— У меня нет в этом потребности.
— Правда? — вскинулась Лийне. Глаза ее горели. — Может быть, мы вылечим тебя?
— Я ничем не болен!
Роджер стал раздражаться и водить по прыщавым щекам ногтями… Лийне подумала и сказала:
— Я тоже могу жить без секса… Но хотя бы иногда…
— Я не запрещаю тебе встречаться с мужчинами! — зашипел Роджер. — Ты не моя собственность, и мне наплевать, с кем ты будешь проводить ночи!
— С тобой! — вскричала женщина и обняла Костаки за шею. — С тобой! Я же люблю тебя! Ты же мой самый родной!.. Хочешь, поедем в Россию?
Роджер поперхнулся.
— Куда?
— Это недалеко от границы. Час на вертолете. Я состою в обществе «Дружба с Коловцом»!..
— Что это?
Роджер попробовал слово на язык и не смог его выговорить.
— Коло… венц…
— Коловец, — поправила Лийне. — Это остров в Ладожском озере. На нем православный монастырь. Там живут монахи. Они обходятся без секса долгие годы. Всю жизнь! Поехали! Я тоже научусь!
Костаки был удивлен таким странным предложением и одновременно такой жертвенностью финки. Еще Роджер почувствовал, что он боится России, но не из-за ее дикости, а из-за того, что страна является родиной великого Шостаковича.
— Поедем?
— Может быть, на следующий год… — ответил он нерешительно.
— Почему не сейчас?
Роджер погладил подругу по голове и пообещал найти Лийне парня, чтобы ей не так тяжело было ждать следующего года.
— А там, в русском монастыре, тебя научат! — улыбнулся Костаки…
* * *
Она почувствовала себя плохо уже через восемь месяцев после отъезда сына. Иногда по утрам носом шла кровь, и такая слабость охватывала весь большой организм, что Лизбет оставалась в кровати до вечера. Ничего не ела, одна мысль о пище могла вызвать рвоту.
Она подумала, что, может быть, беременна, и расхохоталась от такого глупого предположения. Проговорила вслух вопрос: «Может быть, мой старый Костаки меня посетил ночью»? — и долго смеялась.
Потом как-то причесывалась и заметила, что клок волос на расческе остался.
И как раз Роджер приехал в отпуск.
— Ты больна? — спросил он.
— Нет, — ответила Лизбет.
Более сын не интересовался здоровьем матери, а проводил все время на своей половине дома.
Одним утром вышел к завтраку, но ни овсянки, ни матери на кухне не обнаружил.
Лизбет лежала в кровати с открытыми глазами, а из крупного носа струйкой сбегала на белое кровь. Он сел на перину, сложил влажную ладонь ковшиком и приставил к кровавому ручейку, ловя его… Кровь остановилась, когда ковшик наполнился до краев. А он не знал теперь, что с ней делать, с этой жидкостью! Вылить в раковину?..
Чтобы не расплескать, ступал осторожно. Пришел в детскую свою комнату, размахнулся ковшиком и окрасил стены кровавыми брызгами.
Через два дня Лизбет стало лучше, и мать по утрам потчевала сына овсянкой с липовым медом.
«Она стареет», — подумал Роджер, глядя на материнскую голову с поредевшими волосами. Неожиданно он вспомнил, как боялся, что мать, умерев, попадет к нему в мозги и устроит в них ад. Костаки улыбнулся. Сейчас он не боялся смерти матери и знал наверняка, что ад — в ее голове, что он никоим образом не может перейти к нему… С ее смертью ад пропадет вовсе!..
А потом он уехал в свою Финляндию…
Лизбет обратилась к врачу по поводу своего недомогания. Сделала она это впервые за последние лет пятнадцать, а потому на больницу смотрела с любопытством. Очень интересным ей показалось взятие крови из вены. Когда медсестра поднесла шприц к ее предплечью, у Лизбет пошла кровь носом. Женщина заулыбалась и сказала медичке, что теперь не обязательно протыкать кожу руки.
— Берите, сколько надо, из носа! — предложила Лиз.
Медсестра посмотрела на нее как на ненормальную, но ее предупредили, что эта дебелая женщина жертвует на больницу огромные средства. Велено было вести себя с ней, как с королевой… Медсестра соорудила на личике добрую улыбку и ловко попала иглой в вену Лизбет. Теперь у Лиз было три ватных тампона. Два в носу, а третьим она зажимала ранку на голубой венке.
— Вы можете прилечь здесь, — предложила сестра, улыбка которой смазалась с лица, как помада с губ, и стала кривой. — Пока полежите, анализы будут готовы…
Лизбет прилегла на кушетку и подумала, что надо зайти в церковь Святого Патрика исповедаться. Уже несколько лет там служил отец Себастиан, когда-то обвинявший ее сына в вивисекции. Она зла не помнила, тем более церковь Святого Патрика стала для священника понижением в его карьере. А он ее и не помнил вовсе!..
Вместо сестры в кабинет пришел доктор Вейнер, который скользнул взглядом по пациентке буднично, затем что-то в душе у него коротнуло разызолированными проводами, он резко повернулся к лежавшей на кушетке женщине и всмотрелся в ее лицо.
