— Нет! — кричала она голосом, наполненным страданием. — Нет!!! — и подпрыгивала на раскаленной крыше.
А внизу мужики, выигравшие пол-литру и опустошившие ее наполовину, молча смотрели в небо, на краю которого плясала голая баба, такая огненно-рыжая, что непонятно было, от нее свет исходит или от привычного светила.
— Я умру без тебя! — причитала Надька.
— Умри, — позволял Колька жестоко.
— Брошусь с крыши!
— Вперед!
Она тряслась всем телом, не зная, что еще сказать, а он уже был возле чердачной двери. Надька бросилась вослед, чуть было не растянулась, поскользнувшись на голубином исходе, и в последнем увещевании пригрозила, что отдастся армянину Фасольянцу, который обещал ей за обладание золотое кольцо. Колька коротко ткнул ей кулаком в нос и хлопнул дверью лифта…
На следующий день он как мужчина превозмог тягу к чердаку и направился прямо к футбольной коробочке. Там уже происходило шевеление — это свои разрабатывали тактику на сегодняшний матч с соседским двором.
Колька втерся в самую кучу, выставив ухо. На него смотрели криво, но он на то не обращал внимания, а ловил для себя новые словечки: сухой лист, щечка, давать пыра и т.д. Еще он понял, что игра сегодня предстоит наипринципиальнейшая, что ставка велика, как никогда, — школьные обеды на весь год или двести рублей деньгами сразу.
— Буду играть! — неожиданно оповестил пацанов Колька.
— Ты?!. — удивился вратарь Кишкин, который брал всех на ля-ля, что у него кепка от самого Льва Ивановича: мол, с батей водку пьют, если игры нет!
— Я, — подтвердил Колька.
— А ты когда-нибудь играл в футбол? — поинтересовался долговязый Кипа, выставляя то одну ногу вперед, то другую, показывая всем новые кроссовки «Ботас». Гарцевал, как конь.
— Ну не играл!
— Хочешь, чтобы мы на двести колов залетели? — поинтересовался нападающий Лялин, у которого мама трудилась в солнечном Мозамбике.
— Буду играть, — настаивал Писарев.
Все пацаны понимали, что Дверь друг Мальца, который сейчас чалится на зоне, а это серьезно. Решили молчать.
— Ну, так как?
Молчали.
— Надька теперь общая! — предложил Колька. — Национализированная!
Молчали.
Он начинал злиться, но понимал пацанов, не желающих проигрывать из-за какого-то лоха неумелого.
— Проиграем, я все деньги сам заплачу! — предложил.
— Ха, — не выдержал Кипа, подцепил мячик «Ботасом» и почеканил чуток с мыска на колено. — Откуда у тебя бабки такие?
— Не твое дело! — огрызнулся Колька. — Сказал, отдам!
— Выходить будешь только на замену! — решил дело Лялин. — Согласен?
— Согласен.
— А тебя что, — обалдел Кипа, — тебя кто капитаном-то выбирал?
Мячик сорвался с ноги, отскочил от земли и въехал недовольному Кипе по подбородку.
— А капитаном меня выбрала жизнь! — с пафосом ответил Лялин. — Играем в пять, приходи в четыре!
Как только Колька отошел, начался дикий базл, в котором, помимо игроков, принял участие и судья Фасольянц, уверенный, что с Писаревым команда проиграет с двузначным счетом.
— Ты что, в доле участвуешь, дядя Арсен? — поинтересовался Лялин.
— Моя доля, — с надрывом в голосе определился Фасольянц, — это доля человека, покинувшего свою горячо любимую Родину.
— Там тебя, дядя Арсен, Надька ждет! — обернулся Колька. — Кольцо с собою захвати золотое!
Фасольянц хлопнул грустными глазами и помчался куда-то на толстых ногах. Наверное, воровать у своей жены Джульетты драгоценность…
Колька поел жареной картошки, разогрев ее на газу, и лег до игры поспать. Ему не спалось, казалось, что-то мучает, а вот что, понять не мог.
