У тебя, часом, не завалялось конфетки, Чарли?
– Не-а. – Чарли взмахнул молотком, который просвистел буквально в нескольких дюймах от головы Стива. – Зато у меня есть хорошая штучка для выбивания зубов.
– Отьебись, – выдавил Стив, поднявшись на колени. – Я тебя не трогал, и ты меня не трогай. – Его голос звучал жалобно и испуганно. Блин.
– Нет, ты только послушай. – Вилли изобразил на лице выражение потрясенной невинности. – Этот мудак собирался ограбить папочкин автомат прямо на папочкиной заправке. И он искренне думает, что мы сейчас отьебемся и не будем ему мешать. Как тебе это нравится, Чарли?
– Э-э-э… – Чарли тоненько хохотнул. – Мне это вовсе не нравится, Вилли. Мне кажется, надо его проучить.
Разумеется, Вилли гнал. Эта автозаправка вовсе не принадлежала его отцу. Стив в этом нисколечко не сомневался. Его охватила бессильная ярость. У них был молоток, етить-колотить. С чего бы приличным ребятам расхаживать с молотком на закрытой заправке посреди ночи?! Чтобы пробить черепушку какому-нибудь городскому панку, который попытается вытащить деньги из автомата с напитками?! Как-то сомнительно. Может быть, чтобы разбить окно? Залезть в магазинчик и опустошить кассу? Вот это уже ближе к истине. Ответ засчитан, – мысленно поздравил себя Стив. – Вы выиграли главный приз. Сейчас Вилли отдаст вам ваш Золотой билет. На тот свет.
Стив истерически расхохотался. Он понимал, что смеяться сейчас не время, но остановиться уже не мог. Он привалился спиной к автомату с напитками и согнулся чуть ли не пополам. Да, Вилли выдаст ему Золотой билет, и – тюк – серебряный молоточек Чарли вмажет ему по башке. И тогда, может быть, он завизжит, как недорезанный поросенок.
Стив понимал, что ему лучше бы замолчать – если он будет смеяться, он только раздразнит этих двоих уродов, – но он ничего не мог с собой поделать. Он замолчал только тогда, когда Чарли врезал ему кулаком по спине, а Вилли пнул ногой под ребра. Или это Вилли ударил его по лицу, а Чарли пнул под ребра. А впрочем, какая разница…
Он схватился за ногу обидчика и резко дернул. Чарли – стало быть, пнул его все-таки Чарли – упал на землю. Молоток вылетел у него из руки и приземлился в грязь футах в шести от автомата с напитками. Стив почувствовал запах дерьма. Его заглушал запах дешевого пива и едкого пота этих уродов… но это был запах дерьма, тут уж не ошибешься. Он хотел было сказать: Прошу прощения, но кто-то из вас вляпался в кучу дерьма, – но не успел, потому что опять рассмеялся. Совершенно безумным смехом. Несмотря на боль в ребрах и в разбитом лице.
Вилли уже замахнулся для следующего удара. Стив поджал ноги, потом резко выбросил их вперед и чуть вверх и резко всадил каблуками Вилли по яйцам. Тот согнулся пополам, лишь тихо хрюкнув: он был явно покрепче Чарли. Но тут Чарли как раз оклемался, подхватил свой молоток и занес его над головой Стива. Аминь. Стив даже мельком подумал, что он, может быть, зря не ходил на исповедь. Хотя бы спас свою душу…
Но тут в драку ринулся Дух. Он вопил, как буйно-помешанный, размахивая их собственным молотком – тем самым, который всегда лежал у Стива под водительским сиденьем. Дух со всей дури вмазал молотком по локтю Чарли, и Стив услышал, как что-то хрустнуло. Ему едва удалось увернуться от Чарлиного молотка, когда Чарли его уронил, воя, как раненый зверь, и держась за разбитый локоть. Стив схватил выпавший молоток, перекатился чуть в сторону и вскочил на ноги. Теперь и у него, и у Духа было по молотку. Прикрывая друг друга, они угрожающе встали напротив этих двоих дебилов.
Кстати, теперь эти два мудака уже вроде бы не представляли угрозы. Они отступили, вжавшись в стену конторы. Вилли по-прежнему держался за яйца. Правая рука Чарли безвольно висела вдоль тела; его лицо – и без того не особо цветущее – приобрело цвет протухшего сыра. Они таращились на Стива с Духом, как два загнанных в угол опоссума – слишком глупые, чтобы бояться, но все-таки настороженные.
– Вообще, по-хорошему, надо бы вышибить вам мозги, – сказал Стив. – Вам они все равно без надобности.
– Но мы не будем вас убивать, – быстро добавил Дух. – Мы просто сядем в машину и поедем своей дорогой. И у меня к вам большая просьба: не делайте резких движений. – Он погрозил им молотком.
Стив тоже помахал своим молотком, но у него вдруг возникло чувство, что он утратил контроль над ситуацией. Не сводя глаз с двоих мудаков у входа в контору заправки, он обогнул «тандерберд» спереди и открыл свою дверцу. Краем глаза он заметил, что Дух тоже открыл свою дверцу. Они сели в машину одновременно и одновременно захлопнули дверцы. Стив быстро нажал на кнопку замка со своей стороны Дух повернулся к нему:
– Быстрее, быстрее, пока эти двое уродов не пришли в себя…
Двигатель завелся с первого раза. Стив пересек стоянку по диагонали, с удовлетворением отметив, как Вилли с Чарли убрались с его пути словно ошпаренные. Ему показалось, что одного он задел. Хорошо бы. А уже через пару секунд он опять мчался по шоссе. Он покосился на Духа, который полулежал на сиденье и улыбался. Стиву показалось, он видит, как колотится сердце Духа под тонкой тканью футболки.
– Ты спас мою задницу, – сказал Стив. Это был один из тех редких моментов неловкости, которые иногда возникали между ними. – Теперь я твой должник.
– Подожди до Нового Орлеана, – ответил Дух. – Там ты мне купишь бутылку «Ночного поезда». – Он протянул руку, прикоснулся к запястью Стива и крепко его сжал. Стиву показалось, что через руку Дух передал ему мысленное послание: Пожалуйста, будь осторожнее, Стив. Если тебя убьют, это будет конец. Для меня это тоже будет конец. Я знаю, тебе сейчас плохо и ты думаешь, что я – единственный человек, кому ты можешь доверять. Но ты тоже мне нужен. Так что ты лучше побереги свою задницу. Потому что ты тоже мне нужен.