— Вы?!! — воскликнул он.
Она не поняла столь эмоционального выплеска доктора, отнесла сие на счет благотворительности, скромно потупила взгляд и ответила:
— Я.
— Вы помните меня? — подскочил к кушетке врач.
Лизбет пришла в еще большее замешательство. Ее явно с кем-то путали.
— Вы ошибаетесь, — мягко произнесла она. — Мы никогда с вами не встречались…
— Как же, как же! — осклабился доктор Вейнер, и Лизбет залюбовалась его красивыми чувственными губами. — Как же! Я принимал у вас роды!
— Вот как, — растерялась женщина.
— Вы та девочка, которая продержалась в открытом море тридцать часов!
— Да…
— Как поживает ваш сын?
— Мой сын?.. — она никак не могла вспомнить этого доктора, подумала, что это немудрено, так как он не зубы ей лечил, а роды принимал. — Мой сын играет в Национальном симфоническом оркестре Финляндии по контракту!
— Вот как! — продолжал радоваться Вейнер. — Поздравляю!
Она поблагодарила его и села, поставив свои большие ступни на пол.
— Что со мной, мистер…
— Вейнер, — напомнил он. — Можете меня называть просто Алексом.
Ей почему-то опять стало неловко. Может быть, потому, что врач навязывал ей короткие отношения, как старый знакомец личного, можно сказать, интимного плана. Стало даже неприятно.
— Что со мною, мистер Вейнер? — спросила она строго.
— Да-да, — поскучнел доктор и достал из кармана бумажки. Поглядел в них, грустно улыбнулся, и Лизбет опять залюбовалась его красивыми губами. — Анализ у вас странный… Роэ очень высокое…
Он не договорил, потому что Лизбет призналась, что не знает о существовании роэ.
— А про красные и белые кровяные тельца имеете представление?
— Меня никогда медицина не интересовала, — пожала плечами Лизбет. — Я всегда здорова была.
Доктор Вейнер подумал несколько, пробубнил себе под нос: «Странный анализ…», а громко предложил сдать кровь на исследование еще раз.
— Могла произойти ошибка!
Явилась медсестра, теперь без улыбки, так как считала, что если доктор с пациентом общается, ей нечего корчиться! Она проткнула другую руку Лиз и втянула в шприц кровь. Теперь у Лизбет было четыре тампона.
— У вас часто кровь носом идет? — поинтересовался доктор Вейнер, положив на колени дощечку с прикрепленным к ней листом бумаги. Вооружился ручкой.
— Нет, не часто, — ответила Лиз.
— Раз в неделю? Два?..
— Два-три…
— Кровотечение обильное?
— Я не знаю. У меня раньше никогда кровь носом не шла.
— Понятно.
Доктор Вейнер делал вид, что пишет что-то на листке, а сам ждал повторного анализа и думал, что эта очень некрасивая женщина чем-то ему симпатична. Может быть, тем, что он ее в молодости встречал? А все, что отложилось в молодости, вызывает приязнь?
Лизбет тоже хранила молчание, была уверена, что анализ подтвердится и что у нее обнаружат какую-нибудь тяжелую болезнь. Она взяла себя за прядь волос и вытащила клочочек запросто. Вот и волосья лезут… Затем она принялась думать о Роджере, о том, как хорошо складывается жизнь сына и ничего, что он вдалеке от нее. Она сама наберется сил и съездит в Финляндию.
Принесли повторный анализ.
Доктор Вейнер проглядел его быстро, но долго не поднимал глаз, как будто все еще изучал.
А Лизбет смотрела на него и слегка улыбалась.
— Говорите, — произнесла мягко, насколько умела. Чувствовала, что ему сложно что-то сказать, он не хочет ее ранить слишком сильно сразу. А она совсем не боялась… — Говорите.
Доктор Вейнер оторвался от бумажек и спросил:
— Вы никогда не работали на атомных станциях?
Она хохотнула.
— Может быть, на подлодках атомных плавали или на ледоколах:
— Вы что, дурачитесь? — поинтересовалась Лизбет.
— Вовсе нет, — доктор был вполне серьезен.
Она развела большими руками…
— Вообще-то я работала в порту, — вспомнила Лизбет.
— На военной базе?
— Да нет же! В простом порту… Грузчиком… Он посмотрел на нее как на ненормальную.
— Не то! В зонах бедствий бывали?
— Нет…
— Ничего не понимаю! — доктор встал со стула и зашагал по кабинету.
— Да говорите же, в конце концов!
Он обернулся к ней, цокнул языком и сообщил, что подозревает у миссис Ипсвич лучевую болезнь, но вот только откуда она взялась, черт возьми?!!
— Что такое лучевая болезнь? — поинтересовалась Лизбет.
— Когда человек находится в зараженной радиацией зоне больше положенного времени, у него развивается лучевая болезнь!
— Я в таких местах не бывала.
— Может быть, съели что-нибудь из зараженной зоны? У вас есть родственники в России?
— В Греции. Это рядом.