Встал, вытащил из шкафа спортивные трусы, майку и кеды. На майке бабкиным карандашом для ресниц написал «Кипиани». Примерил. Надпись получилась кривой.
«Что же меня так мучает? — думал Колька. — Может быть, игра волнует? Или по-прежнему Женька ноет в душе занозой? Нет… Тогда что?..»
Он ходил по комнате от двери до окна, но ответ не приходил, оставляя тело напряженным, а мозги в смятении. Выглянул в окно. Уже собирались зрители, меж которых ходил Кипа, демонстрируя новые кроссовки.
Пора, подумал. Зашнуровал кеды и поглядел на указательный палец без фаланги. Может, меня мучают фантомные боли?..
Ругнулся грязно, матерно, и, оправив черные трусы с лампасками, вышел за дверь.
* * *
— Садись! — скомандовал Лялин, указывая на скамейку с запасными.
Колька рассматривал соседских пацанов, разминающихся сочными ударами по воротам.
Они, пожалуй, постарше будут, прикинул он, но страха не было.
— Ну что, сирые, — проговорил один голенастый. — С голоду теперь сдохнете! — и ударил по воротам.
Мяч пролетел по дуге, но вратарем был парень, лет девятнадцати, почти мужик, который с необычайной легкостью сложился, прыгнул и вытащил мяч из девятки.
Прибыл судья Фасольянц, с невероятной красоты бланшем под левым глазом.
— Внимание! — прокричал он, прикрывшись рукой. — Капитаны, ко мне!
С соседской стороны главным был девятнадцатилетний воротчик, а со свойской сразу двое рванули к центру. Ляля и Кипа.
Зрители, мужики с окрестных домов, ржали и выкрикивали всякие похабности.
Между Лялей и Кипой чуть драки не случилось, но Кипа был чуток трусоват, а потому, как он сказал, «для пользы общего дела», отошел в сторону и занял место левого крайнего нападающего.
— Есть у кого монетка? — поинтересовался Фасольянц.
— Ты чего, дядя Арсен, дурак? — ответил Ляля, показывая, что все в трусах.
— Десять процентов с выигрыша мои! — оповестил армянин. — Все в курсах?
— Согласны! — ответили стороны, желая иметь честное судейство.
— Так, есть у кого монета? — заорал Фасольянц, открывая на всеобщее обозрение набрякающий бурмалином синяк. — Или матч отменить?!
— Ты чего разорался? — подошел к дяде Арсену капитан соседских. — Главный, что ли? — И ткнул его незаметно костяшками пальцев в живот.
Фасольянц крякнул.
Из зрительских рядов прилетела трехкопеечная монета и упала на игровое поле.
— Орел, — констатировал Ляля. — Ворота или начало?
— Начало, — выбрал соперник.
Фасольянц свистнул, зрители выдохнули, и игра началась.
Первый гол забили через две секунды после свистка. Разыгрывающий отыграл мяч слегка назад, и голенастый из соседских что было силы пробил.
Кишкин в начале игры хотел было от нервов потихоньку газы стравить возле штанги, но вместо этого вынужден был резко наклониться, чтобы достать забитый мяч из сетки, а потому зад его выстрелил крейсером Авророй.
Зрители загоготали, а Фасольянц указал на центр поля, достав из кармана при этом желтую карточку, предъявляя ее Кишкину.
— За что?! — заорал тот, снимая с головы яшинскую кепку и желая набить морду армяшке.
— За поведение, недостойное пацана нашего двора! — отскочил дядя Арсен в сторону.
— Ну, это прям пердуха! — заорали из зрителей.
— Это не футбол, а газовая камера! — поддержали другие.
— С кем не бывает, — рассказал старый дедуля с орденскими планками на груди. — В двадцать девятом году с литовцами токари товарищеский матч играли, так я, нападающий, от нервной почвы не то что воздух испортил!..
