Он настаивал на переаттестации высшего офицерского состава и первым предложил свою кандидатуру для работы в ней. Был даже какой-то период, когда перед ним стояли навытяжку генералы и что-то мямлили насчет очереди на жилье и про оставшиеся до пенсии годы. К нему записывались на интервью корреспонденты, его приглашали на всякие открытия и закрытия, презентации и встречи. Казалось, сама птица Феникс оставила ему на удачу не то что перышко – целый хвост. Вот что значит – вовремя уловить, куда дует ветер, и не побояться встать тогда, когда другие еше раздумывают.
Самым неприятным моментом оказалось, как ни прискорбно, объяснение с сыном.
– Ты учил меня быть честным. А сам? Сколько раз ты будешь менять свои убеждения и присяги?
Он никогда не стеснялся в выборе выражений, а сейчас, когда в отличие от отца больше тяготел к национально-патриотическому движению, мог позволить себе и такой тон.
Вараха же пришел к демократическим взглядам сам. Внутри себя. Он не делился своими сомнениями, поисками истины в кругу семьи – работа в КГБ приучила молчать. И незаметно получилось: он уже остановился, а сын продолжал идти старой дорогой, на которую он же его и поставил. Хотя должно было вроде получиться наоборот.
Но, к сожалению, время сработало против демократического обновления КГБ. Пока они в комиссии, не поднимая головы, рылись в делах и строили планы реорганизации органов, случилось то, что, видимо, и должно было случиться: общественный интерес к их работе постепенно угас и комиссию в один прекрасный день без объяснения причин прикрыли. В недоумении оглядевшись вокруг, члены комиссии обнаружили, что все приличные места и должности заняты теми, кто отсиживался в сторонке и выжидал удобного момента.
Не в первые дни его политической активности, когда на Григория, чуть ли не единственного откровенного демократа в КГБ, ходили смотреть из других отделов, а именно в день расформирования комиссии ему стало жутковато: а что дальше? Ведь, кроме троекратной смены названия КГБ, мало что изменилось в комплексе на Лубянке. Подумаешь, удалось отправить на пенсию некоторых наиболее одиозных генералов. Кого-то спровоцировали – не без того, – чтобы сами написали рапорт на увольнение. Но разве планировалась такая мелочь!
А тут еще откровенные усмешки сына, словно назло ему начавшему демонстративно ходить на все оппозиционные митинги. Металась между ними жена, пытаясь примирить и сгладить острые углы в их отношениях.
В лучшем положении оказались те, кто вовремя увидел отправляющийся поезд и запрыгнул в последний вагон, перейдя в другие многочисленные комиссии. А еще вернее – в растущие на глазах всевозможные структуры при президенте и якобы для облегчения работы президента. Вот это была крыша, вот это была лафа!
Однако Вараха принципиально не стал никуда «перетекать». Он и себя убедил, и старался показать в первую очередь сыну, что сделал свой выбор по убеждению. И хотя, как всякий военный, он с уважением относился к своей служебной карьере, столь же принципиально он решил остаться в своем ведомстве – без почестей, наград, должностей и, что уже самое страшное, без поддержки и внимания вчерашних соратников, вырвавшихся вперед и забывших о тех, кто остался позади. Он вдруг увидел, что оставшихся слишком много. И именно более дружны и ответственны друг перед другом оказались те, кого они просеивали через сито комиссии. Он спиной чувствовал их презрение к себе, он готов был поклясться, что, не дрожи они за свои шкуры и за оставшиеся кресла, они уже давно растоптали бы его.
И тогда он, мальчишка, решил назло им никуда не уходить. Сидеть занозой, бельмом на глазу: а что вы со мной сделаете? Вы ведь не знаете, какие у меня связи остались!
Сделали. Налоговым полицейским.
Во что после этого можно было верить? Глядя иногда по телевизору на бывших соратников по комиссии, продолжающих оставаться на острие событий и дающих интервью, или, что еще обиднее, узнавая во властных структурах тех, кого они в комиссии хотели убрать из органов, особенно в первые дни он готов был рычать от злобы и бессилия. Неужели все зря? Неужели правы оказались те, кто советовал не высовываться и предупреждал: когда сдают своих, это не прощается. Какими бы гуманными ни казались мотивы. Но зачем тогда нужно было демократам поднимать столько народищу на преобразования? Чтобы те поломали свои судьбы, а их масса была выдана за массовый отход от коммунистических догм?
Перейдя в налоговую полицию, он словно отсек свое романтическое увлечение демократией. И плюнул на карьеру, занявшись только собой, семьей и выгуливанием по вечерам единственной безучастной к политике Феи – серебристого пуделька, ласкового и отзывчивого ко всем окружающим. Заговорил о возможной женитьбе сразу после окончания университета сын, и головной болью стал вопрос, где жить молодоженам. Разменивать свою двухкомнатную после десяти лет собственного мытарства по углам совсем не грело, и цель в жизни могла стать именно земной и житейской – попытаться собрать денег на квартиру.
Загорелись, собрали, что уже было, с получки стали покупать по сто, десять, двадцать долларов – сколько позволял излишек. Но при подсчете с женой, как быстро такими темпами они смогут обеспечить сына и собственную спокойную старость, не хватало не то что пальцев на руках, а и календаря до двухтысячного года.
– А может, начальником отдела все-таки поставят? – надеялась жена.
Начальник отдела – это почти на двадцать процентов больше оклад и всякие премиальные. Начальник отдела – это, в конечном итоге, вызов судьбе, выбросившей его на обочину. Еще не те годы, чтобы зарываться в пенсионный песок.
