский взгляд моей заботливой хозяюшки и, улучив момент между очередным вареником и глотком молока, послал ей воздушный поцелуй. За что был вознагражден видом внушительного кулака.
Покончив с трапезой, я решил было воплотить в жизнь благие намерения (хорошо еще, что такая напасть на меня редко сваливается) по поводу помощи Матрене. Но, получив легкий подзатыльник и парочку фраз о моей временной нетрудоспособности, быстро ретировался, опасаясь, что она может передумать, и выбрался на улицу.
Эх, хорошо-то как! Солнышко светит, птички поют, девки хохочут, вот только головушка немного гудит, но по сравнению со звуками, которые раздавались в ней с утра, это был сущий пустяк.
Чем бы мне заняться? С женским полом мы пока решили не общаться (кто меня за язык тянул?), медовуха тоже временно попала под запрет (тем более что даже при мысли о ней меня начинало колотить), остается прогулка. Ну не болтаться же по улицам без толку, и решил я посетить базар (там, не нарушая данного себе слова, можно и с девицами поворковать). Сказано – сделано, я ведь хозяин своего слова.
Эх, базар меня просто очаровал своим многоголосием и яркостью. Все суетились, шумели, но никто никого не толкал, люди приветливые и открытые. И что там колдунчики про людей нам всякие страшилки рассказывали? Они оказались совсем нестрашными. А некоторые даже и симпатичными. Ох какие крали мне там попадались! Идет, словно лебедушка плывет, и румяна и бела, и округла и стройна! Во даю, опять на стихи пробило. Да что уж тут себе врать, не могу я равнодушно на таких царь-лебедушек смотреть, хочется… Стоп, стоп, стоп… Опять я расслабился. Беру себя в руки и продолжаю обход местных достопримечательностей. Ой, мамочки, одна другой краше! А фигуры, а румянец, а то место, на чем сидят! А если еще в красном сарафане да в ярком кокошнике… Уфф, вспотел даже.
Ну да, непутевый я, но не могу мимо женской красоты спокойно пройти! А думаете, я один такой на земле? Ничего подобного! Нас много, просто честно сказать об этом вслух мало кто решается. А я решился, потому что от природы и от воспитания честен и правдив. И вообще, я ведь хозяин своего слова?! Так хочу – дам, хочу – обратно возьму, тем более я же ведь сам себе обещал пока с женщинами не общаться. А уж сам с собой я всегда договорюсь. К тому же я молодой, горячий, а потому в речах не сдержан. За мной глаз да глаз нужен. А так как я сам под своим собственным присмотром, то от глупого обещания считаю себя освобожденным. Эй, девушки-лебедушки, к вам ваш сокол летит!
Но я все-таки сокол опытный, горькие ошибки молодости проанализировал и сделал выводы: лучше всего общаться с сиротой. Да только как тут разберешься, сирота она или у нее папаша нервный да братья истеричные. А вот чтобы в этом разобраться, я тут пока резких бросков делать не буду, а похожу, поулыбаюсь. Это же как на рыбалке – место сперва прикормить нужно. Эх, рыбоньки мои, ловитесь большие и маленькие.
С такими сладостными мыслями я продолжал бродить вдоль торговых рядов. То обстоятельство, что я примирился сам с собой и избавил себя от данного сгоряча слова, повергло меня в блаженное состояние, и, справедливо рассудив, что никуда мои лебедушки от меня не денутся, я стал рассматривать всяческие безделушки и побрякушки, которыми торговали заезжие купцы. Вид у меня был солидный, вселяющий доверие, да и серебряный обруч на лбу добавлял весу моей и так неординарной личности, так что купцы были со мной вежливы и предупредительны. Хозяин лавчонки показал мне кучу всякого барахла, единственным достоинством которого было то, что оно золотое. И вот, перебирая небольшие, но, видимо, весьма дорогие вещички, я вдруг замер. Ледяной холодок пробежался у меня по спине.
Нет, не может быть, чтобы мне так повезло. Мой взгляд остановился на небольшом золотом перстне в виде летучей мыши с темным, почти черным топазом. Я, конечно, не блистал на занятиях по чародейским предметам, но этот перстень запомнил очень хорошо. В памяти всплыла картинка из огромной колдовской книги, на которой был изображен грозный, лохматый колдун Сивил. Этот колдун жил очень давно и прославился тем, что обладал кроме колдовского еще одним талантом – он был прекрасным ювелиром, У меня вроде как талантов не меньше, так что тоже есть реальный шанс попасть в историю. Вот и настрогал Сивил всяческих ювелирных изделий и вложил в них часть своей огромной силы. Всего, конечно, я не запомнил (трудолюбивый был дедушка, так что поработал основательно), но два предмета прочно въелись в мою светлую головушку. Серебряное блюдо с неиссякаемым запасом яств (эх, вот бы мне такое, я бы, наверное, на год где-нибудь в лесной чаще с этим блюдечком уединился) и перстень перемещения. Вроде носишь такой перстенек на пальце, и все как будто нормально, а потом бац, повернул его вокруг пальца, назвал любое место на земле, и пожалуйста – через мгновение там. Да будь у меня такое колечко, эти остолопы с вилами только бы меня и видели. Эх, сколько проблем можно было бы сразу решить. Нет, ошибки быть не может, это точно он!