Дедуля обвел взглядом слушающих, довольный привлеченным вниманием.
— Так вот, — продолжил, — живот у меня испортился, так я у литовской штанги кучу целую наложил.
Зрители вновь заржали, честь Кишкина была спасена, Фасольянц свистнул на продолжение, и пацаны побежали.
Колька игру понимал плохо, к тому же рябило в глазах от ног, но майка с надписью «Кипиани» облегала мышцы, которые желали немедленного применения. Он тер кедами землю под скамейкой, а руками хлопал себя по плечам.
Тем временем Кишкину забили второй гол. Вины в том вратарской не было, просто соседи удачно отрезали защиту и вышли двое на одного вратаря.
Когда обладатель яшинскои кепки нагнулся за мячом, крутящимся возле сетки, кто-то из зрителей крикнул:
— Смотри, не застрели кого-нибудь! Фугас!
Опять заржали.
Дедуля с орденскими планками решил было под общий юмор поведать еще какую сортирную историю, но на него загыкали и замыкали, чтобы футбол не мешал воспринимать. Старик обиделся и нарочито засунул под язык валидолину.
А потом произошло и вовсе комическое. Вратарь соседских саданул по мячу и забил третий гол, что называется, от ворот до ворот.
— Придурок! — заорал Ляля на Кишкина, в лице которого читалась вина, но так или иначе «придурка» он терпеть был не намерен. Яшинская кепка полетела в сторону, вратарь, уже не стесняясь, пустил газы и бросился на капитана.
Фасольянц попытался было воспрепятствовать драке, но получил от Кишкина удар в уже имеющийся бланш, отчего глаза армянина наполнились слезами. Он бросил свисток на землю и пошел на выход.
Исправил ситуацию Колька. Он успел втереться между Лялей и Кишкиным и заговорил, что они окончательно опозорят двор. При этом слегка получил по уху, тем самым пыл драки поостыл, и Колька, догнав Фасольянца, вернул армянину свисток.
— Прости их, дядя Арсен!
— А Надька, — шепотом поведал судья, — Надька твоя не дала!
— Даже за кольцо?
— Не просто кольцо, а с александритом!
— Фингал тоже она засветила? — поинтересовался Колька, почему-то довольный, что армянину не удалось попользовать рыжую.
Фасольянц потер синяк и пробормотал что-то про жену Джульетту, которая подстерегла его на краже…
Он засвистел в свисток, призывая игроков продолжить матч.
И все понеслось, как по новой!
Кипа разыграл с Лялей двоечку, и мячик закатился в ворота соперников. Пацаны обнимались и целовались, хотя еще несколько минут назад были готовы разорвать друг друга на мелкие шкурки. Зрители от восторга орали, а дедулю с орденскими планками понесли со стадиона, так как у него правда что-то с сердцем случилось.
— Футбольный инфаркт! — прокомментировал кто-то.
А потом правого нападающего соседи сбили, так что тот завопил благим матом, держась за вспухающую на глазах лодыжку.
— Подковали! — кричали мужики.
— С поля!
— А-а-а! — орал подкованный.
— Щитки надо надевать! — сказал воротчик соседских и зло посмотрел вокруг.
Пострадавшего унесли вслед за дедулей, и Фасольянц назначил штрафной.
— Выходи на поле! — кричал Ляля Кольке. — Писарев!
Между тем Кипа разбежался и что было силы воткнул пыра в мячик. Мужики только охнуть успели и глаза скосить к воротам. Второй раз они охнули, когда осознали, что в немыслимом прыжке вратарь дотянулся кончиками пальцев до мяча и отбил его.
Наблюдавшие за зрелищем дружно заулюлюкали и зааплодировали тому, что получилось, как в настоящем футболе.
— Пильгуй! — хвалили.
— Маслаченко!