Доктор Вейнер взял паузу и понаблюдал за Лизбет. Постепенно он пришел к выводу, что эта большая, почти уродливая женщина не понимает, какие, по меньшей мере, удручающие вещи он ей сообщает, или ей дано Господом столько сил, что она не устрашилась его ужасных предположений.
— Вы так не волнуйтесь, — пожалела доктора Лизбет. — Я не дура. Я знаю, что такое радиация и какой вред она может принести человеческому организму… Можно ли бороться с болезнью?
— Надо еще подтвердить ее!
— Так подтверждайте!
Лизбет поднялась с кушетки, вытащила из ноздрей тампоны и бросила их в урну.
— Пойду я.
— Завтра жду вас в девять!
Она обернулась с удивлением на такой приказной тон.
— Пожалуйста, — добавил доктор Вейнер. — И постарайтесь вспомнить, где вы нашли эту радиацию!..
Она вернулась домой и легла отдохнуть. Вспомнила, что уже более суток не ела. Насильно заставила себя подняться и дошла до кухни, где пожевала кусочек сыра с французским хлебом и выпила немного молока.
Опять легла. Задремала… А потом вскочила от пришедшей сквозь сон мысли. Сняла телефонную трубку и набрала номер справочной.
— Мне нужен прибор, который измеряет радиацию, — сказала она телефонистке. — Где я его могу приобрести?
— Счетчик Гейгера?
— Наверное… Да-да!
Она записала телефон и тотчас связалась с фирмой, торгующей необходимой ей вещью.
К ней выехал курьер, который после оплаты объяснил женщине, как использовать прибор, как за ним ухаживать и прочее.
Как только курьер отбыл, Лизбет подсоединила к прибору элементы питания и включила штуку, похожую на небольшой радиоприемник.
Она знала, где искать…
Со дня основания сыном лаборатории в дальнем крыле дома Лизбет никогда туда не заходила. Считала: если сын захочет, сам позовет…
Сейчас она шла по длинному темному коридору, слушая потрескивание счетчика, и ощущала себя уфологом, выслеживающим инопланетное существо.
Подошла к двери, покрутила ручку. Закрыто…
— В самом деле, — проговорила Лиз. — Что такое! — и с силой толканула дверь плечом. Раздался скрежет косяка, замок сломался, и дверь в лабораторию Роджера распахнулась.
Счетчик по-прежнему потрескивал вяло. Лизбет включила свет и оглядела огромную комнату, сплошь уставленную диковинным оборудованием. В ее сердце вошла гордость за сына, за то, что он самостоятельно справился с наукой и произвел на свет то, что ему нужно было…
Она добралась до печки, и здесь счетчик из еле живого превратился в стрекочущего кузнечика.
— Вот оно, — прошептала Лизбет и разглядела на стенке печи кусок какой-то горелой плоти, угли почти законсервировались. Присмотрелась внимательно, морщась от смертельного стрекота. — Гусь! — вспомнила она. — Новый год!
И тотчас бросилась вон. Не от страха, что хлебнет этой самой радиации, а опять к телефону, звонить сыну.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — сдерживая волнение, спросила Лизбет.
— Да, — удивился Роджер. — А что такое?
— Ты когда-нибудь кровь сдавал?
— Делаю это каждые три месяца.
— А когда в последний раз?
— Неделю назад… Да что такое?
— Все нормально?
— Абсолютно.
У нее слезы из глаз потекли от счастья. Она прижала счетчик Гейгера к груди и удивилась сама себе, что в организме обнаружилась душевная влага.
«Бедные японцы», — жалела жителей Хиросимы и Нагасаки Лизбет.
Она решила, что выделит миллион фунтов для разработки новых методик лечения лучевой болезни. На том и успокоилась. Видела себя в зеркале огромной, с тяжеленным задищем, и была уверена, что плоть справится с болезнью!
А Роджер, до звонка наблюдавший пьяную голую Лийне, теперь думал, что мать его потихоньку сходит с ума… Как Лийне похожа на его мать…
* * *
Роджер с Лийне поехали в Россию, вернее на самый край ее, только через три года. Они находились в составе делегации «Дружба с Коловцом» и тряслись в русском вертолете над озером Ладога. Их кидало и бросало в воздушные ямы. Роджер смотрел на крутящиеся лопасти машины и был уверен, что они отвалятся…
Наконец сели на бетонную площадку, где их встречали.
— Это отец Михаил! — показывала сквозь иллюминатор Лийне на монаха с посохом, вокруг которого столпилась братия, послушники и вольнонаемные. — Настоятель…
По салону вертолета скакал молодой переводчик и предупреждал тех, кто в первый раз, что православные крестятся справа налево.
А потом состоялась трапеза, на которой угощали ладожской ухой.
Роджер, не переваривающий рыбу в супе, особенно под чтение церковных поучений, тихонько встал и вышел из трапезной. За ним поспешила Лийне, которая щебетала, что знает монастырь как свои пять пальцев и покажет Роджеру все его достопримечательности.
А ему было скучно в этом унылом, почти растерзанном временем и суровым климатом монастыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65