Потом по-поросячьи взвизгивает и ныряет
Ц только пятки мелькают в воздухе, выныривает, отфыркивается, вытирает
рукой лицо, плывёт подальше от берега Ц не по-собачьи, с шумом и брызгами,
а ровным кролем, безупречным стилем.
Напомним: во сне бывает и не такое, незачем удивляться и путать сон с жесто
кой действительностью…
Поплавав так минут десять, Алик возвращается к берегу и несколько раз ны
ряет, пытаясь достать пальцами дно. Это ему, естественно, удаётся, а в посл
едний раз он даже нащупывает что-то большое и тяжёлое, подхватывает это «
что-то», выбирается на белый свет, на солнышко. «Что-то» оказывается пуза
тым узкогорлым кувшином с тонкой ручкой, древним сосудом, заросшим тиной
, чёрной грязью, хрупкими речными ракушками. Алик скребёт грязь ногтем и в
идит позеленевшую от времени поверхность Ц то ли из меди-купрум, то ли из
золота-аурум, покрытую прихотливой чеканной вязью. Если быть честным, то
кувшин сильно смахивает на тот, что стоит у отца в кабинете, Ц из дагеста
нского аула Гицатль, где спокон веку живут прекрасные чеканщики и поэты.

Однако Алика сие сходство не смущает. Он твёрдой походкой рулит к берегу,
и в груди его что-то сладко сжимается, а в животе холодно и пусто Ц как в пр
едчувствии небывалого чуда. «Чувство чуда Ц седьмое чувство!» Ц сказал
поэт.
И чудо не медлит. Оно бурлит в псевдогицатлинском кувшине, который, как жи
вой, вздрагивает в чутких и ждущих руках Алика. Острым камнем он сбивает с
ургучную пробку и зачарованно смотрит на сизый дым, вырывающийся из горл
а, атомным грибом встающий над уроненным на песок кувшином. Дым этот клуб
ится, меняет очертания и цвет, а внутри его возникают некие занятные турб
улентности, которые постепенно приобретают строгие формы весьма пожил
ого гражданина в грязном тюрбане, в розовых Ц тоже грязных Ц шароварах,
в короткой, похожей на джинсовую, жилеточке на голом теле и в золотых шлёп
анцах без задников Ц явно из магазина «Армения» с улицы Горького.
Словом, всё, как положено в классике, Ц без навеянных современностью отк
лонений.
Гражданин некоторое время легкомысленно качается в воздухе над кувшин
ом, машет руками, разгоняя дым, потом вдруг тяжело плюхается на землю, задр
ав ноги в шлёпанцах. Остолбеневший Алик всё же отмечает машинально, что п
ятки гражданина Ц под стать тюрбану с шароварами: да-алеко не первой све
жести. Но Ц вежливый отрок! Ц он ждёт, пока гражданин отлежится на песке,
сядет, скрестив по-турецки ноги, огладит длинную седую бороду, откашляет
ся.



Тогда Алик без долгих вступлений спрашивает:
Ц Джинн?
Ц Так точно! Ц по-солдатски гаркает гражданин, на поверку оказавшийся
джинном из многотомных сказок «Тысячи и одной ночи».
А могло быть иначе, как вы думаете?..
Ц Меня зовут Алик Радуга, Ц вежливо кланяется Алик, переступая на песке
босыми ногами. Ноги мокрые, и песок кучками налип на них. Ц Извините меня
за мой вид, но я, право, не ждал встречи…
Ц И зря, Ц лениво говорит джинн. Ц Мог бы и предусмотреть, ничего в том т
рудного нет.
Говорит он на хорошем русском языке, и это не должно вызывать удивления, в
о-первых, потому, что дело происходит во сне, а во-вторых, потому, что джинн
у безразлично, на каком наречии вести товарный диалог с благодетелем-ос
вободителем.
Ц А вас как зовут? Ц спрашивает Алик, втайне и нелепо надеясь, что джинн н
азовёт с детства знакомое имя Ц Хоттабыч.
Не тут-то было.
Ц Зови меня дядя Ибрагим, Ц ответствует джинн, и Алик понимает, что напо
ролся на вполне оригинального, неизвестного мировой литературе джинна.
