Он боготворит их, но и убить готов! Ему сейчас бы только убивать…
Вдовствующая королева (коварно). Значит, он будет скучать по ним?
Карин. Сперва – да, потом забудет. Бедный Эрик!
Входит камеристка, приносит детские вещи, игрушки, все кладет на стулья и на стол.
Вдовствующая королева. Йоран Перссон дурно влияет на Эрика, правда?
Карин. Скорей наоборот! Йоран – он умный, ловкий и, сколько возможно, старается действовать по справедливости… Но я все равно его боюсь!
Вдовствующая королева. Знаете ли вы, что делается сейчас в зале риксдага?
Карин. Что-то решается насчет дворян, а что – я не поняла.
Вдовствующая королева. Король поклялся, что они умрут…
Карин. И Стуре? Благородные Стуре, любимцы народа?
Вдовствующая королева. Они! Они-то и заточены в подземелье замка. А с ними мой родной брат, Абрахам Стенбок…
Карин. С меня довольно! Мои дети не будут повинны в этой крови.
Из сада несутся крики, шум.
Вдовствующая королева (стоя у окна) . Оставьте все! Бежим! Король идет сюда; он взбешен, даже пена у рта!
Карин. Идемте, я знаю тропу в парке, ведущую к пристани (берет кое-что из детских вещей). Только с этим мне помогите! Ох! Господи, смилуйся над нами! (Уходит вместе с вдовствующей королевой.)
Лязг оружия; трубы; стук копыт. Входит Эрик, швыряет корону на стол; озирается и что-то ищет, не помня себя от ярости.
Йоран Перссон (входя). Король здесь? Что стряслось? Что стряслось? Ради Христа – что?
Эрик (срывает с себя мантию, комкает, швыряет на пол, топчет). Стряслось? Ничего не стряслось, ибо все подстроено, подстроено дьяволом!
Йоран Перссон. Говори понятней, и я все исправлю!
Эрик. Ну вот. Ты сам знаешь, оратор я никакой, и потому я велел все для меня написать. Я думал, что бумага лежит в кармане, и я открываю огонь по предателям – никуда не заглядывая, по вдохновению. Потом я лезу в карман за бумагой, но в эту самую секунду я вижу, что рыжебородый усмехается, глядя на меня, как только один Юхан умеет усмехаться, – и не могу найти бумагу! Я прихожу в бешенство, я путаю имена и цифры, будто кто-то взял и замутил мои мозги и сделал меня косноязычным. Да, кто-то – и кто, как не сам дьявол! – заставляет меня путать Сванте Стуре и Педера Веламсона; потом я уверяю, будто дворяне украсили мост гирляндами – а ведь у них были венки! И все свое недоверие к Стуре – я ведь его всегда подавлял! – я выливаю на них вместе с бездной обвинений, которые никак не доказываю! Сперва в зале смеются, потом меня уличают в ошибках, а когда уж шесть свидетелей защиты утверждают, что Юхана встретили букетами и единственным венком, и без всяких гирлянд, тут уж мне и вовсе нет никакого доверия! Подумай! Допусти я, чтоб их судили по всем правилам закона, они бы уже давно сидели в крепости – ведь их же поймали с поличным! – так нет, мне понадобилось быть великодушным, раз на моей стороне правда! Великодушие! Черт бы побрал это великодушие! И риксдаг поддержал предателей, риксдаг приветствовал негодяев, риксдаг соболезновал злодеям, а мы – мы, судьи, – стоим перед лицом преступников как обвиняемые. Поистине, кто столкнется с дьяволом – тот и прав!
Йоран Перссон. Но – свидетели обвинения?
Эрик. Свидетелей отвели! Думаешь, позволят солдату да сторожу показывать против дворян? За дворян – пожалуйста! Поверили на слово лакею Стуре, а не мне, королю! На старую няньку Стенбока ссылались, как на священное писание! Малолетнего сына Иварссона выслушивали в суде против закона и права и еще аплодировали ему!
Йоран Перссон. И что же?…
Эрик. Дворян оправдали!
Йоран Перссон. Дай-ка минутку подумать!… Гм! Гм! Так вот: несправедливое решение риксдага отклонить, а государственное преступление передать на рассмотрение королевского совета!