И вновь задумался о должностях Вараха, благо, что у них в отделе уже полгода пустовало кресло начальника. Его, пришедшего в отдел первым, по инерции считали исполняющим обязанности начальника, но дальше «и.о.» дело не продвигалось. Моржаретов не заводил на эту тему даже разговоров – то ли боясь оказаться обязанным, то ли не желая раскрывать какие-то планы в отношении другой кандидатуры.
Противно было лебезить, тем более когда в августовских событиях хлебнул приятных и живительных глотков власти, но стал Вараха замечать за собой, что улыбается начальнику там, где можно и не улыбаться. Что откровенно заискивает и дает понять: готов работать, только допустите. И, что самое главное, замечая за собой это, не одергивал себя, не стыдился себя суетного и мельтешащего. Реже стал вспоминать и свою августовскую доблесть, словно этим стирал не только свою память, но и память других. Больше того, когда в октябре 93-го чаша весов вновь, хоть и с помощью танков, качнулась в сторону Ельцина и можно было опять как-то проявиться, попытаться войти еще раз в ту же реку, где уже был, он тем не менее не поспешил засвидетельствовать свое восхищение разгоном Верховного Совета. Что-то остановило: не лезь, опять останешься в дураках. А может, приходило понимание, что государственным людям и в самом деле нечего лезть в политику: сиди и делай свое дело?
Так что земное и семейное превысило общее и политическое. Оставалось только исправить ошибку августа, войти в русло назначений. А там и попытаться устроить в департамент сына, благо, что создали жилищную комиссию, а раз есть жилкомиссия – значит, будут и квартиры. Конечно, здесь начнут учитывать, кто ты – начальник отдела или просто ведущий специалист…
Но в один из дней, когда в таких раздумьях сидел он над очередными сводками, раздался телефонный звонок. В департаменте не хватало не только столов и стульев, но и телефонных номеров – один на весь отдел считался за счастье. Так что если кто-то не ждал конкретного звонка в конкретное время, трубку поднимал или он, числящийся начальником, или Людмила.
На этот раз никто не поднял голову, и Вараха дотянулся до трубки сам.
– Мне Григория Ивановича, – попросил незнакомый голос.
– Я вас слушаю.
– Григорий Иванович, у меня есть информация, которая вас заинтересует, – предложил собеседник. И боясь, что его отправят с таким предложением к дежурному, уточнил, налегая на каждое слово: – Очень заинтересует. Лично вас. Я жду вас у выхода.
Короткие гудки. В том, что информацию на тех или иных коммерсантов приносят их конкуренты, ничего удивительного не было: шло первоначальное накопление капитала и ни о каких джентльменских отношениях между ними не могло идти и речи. Поэтому звонок не явился чем-то из ряда вон выходящим, если бы не два момента: говоривший подчеркнул личную заинтересованность Варахи и позвонил в самом деле не дежурному, который принимает подобную информацию, а ему. И судя по тому, что положил трубку, не дослушав ответа, – еще и в уверенности, что встреча состоится.
Набрав несколько строк на компьютере, Вараха все же решил выйти. На то он и оперативник, чтобы влезать во всякие ситуации. А вдруг сейчас он получит такие сведения, что заставит всех ахнуть…
У входа никого не оказалось, но от посольства Беларуси, расположенного напротив, ему махнули рукой от припаркованной машины:
– Григорий Иванович!
Парень был незнаком, машина тем более, и Вараха задумался: идти ли? Но словно специально вечно запруженная Маросейка на миг очистилась от машин, открывая ему дорогу, и он перешел ее. Парень, ничего не объясняя, включил перед ним диктофон, из которого без паузы, видимо, со специально подготовленного места раздалось:
– И теперь о Варахе…
Это был голос Моржаретова. Григорий непроизвольно подался ближе к диктофону, но парень выключил его и с улыбкой пригласил в машину:
– Я думаю, вам будет небезынтересно узнать, что думает о вас начальство.
В автомобиле сидел водитель, но и тот вылез из него, оставляя Вараху одного. Григорий понял, что сейчас он услышит о себе настолько неприятные слова, что, щадя его самолюбие, неожиданные гости оставляют его наедине с диктофоном. Кто же они такие и откуда у них запись? И что говорит начальник о нем? Кому говорит?
Торопясь, Вараха нажал на клавишу пуска. Моржаретов охотно продолжил:
– Я не кровожаден, но, извините, я видел, как он упивался властью в 1991 году. Достаточно было посмотреть, как он разговаривал с людьми, уже ходившими под пулями, когда он еще титьку сосал. Они не виноваты, что остались верны своим идеалам. Их за это нужно или уважать, или жалеть. Но ни в коем случае не издеваться над ними.
Возникла пауза, и когда Григорий подумал, что запись закончилась, Моржаретов продолжил:
– Да, сейчас он как будто другой, вроде начинает думать о работе, а не о политике. Но я никогда не смогу быть уверенным в нем до конца. И никогда не напишу рапорт на его представление.
Вновь образовалась пауза, и только теперь стало ясно, что обладатель записи специально стер голос собеседника.
– С ним можно работать, но, если уберете, я не стану возражать.
Хозяева машины курили в двух шагах, обсуждая рекламные вывески.
– На его месте я радовался бы тому, что вообще служит. И прятал бы глаза от тех, кто знает о его прошлом.
Прятать глаза? Он – прятать глаза? И радоваться, что вообще служит? Да попался бы ему Моржаретов в тот момент, когда работала комиссия, посмотрел бы, где оказался бы сам…
Дальше, как ни вслушивался и сколько ни ждал продолжения Вараха, крутилась только пустая кассета. Да и гости, обсудив вывески и докурив сигареты, подошли к машине. Григорий отдал им диктофон и, ни слова не сказав, сошел с тротуара. Однако машины вновь шли непрерывным потоком, словно отсекая его от департамента, и он несколько минут стоял под пристальными взглядами нежданных визитеров.
– Мы завтра вам позвоним, – сказали они перед тем, как Григорий прошмыгнул в секундную брешь между машинами.