И то правда: Хоттабыч Ц всего лишь один из многочисленного племени, исст
ари рассеянного по свету в кувшинах, бутылках, банках, графинах и прочих т
юремных ёмкостях, и он уже давно обжился на грешной земле, поступил на слу
жбу, выработал себе пенсион и теперь нянчит внуков небезызвестного Воль
ки ибн Алёши.
Дядя Ибрагим Ц из того же племени, ясное дело.
Ц И давно вы в кувшине, дядя Ибрагим? Ц интересуется Алик, лихорадочно п
рикидывая: как мог кувшин попасть в Москву-реку? В самом деле: швырнули ег
о в воду, вероятно, где-то в Аравии, либо в Красное море, либо чуть подале, в Ч
ёрное. Или в Индийский океан. Или, на худой конец, в полноводную реку Нил, ко
торая вынесла его в Средиземное море. А Москва-река берёт своё начало из с
реднерусских безымянных речушек, а те Ц из топей да болот… Впрочем, стои
т предположить, что сосуды с джиннами по приказу великого и могучего Ибл
иса (или кого там ещё?) специально рассеивали по миру, чтобы впоследствии к
аждая страна имела хотя бы по нескольку экземпляров.
Ц Давно, отрок, Ц хлюпая простуженным носом, говорит джинн, сморкается
в два пальца, вытирая их о шаровары. Алик внутренне передёрнулся, но виду н
е подал. Ц Так давно, что сам толком не помню. Ты сделал доброе дело, отыска
в меня в этой аллахом проклятой речке. Полагается приз Ц по твоему выбор
у. Подумай как следует и сообщи. За мной не заржавеет. А я пока покочумаю чу
ток. Ц Тут он сворачивается калачиком на песке, сдвигает тюрбан на ухо и
начинает храпеть.
Лексикон его мало чем отличается от того, каким щеголяют юные короли дво
ров. И Алику не чужд был такой лексикон, слыхивал он подобные выражения не
однократно, посему перевода ему не потребовалось. Раз джинн сказал: «не з
аржавеет», значит, выполнит он любое желание Ц как и положено джиннам! Ц
не обманет, отвесит сполна.
«Что бы пожелать?» Ц думает Алик, хотя думать-то незачем Ц всё давно про
думано, и сон этот творился как раз ради соответствующего желания, и джин
н для того из кувшина вылупился Ц вполне доступный джинн, без всякой ара
вийско-сказочной терминологии, незнакомой, впрочем, Алику, так как сказо
к «Тысячи и одной ночи» он ещё всерьёз не читал. А исподтишка, втайне от ро
дителей Ц так терминологию не запомнишь, так только бы сюжет уловить.
«Что бы пожелать?» Ц для приличия думает Алик, а на самом деле точно форму
лирует давно созревшее пожелание. И как только сформулировал, без застен
чивости растолкал спящего джинна.
Ц Я готов!
Ц А? Чего? Ц спросонья не понимает джинн, протирает глаза, вертит голово
й. Ц Ну, говори-говори.
Ц Я хочу уметь прыгать в высоту как минимум по первому разряду, Ц сказа
л и замер от собственной наглости. Впрочем, добавляет для ясности: Ц По пе
рвому взрослому.
Ц Ого! Ц восклицает джинн. Ц Ну и аппетит… Ц садится поудобнее, начина
ет цену набивать: Ц Трудное дело. Не знаю, справлюсь ли: стар стал, растеря
л умение.
Ц Ну уж и растерял, Ц льстит ему Алик. Ц И потом, я у вас не три желания пр
ошу исполнить Ц как положено, а всего одно махонькое-премахонькое. Ц Ту
т он даже голос до писка доводит и показывает пальцами, какое оно «премах
онькое» Ц его желаньице заветное.
Ц Иблис с тобой, Ц грубо заявляет джинн, потирает руки, явно радуясь, что
не три желания исполнять-мучиться, Ц покладистый клиент попался. Ц А з
а благородство тебе премию отвалю. Будешь, брат, прыгать не по первому раз
ряду, а по «мастерам». Годится?