Эрик. Болван! Мы, а вернее ты – теперь сам обвиняемый, и никто не доверит тебе никого судить.
Йоран Перссон. Проклятье! Тогда я не вижу иного выхода, кроме насилия. Во имя торжества справедливости! Любой ценой!
Эрик. Но не против закона и совести!
Йоран Перссон. Нет, по совести и по закону против крючкотворов и предателей! Закон обрекает изменников смерти – стало быть, пусть умрут!
Эрик. Скажи, отчего рыжебородый смеялся, когда я полез за бумагой? Он ведь не мог понять, конечно, как это низко; значит, он все знал заранее и даже помогал ее выкрасть! Бумагу надо найти, и тот, у кого она окажется, будет казнен! (Озирается.) Что это? Я в детской! Что же это такое… (Звонит.) Йоран! Я боюсь, что случилось самое страшное! (Звонит.) Отчего никто не идет? Тут так пусто!
Входит придворный.
Где фрекен… Карин?
Придворный молчит.
Говори же – или я тебя убью! Где фрекен Карин?
Придворный. Фрекен изволила уехать!
Эрик. Уехать? С детьми?
Придворный. Да, ваше величество.
Эрик (падает на скамью). Лучше убей меня!
Йоран Перссон. Снаряди погоню! Они же еще недалеко!
Придворный. Вдовствующая королева проследовала с беглецами в Хернингсхольм…
Эрик. Хернингсхольм, гнездо этих Стуре… вечно Стуре, всегда они! Послать туда десять тысяч войска, разгромить замок! Подпалить! Взять их измором!
Придворный. Вдовствующую королеву сопровождает Сёдерманландский полк…
Эрик. Сёдерманландский! Значит – герцог Карл! Ну, этого трогать нельзя, не то он выпустит дьявола из Грипсхольма! Так, значит, вдовствующая королева, сука, заодно со своими Стуре, сманила мою Карин! И моя милая Карин ушла… Она потаскуха, Йоран, все они потаскухи! Но они отняли у меня детей, эти Стуре! Никогда, никогда не прощу! (Обнажает кинжал и рубит стол.) Никогда! Никогда! (Прячет кинжал в ножны.)
Йоран Перссон. А Нильс Юлленшерна был в риксдаге?
Эрик. Да, сначала я видел его, он стоял у свидетельской скамьи, но как только ветер переменился, он исчез, Йоран. Все меня бросили, кроме тебя, Йоран!
Йоран Перссон (придворному). Зови сюда Педера Веламсона! Скорей!
Придворный уходит.
Послушай, Эрик, сам посуди – разве я не логически рассуждаю? Закон карает изменников смертной казнью. Стуре – изменили. Стало быть, их следует казнить.
Эрик. Прекрасно!
Йоран Перссон. Ну вот!
Нильс Юлленшерна (входит). Ваше величество!
Эрик. А-а, скотина!
Нильс Юлленшерна. Легко сказать, ваше величество, но что мог один разумный человек против целой банды безумцев?
Эрик. Ответь: считаешь ты, что Стуре – предатели?
Нильс Юлленшерна. Я вынужден верить собственным ушам и глазам, и предательство было совершено вопреки мнению риксдага. Однако ж – ходят слухи… их-то и пришел я сообщить – что герцог Юхан на свободе!
Эрик (мечется по комнате). Ад! Проклятье!
Йоран Перссон. Спокойствие!
Нильс Юлленшерна. Но я должен еще кое-что сказать господину прокуратору.
Йоран Перссон. Говори!
Нильс Юлленшерна. С глазу на глаз!
Йоран Перссон. У меня нет тайн от короля!
Нильс Юлленшерна (сует что-то в руку Йорана Перссона). Одна особа просила отдать вам этот предмет с поклоном и просьбой вернуть кое-что другое!
Йоран Перссон смотрит на полученное кольцо, потом через плечо швыряет его за окно. Потом срывает с шеи медальон и топчет ногами.
Эрик (он все видел). Ха-ха! Платоновский прообраз! Тоже потаскуха! Ха-ха-ха!