Оплошал я, конечно, не смог скрыть волнение, меня охватившее (молодой я еще), и купец сразу понял, что перстенек-то меня очень заинтересовал. И на банальный вопрос, сколько стоит эта абсолютно никому не нужная, страшненькая, никчемная безделица с дешевой стекляшкой, он завопил благим матом. Чего только этот болтун мне не наплел. И что вещь древнейшая (а то я не знаю), и золото чистейшее, и топаз красивейший… В итоге он назвал такую цифру, что даже у меня, привыкшего ко всякому надувательству, челюсть отвисла.
Прикинув, сколько у меня с собой денег (а вчерашний кошель я изрядно уменьшил утром, в благодарность Матрене), принялся торговаться. Вы еще не знаете, на что способны талантливые молодые колдуны, когда на кону стоит столь уникальная вещь. Я кричал, надрывался, призывал в свидетели прохожих, пытался уходить. Купец был просто счастлив и отвечал мне почти тем же набором приемов. Это был бой опытности и зрелости с молодостью и наглостью. Победила, естественно, наглость (а вы сомневались во мне?). Цена была снижена больше чем вдвое, и я, довольный собой, полез за заветным кожаным мешочком.
Странно, но рука не обнаружила на поясе даже признаков того, что тут что-то висело. Вначале я даже подумал, что просто забыл деньги в трактире, но потом отчетливо вспомнил, как после расплаты с Матреной привязал кошель к поясу, а теперь его нет.
Вот ворюги! Ничего себе милые, добрые люди, да тут ворье одно. Чуть зазевался, и все, тебя оставляют без средств к существованию. Ладно, дело поправимое, если люди так со мной, то и я буду к ним так же. Быстренько договорюсь с купцом, пусть подождет, а сам у какого-нибудь толстосума немножко денежек позаимствую (вдруг действительно верну, неужели не верите?). Только я раскрыл рот, чтобы взять рассрочку, как за спиной раздался противный, писклявый голосок:
– Папа, смотри какой красивый перстень! Этот топаз очень подходит к новому платью, купи мне его, пожалуйста.
Это что тут еще за ком с горы нарисовался? Оглянувшись, я внимательно рассмотрел всю подошедшую компанию. Главным тут, конечно, был мужчина лет сорока. По одежде и манере поведения можно было с уверенностью сказать, что это боярин или в крайнем случае очень приближенная к князю персона. Волевое, строгое лицо, черная борода, правда, уже с проседью, но это, наоборот, добавляло ему величия.
По бокам боярина стояли двое ратников в полном боевом облачении: кольчуги, мечи на поясе и традиционные бердыши. Их внешность показалась мне смутно знакомой. Точно, это были мои вчерашние собутыльники братья Фрол и Федор. Судя по их виду, наша милая вечеринка для них тоже не прошла незамеченной. И если меня ненаглядная Едрена-Матрена привела в чувство, то у них такой заботливой хозяйки, судя по всему, не было (а я всегда говорил, что без женщин мы пропадем– вот вам яркое этому подтверждение). Ребята изо всех сил старались держаться важно и строго, но пары медовухи, в изрядном количестве все еще бродившие в буйных головушках, с успехом сводили все эти старания на нет. Стражники скорее походили на мокрых (ох и тяжело ребяткам в такой жаркий день приходилось в кольчугах) нахохлившихся воробьев. И взгляд воробышков никак не мог остановиться на моей скромной фигуре и неизменно переводился на огромную бочку кваса, стоявшую неподалеку. Судя по всему, они меня просто не узнали, по крайней мере поначалу.
Также тут присутствовала нянька – старая карга с крючковатым носом и пронзительным взглядом. Эти глаза, как мне показалось, пронзили меня насквозь, пошарили по самым укромным закоулкам души и, судя по ухмылочке, остались недовольны увиденным. Ну да, я, конечно, не святой, но вроде как пока таких гримас не заслужил.
И напоследок – обладательница противного голоска, боярская доченька. Она мне не понравилась с первого взгляда. На фоне дородных, пышущих здоровьем селянок и чуть менее пухленьких, но не менее фигуристых горожанок боярышня, как бы сказать помягче, не выглядела красавицей. Маленькая, щупленькая, с минимумом женских прелестей под пышным сарафаном. Острый носик, обильно усыпанный веснушками (каюсь, веснушки были единственным, что мне в ней приглянулось), вызывающе поднятый кверху, добавлял своей обладательнице наглости, но совсем не красил ее. Взгляд, которым она меня окинула, был полон ледяного презрения и снисходительности, мол, скажи спасибо, что я вообще на тебя взглянула. Казалось, что она смотрит сквозь меня, словно я стеклянный. В довершение к портрету можно добавить копну непослушных рыжих, с каштановым отливом волос, настойчиво выбивающихся из-под головного убора.
Ну сами посудите, что тут может понравиться? Я не собака, на кости не бросаюсь, да и к рыжим всегда относился с некоторой опаской. Дальнейшее развитие событий превратило легкое раздражение по отношению к девице в острейшую неприязнь. Вот что бы ни говорили, а первое впечатление самое верное.
Пока я рассматривал своих конкурентов, боярышня бесцеремонно выхватила из моих рук перстень и надела его на свой палец (как только он не свалился с этой цыплячьей лапки?). Раньше я считал, что так нагло мог поступать только я. Ладно, вызов принят, но, похоже, отсутствие у меня материальной базы делает мою позицию слишком уязвимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49