Через пять минут забили четвертый гол в ворота Кишкина. Теперь уже вся команда наехала на Кольку, который болтался по полю огурцом, мешаясь в ногах, как чужих, так и своих.
— Тебе в балет надо! — сокрушался Кипа.
— Какого хрена! — чернел от злости Ляля.
Колька чувствовал, что виноват, но, как исправить ситуацию, придумать не мог. Копошилось у него что-то в душе, но что именно, разобрать не получалось.
Во втором тайме Кишкину забили еще три мяча против одного Кипы.
Запахло разгромом, и мужики ржали над каждой неудачей Колькиной команды. Особенно обидно было, что девятнадцатилетний воротчик соседских настолько уверовал в мощь своей команды, что частенько оставлял свой пост и оказывался на территории соперника, где водился с мячом, финтил как хотел, а вдобавок, когда у него все-таки мяч отобрали, нагло, со всего маху, вмазал Кольке по левой ноге, отчего тот рухнул на поле как подкошенный и раскровенил себе нос.
— У-у-у! — завыло зрительское сообщество неодобрительно. — Ответь ему, Кипиани!
Колька был на полторы головы ниже воротчика и, возвестив, что драки не будет, установил мячик на месте нарушения. Почти от самых своих ворот бить намерился.
— Сам пробью! — сказан он тихо и побледнел предобморочно.
Вратарь уже успел вернуться к своим штангам и только лыбился всем.
— Тьфу! — сплюнул Ляля. — Ты ж не добьешь!
— Уйди!
Глаза Кольки закатились, губы вытянулись в ниточку, он отошел от мяча на три шага, потом вернулся на один и, услышав из соседнего мира свисток Фасольянца, ударил по мячу…
После того как мяч по немыслимой траектории влетел в девятку, а воротчик безрезультатно плюхнулся в пыль, еще с минуту над коробочкой висела тишина, словно ночь внезапно наступила, а потом такой могучий рев раздался, что во всех домах округи стекла затряслись.
Человек тридцать выскочило на поле и ну Кольку тискать и подбрасывать, как будто за один его гол, пусть и фантастический, пять дадут!..
Колька славы стеснялся, просил отпустить.
Его аккуратно поставили на землю и погладили правую ногу.
— Золотая! — сказал кто-то.
— Волшебная! — подтвердили сзади…
Лишь девятнадцатилетний воротчик сплюнул под Колькины кеды.
И тут Фасольянц свистнул окончание матча.
— Бабки гоните! — процедил капитан. — Или попадаете на обеды! Весь год ваше жрать будем!..
Ляля и Кипа выразительно посмотрели на Кольку.
— Я сейчас!
Он взбежал по лестнице к своей квартире, нырнул под диван, отклеил из-под ножки лейкопластырь и отсчитал из заначки двести рублей. Оставалось всего двадцать. Когда сбегал обратно, чтобы долг отдать, то вдруг ощутил свое тело и душу легкими. Маета прошла, и он, перепрыгивая через пять ступенек, вылетел на улицу, где его поджидали соседские.
— Мой процент! — взвизгнул Фасольянц.
И Колька без сожаления отдал долг, сунув пачку кому-то из чужих, кивнул на прощание команде и пошел себе в сторону арки.
— Еще раз так сможешь? — услышал он голос.
Обернулся и увидел старика со знакомым лицом. «Из цирка», — подумал.
— Смогу, — уверенно ответил Колька.
— Тогда поехали.
За аркой стояла черная «Волга» с нагретыми кожаными сиденьями и коротко стриженным водителем. Старик открыл перед пацаном заднюю дверь, а сам уселся вперед.
Автомобиль отпарковался и плавно поехал по бульварам. За всю дорогу старик со знакомым лицом не проронил и слова единого, а когда подъехали к «Лужникам», показал милиционерам удостоверение, и их пропустили. Доехали почти до самого поля.
— Пошли, — позвал старик, и Колька ступил на лужниковскую траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65