Йоран Перссон. Ну вот! Вернулся прежний Йоран – Дьявол! Подумать только! Лучшее, что дарит нам жизнь, оборачивается худшим; в раю нас подстерегает ад, и ангелы – все, все дьяволы, сам сатана – это белая голубка, а дух святой…
Эрик. Молчи!
Йоран Перссон. Ах, так ты еще и веруешь, сатана? Ступайте прочь, Юлленшерна, тут сейчас пойдут чистка и мытье, как пред пасхальной заутреней, скорей ступайте прочь, сюда идет важный гость!
Входит Педер Веламсон.
Нильс Юлленшерна (уходя). То, что вы намереваетесь совершить, незаконно, но справедливо! (Уходит.)
Йоран Перссон (Нильсу Юлленшерна). Помалкивай! (Педеру Веламсону.) Педер Веламсон, в погребах у нас крысы! Спустись и перебей их всех!
Педер Веламсон. С моим удовольствием! Да только…
Эрик. Колеблешься?
Педер Веламсон. Да нет, отчего же. Но мне бы что-нибудь получить…
Йоран Перссон. Все хотят брать, брать, и никто – давать!
Эрик. Но чего бы ты желал, а? Не хочешь ли стать бароном, графом, государственным советником? Говори же! Ты видишь цену всему этому дерьму! И станешь ничуть не лучше мерзавцев, которые сидят в погребе! Вот только королей я делать не умею, одних королев! Могу из потаскухи сделать королеву! Хочешь стать королевой?
Педер Веламсон. Нет, мне бы стать капралом!
Эрик. Капралом? Какая скромность! Поистине у меня друзья лучше, чем у Юхана! Что ж, капрал! Служи своему королю!
Педер Веламсон. Лучше бы бумагу для верности! Но и так сойдет! (Уходит.)
Эрик (садится на стул). Прекрасный канун Троицы… Ха-ха! Зеленые листы и белые лилии… Сейчас бы покататься по озеру Меларен с Карин и детками… Детки! Подумать! Хищный зверь похитил моих деток… И все, что бы ни сделали они, – честно и справедливо. Ну почему некоторые могут делать все, что им заблагорассудится? Почему? Вот и Юхан на свободе!
Йоран Перссон (сидит за письменным столом и что-то чертит). Почему ты не высылаешь против него войско?
Эрик. А ты?
Йоран Перссон. Нет, просто я не пойму, как могло все это случиться. Против всякой логики, против разума и справедливости. Неужто сам бог покрывает мошенников, помогает предателям, черное делает белым?
Эрик. Как будто и вправду!
Йоран Перссон. Ты слышишь? Кто-то там, внизу, поет псалом!
Эрик (вслушиваясь). Старая свинья Сванте!
Йоран Перссон. Да! Весь сброд людской надвое делится: свиньи верующие и свиньи неверующие. А все равно свиньи!
Эрик. Сам-то ты веришь во что-нибудь, Йоран?
Йоран Перссон. Не знаю! Недавно вздулось было пузырями болото моего детства, но сразу они полопались и только вонь от них!
Эрик (протягивает руку и берет куклу). Взгляни! Кукла Сигрид и зовут ее Слепая Бледнушка… я ведь помню всех кукол по именам! А знаешь ли, я ведь вот этой минуты больше всего на свете и боялся – когда мои бросят меня! Но действительность не совпадает с нашими о ней представлениями, и, знаешь ли, я решительно ничего не чувствую, я совершенно спокоен, как никогда и не был в дни, так сказать, счастья! Только вот этот канун Троицы! Он будит столько воспоминаний… (Взволнованно.) И все связаны с детьми… Дети – прекраснейший из даров нашей убогой жизни… В прошлом году мы плыли по озеру Меларен… Сигрид и Густав были во всем новом, светлом, мать сплела венки из незабудок и надела на их золотые головки. Они были такие веселенькие оба и пели, как два ангелка… Потом они стали босиком носиться по берегу, бросали камешки… Вдруг Сигрид поднимает ручонку, и камешек летит Густаву прямо в щеку. (Всхлипывает.) Если б ты видел, как она опечалилась… как она его гладила, просила прощенья… ноги ему целовала, чтобы только развеселить… Проклятье! (Вскакивает.) Где мои дети? Кто мог тронуть детенышей медведя? Только свинья! Но ведь тогда медведь разорвет ее детенышей! Это логично! (Обнажает кинжал.) Горе им! Горе!