Ц Годится, Ц говорит Алик, немея от восторга и слушая, как сердце провал
ивается в желудок и возвращается на место: ещё бы Ц пульс у него сейчас по
рядка пятисот ударов в минуту, хотя так и не бывает. (Сон это сон, сколько ра
з повторять можно…)
Ц Ну, поехали.
Джинн выдирает из бороды три волоса, рвёт их на мелкие части, приговарива
я про себя длинное арабское заклинание, непонятное и неведомое Алику, по
чему он его и не запомнил, прошло оно мимо сна. Бросает волосинки по ветру,
дует, плюёт опять-таки трижды, хлопает в ладоши.
Ц Готово. Только… Ц тут он вроде бы смущается, не хочет договаривать.
Ц Что только? Ц Алик строг, как покупатель, которому всучили товар втор
ого сорта.
Ц Да так, ерундистика…
Ц Короче, папаша!
Ц Условие одно тебе положу.
Ц Какое условие?
Ц Да ты не сомневайся, желание я исполнил Ц будь здоров, никто не придер
ётся. Только по инструкции такого типа желания исполняются с условием. И
дар существует лишь до тех пор, пока его хозяин условие блюдёт.
Ц Да не тяните вы, в самом деле! Ц срывается на крик Алик.
Ц Не кричи. Ты не в степи, а я не глухой. Условие таково: будешь прыгать выш
е всех, пока не солжёшь Ц намеренно ли, нечаянно ли, по злобе или по глупос
ти, из жалости или из вредности, и прочая и прочая.
Ц Как так не солжёшь?
Ц А вот так. Никогда и никому ни в чём не ври. Даже в мелочах. А соврёшь Ц да
р мгновенно исчезнет, как не было. И плакали тогда твои прыжки «по мастера
м».
«Плохо дело, Ц думает Алик. Ц Совсем не врать Ц это ж надо! А если никак н
ельзя не соврать Ц что тогда?»
Ц А если никак нельзя не соврать Ц что тогда? Ц спрашивает он с надеждо
й.
Ц Либо ври, либо рекорды ставь. Альтернатива ясна?
Ц Куда яснее, Ц горестно вздыхает Алик.
Ц А чего ты мучаешься? Я тебе ещё лёгкое условие поставил, бывают посложн
ее. Дерзай, юноша. Вперёд и выше. «Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать
имена!» Так, что ли, в песне?
Ц Так.
Ц А раз так, я пошёл.
Ц Куда?
Ц Документы себе выправлю, на службу пристроюсь. Где тут у вас цирк помещ
ается?
Ц Есть на Цветном бульваре, Ц машинально, ещё не придя в себя, отвечает А
лик, Ц есть на проспекте Вернадского Ц совсем новый.
Ц Я на Цветной пойду, Ц решает джинн. Ц Старое Ц доброе, надёжное, по оп
ыту сужу. Буду иллюзионистом…
И уходит.
И Алик уходит. Одевается, влезает по откосу, идёт во двор: пора завтракать
и Ц в школу. И сон заканчивается, растекается, уплывает в какие-то чёрные
глубины, вспыхивает вдалеке яркой точкой, как выключенная картинка на эк
ране цветного «Рубина».
И ничего нет. Темнота и жар.

3

А потом начинается второй сон.
Будто бы идёт Алик в лес. А дело происходит в Подмосковье, на сорок шестом
километре Щёлковского шоссе, в деревне Трубино, где родители Алика трети
й год подряд снимают дачу. Леса там, надо сказать, сказочные. Былинные леса
. Как такие в Подмосковье сохранились Ц чудеса!
И вот идёт Алик в лес по грибы Ц любит он грибы искать, не возвращается до
мой без полного ведра Ц и знает, как отличить волнушку от маслёнка, а груз
дь от опёнка, что для хилого и загазованного горожанина достаточно почёт
но. Долго ли, коротко ли, а только забредает Алик невесть куда, в чащу тёмну
ю, непролазную. Думает: пора и честь знать, оглобли поворачивать. Повернул
. Идёт, идёт Ц вроде не туда. Неужто заблудился?