«Перевод с итальянского.
Департамент налоговой полиции.
Москва,Россия.Директору ДНП РФ.
Конфиденциально.
Уведомляем Вас, что Финансовой гвардией Италии не проводятся проверки «веером». Необходимо указать конкретный счет в конкретном банке, а также причины, вызвавшие Ваш интерес. Если в ходе проверки будут выявлены материалы, подтверждающие криминальную деятельность в ущерб Италии, мы представим Вам сообщение по данному вопросу.
Дивизионный генерал – инспектор Главного командования
Финансовой гвардии Италии. Рим»


«Департамент налоговой полиции России.
Через представителя ГДН в России.
Г-ну Директору.
Конфиденциально.
Благодарим за заявление о подозрениях в отношении клиента указанной Вами фирмы. Служба «ТРАКФИН», как Вы знаете, является информационно-аналитической, проводящей только экспертные оценки финансовых операций, и самостоятельных расследований не ведет. Однако, как удалось установить, владелец указанной Вами фирмы полученные криминальным путем средства обращал в игровые жетоны крупнейших казино, которые спустя некоторое время обменивал на уже «отмытые» наличные.
Директор Генеральной дирекции налогов Франции»


«ДНП РФ Москва. На Ваш запрос №…
Готовы сообщить, что интересующий Вас гражданин России закрыл валютный счет ровно два месяца назад. В то же время наше обязательство хранить в течение пяти лет все финансовые документы позволяет установить личность клиента и все проводимые по счету операции.
Просили бы Вас выслать нам дополнительный материал, подтверждающий его криминальную деятельность в ущерб интересам Германии, и направить официальным путем в наш адрес.
С уважением
Руководитель налогового розыска г. Эрфурт»


8

Как хотелось думать Борису, судьба не случайно свела его не только с Моржаретовым, но и с Людой. По крайней мере делопроизводитель оперативного управления вспоминалась ему настолько часто, что он по делу и без дела сбегал со своего десятого этажа на четвертый в надежде застать ее. Наверное, это выглядело уже столь откровенно, что однажды Вараха, увидев его, даже не отрываясь от бумаг, сообщил:
– Людмилы нет.
Последнее время он выглядел довольно сумрачным. Борис даже подумал, что это каким-то образом связано с его повышенным вниманием к Людмиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38