Йоран Перссон. Пусть уж тут распорядится капрал! Если ты сам в это сунешься, шум поднимется невообразимый!
Эрик. Нет! Я сам буду вершить высшее правосудие, коли уснули боги!
Йоран Перссон. А ну их совсем, твоих богов!
Эрик. Ты прав! (Уходит.)
Йоран Перссон звонит. На мгновенье опускается занавес. Когда он снова поднимается, Йоран Перссон сидит за столом и что-то чертит.
Эрик (входит, волнуясь). Конечно, ложь, будто выпустили Юхана. Все – ложь, весь мир ложь, и на небесах ложь! Князь мира сего тоже назван отцом лжи, смотри Евангелие от Матфея, глава восьмая, стихи одиннадцатый и двенадцатый… Меж тем я бродил из покоя в покой… Подумай, черти даже в спальне не убрали… из зала в зал… и ни живой души не встретил. Замок брошен, как тонущий корабль, а на кухне что-то мерзкое творится; служанки разворовали пряности и еду, везде осколки и объедки, а лакеи всюду разбросали винные бутылки… Меж тем…
Йоран Перссон. А в подвалы ты спускался?
Эрик. Нет, нет, конечно нет! Но взгляни! Корона, мантия – знаки шведского величия, а рядом туфелька со стоптанным каблучком… туфелька моей Сигрид… мне стыдно, стыдно, но ведь от своей судьбы не уйдешь, вот и я не ушел от своей судьбы… Отец всегда говорил, что я кончу плохо, и откуда он знал? Это же нигде не предсказано, да и кто может предсказать судьбу, разве что тот, кто ее вершит! Но хуже всего было, когда капрал выколол Нильсу глаз; капрал, ты же знаешь, кривой, и когда он выколол Нильсу глаз, он сказал: «Это тебе за грозного Циклопа, око за око!» И я заключил, что Нильс когда-то посмеялся над увечьем капрала. Значит, что посеешь, то и пожнешь, и Нильс, как говорится, получил свое.
Йоран Перссон. Стало быть, им позор и конец?
Эрик. Зачем ты задаешь так много вопросов, Йоран? А потом он заколол старого борова Сванте, и Эрика, и других подлецов! Тс-с! Теперь самое страшное: когда капрал стал убивать старика, тот расхрабрился и объявил, что риксдаг его оправдал, и потребовал, чтобы я представил доказательства его вины. Подумай, этот пес требовал, чтоб я еще доказывал, как он в лицо назвал меня безумцем, а значит, оскорбил особу короля, доказывал, как он славил изменника… Я вышел из себя, я потребовал немедленной казни… и тут он закричал: «Не трогай нас, то есть Стуре, не то погибнут твои дети, они ведь наши заложники!» Заложники? Ты понял? Я вообразил, как моих деток казнят в Хернингсхольме, хотел отменить приказ, но поздно!…
Йоран Перссон. И что же потом?
Эрик. Жалкое зрелище; и в каждой душе ведь в минуту смерти проглядывает возвышенное что-то; будто кокон спадает и вылетает бабочка. Я не мог на это смотреть…
Йоран Перссон. Но сам же ты никого не убил?
Эрик. Нет. Я только ударил Нильса по руке, не потому ведь он умер! Но все равно – ужасно! Лучше бы этого не было никогда!
Йоран Перссон. Жалеешь, что велел наказать бандитов?
Эрик. Но заложники! Подумай о моих детях! И о матери молодых Стуре! И о брате вдовы королевы, Абрахаме, они же прирезали его! Она ни за что не простит! Ты это можешь поправить, Йоран?
Йоран Перссон. Нет, не могу. Я уже ничего не понимаю! Не видишь разве – события катятся, мы не в силах их удержать! Я нем, недвижим, я не могу шелохнуться, я могу только ждать, задаваясь вопросом – что будет?
1 2 3 4 5 6 7