Прошёл ещё с полкилометра. Глядь Ц избушка. Похоже, лесник живёт. Продира
ется Алик сквозь кусты орешника, цепляется ковбойкой за шипы-колючки на
диких розах, выбирается на тропинку, аккуратно посыпанную песком и огоро
женную по бокам крест-накрест короткими прутиками. Топает по ней, подход
ит к избушке Ц свят-свят, что же такое он зрит?
Стоит посередь участка малый домик, песчаная тропка в крыльцо упирается
, окно раскрыто, на подоконнике Ц горшок с геранью, ситцевая занавеска на
ветру полощется. Изба как изба Ц на первый взгляд. А на второй: вместо фун
дамента у неё Ц куриные ноги. Не натуральные, конечно, а, видно, из дерева р
езанные, стилизованные, да так умело, что не отличить от натуральных, толь
ко в сто раз увеличенных.
«Мастер делал, умелец», Ц решает про себя Алик и, не сомневаясь, подымает
ся по лестнице, стучит в дверь.
А оттуда голос Ц старушечий, сварливый:
Ц Кого ещё чёрт принёс?
Ц Откройте, пожалуйста, Ц жалобно молит Алик.
Дверь распахивается. На пороге стоит довольно мерзкого вида старушенци
я Ц в ватнике не по-летнему, в чёрной суконной юбке, в коротких валенках с
галошами, в шерстяном платке с рыночными розами. «Движенья быстры, лик уж
асен» Ц как поэт сказал.
Ц Чего надо? Ц спрашивает.
Ц Извините, бабушка, Ц вежливо говорит Алик Ц умеет он быть предельно
вежливым, галантным, знает, как действует такое обращение на старших. Ц П
рискорбно беспокоить вас, сознаю, однако, заблудился я в вашем лесу. Не под
скажете ли любезно, как мне выбраться на дорогу к деревне Трубино?
Факт, подействовало на грозную бабку. Явно смягчилась она, даже морщин на
лице вроде меньше стало.
Ц Откуда ты такой вальяжный да куртуазный? Ц интересуется.
«Ну и бабулечка, Ц удивляется Алик, Ц лепит фразу с применением редкого
ныне материала».
Ц Школьник я, бабушка.
Она с сомнением оглядывает его, бормочет:
Ц «Ноги босы, грязно тело, да едва прикрыта грудь…» Не похоже что-то…
Ц Некрасов в другое время жил, Ц терпеливо разъясняет Алик, не перестав
ая изумляться бабкиной могучей эрудиции. Ц Нынче школьники вполне прил
ично выглядят.
Ц Да знаю… Это я по инерции… Проклятое наследие… А учишься-то как?
Ц На «хорошо» и «отлично».
Ц Нешто без двоек обходится?
Ц Пока без них.
Ц Тогда заходи.
В горнице чисто, полы выскоблены, пахнет геранью, корицей и ещё чем-то, что
неуловимо знакомо, а не поймать, не догадаться, что за аромат. Стол, четыре
стула, лавка, крытая одеялом, скроенным из пёстрых лоскутов. Комод. Кружев
ные белые салфетки. Кошка-копилка. Цветная фотография кошки с бантиком, п
рикнопленная к стене. На комоде Ц жёлтая суперобложка польского фотоал
ьбома «Кошки перед объективом». На одеяле Ц живая чёрная кошка. Смотрит
на Алика, глаза горят, один Ц зелёный, другой Ц красный.



У стены Ц русская печь.
Ц Холодно, Ц неожиданно говорит бабка.
Ц Что вы, бабушка, Ц удивляется Алик. Ц Жарко. Обещали, что ещё жарче буд
ет: циклон с Атлантики движется.
Ц С Атлантики движется, за Гольфстрим цепляется, Ц частит бабка. И неож
иданно яростно: Ц А мы его антициклоном покроем, чтоб не рыпался.
«Сумасшедшая старуха», Ц решает Алик, но вежливости не теряет:
Ц Ваше право.
Ц То-то и оно, что моё. Ты, внучёк, подсоби старой женщине, напили да наколи
дровишек, протопи печку, а я тебя на верную дорогу наставлю: всю жизнь идти
по ней будешь, коли не свернёшь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18