Ближе к рассвету – но не так, чтобы слишком близко, опасно близко, – старая серебристая машина выехала на ту же дорогу, где час назад проехали Стив с Духом. «Шевроле-белэр». Зиллах не захотел ждать, пока Кристиан заправит машину и поговорит с Кинси Колибри, и они договорились встретиться следующей ночью во Французском квартале.
Кристиан забыл включить фары. Ему вполне хватало бледного света луны и звезд. Тем более что в такой глухой час на шоссе не было больше ни одной машины.
То есть сначала не было. Но когда Кристиан вырулил из слепого поворота, какой-то фургончик-пикап вылетел на шоссе с боковой дороги сразу за ним. Его передние фары ослепительно резанули по зеркалу заднего вида. Водитель фургончика слишком поздно заметил машину Кристиана – он оглушительно забибикал и слишком резко вдарил по тормозам. Фургончик слетел с дороги, снес ограждения, завалился набок и покатился вниз по откосу. Наконец он остановился, наткнувшись на ствол сосны. Лобовое стекло в паутине трещин было залито кровью.
Кристиан съехал на обочину и вышел из машины. Осторожно спустился вниз по крутому склону. Пассажиры фургончика были мертвы… либо очень к тому близки. Он это чувствовал. Запаха пролившегося бензина не было. Запаха жара – тоже. Стало быть, фургончик не взорвется. Зато Кристиан чувствовал густой запах крови, смешанной с алкоголем.
Кристиан знал, что это он виноват в аварии. В конце концов, он же ехал без фар. Но он не хотел, чтобы так получилось. И фургончик ехал слишком быстро.
И он был голоден.
Скорее всего пассажир фургончика умер мгновенно. Его лицо представляло собой месиво из раздробленных костей и кровавой жижи, щедро присыпанной осколками стекла. Водитель был еще жив. Он полулежал на сиденье, согнувшись под каким-то невообразимым углом. Его ноги зажало под искореженной приборной доской. Но он был в сознании. У него из-под шляпы сочилась кровь, подкрашивая его бесцветные волосы. Когда водитель увидел Кристиана, он застонал. А когда Кристиан склонился над разодранным горлом мертвого пассажира, водитель попробовал закричать. Но не смог открыть рот. Он ударился подбородком о руль с такой силой, что раздробил себе кости.
Так что Вилли мог только смотреть, как Кристиан слизывает уже подсыхавшую кровь с мертвых губ Чарли, с его подбородка и шеи.

25

У всех есть машины, или компания, чтобы не скучно ехать, или по крайней мере радио, как у Кристиана, чтобы всю ночь слушать музыку, бодрый рок-н-ролл с периодическими вкраплениями статических помех, которые напоминают сдавленные голоса, шепчущие почти различимые слова.
Старенький немощный «датсун» Энн не дотянул бы до Нового Орлеана; компании у нее было, а свой плеер она продала еще в прошлом месяце девчонке с работы, чтобы сходить на концерт «R.E.M.». Так что она не могла даже послушать любимых «Cocteau Twins» по дороге к своей любви.
В тот вечер, когда Энн вернулась домой, она уже знала, что поедет в Новый Орлеан. Это было так просто: стоять и беседовать с тем высоким барменом и говорить ему, что она поедет за Зиллахом хоть на край света. Но когда дело доходит до того, чтобы действительно ехать… тут надо как следует все обдумать.
И Энн начала думать. Дома и на работе – она работала официанткой в испанском ресторанчике с претенциозными обоями в золотую крапинку и толстыми красными коврами, которые в их захолустье вполне сходили за элегантный стиль. Она придумала вот что: сказала менеджеру, что у нее внезапно заболела родственница в Новом Орлеане и что ей обязательно надо к ней ехать, и попросила, чтобы остаток зарплаты за этот месяц ей переслали по адресу: Новый Орлеан, штат Луизиана, до востребования, Энн Брансби-Смит. На самом деле она и не надеялась, что ей пришлют эти деньги. Но, может быть, когда Зиллах убедится, как сильно она его любит, он согласится ее содержать. Судя по тому, как дорого и элегантно он одевался, деньги у него были.
Энн обдумала, но ей все равно было страшно уезжать из Потерянной Мили, где она родилась и выросла. Она ни разу в жизни не была в другом городе, даже в университет не поехала поступать. По окончании школы она решила год отдохнуть и сосредоточиться на рисовании. Стив с Духом уехали поступать в университет. Энн решила, что тоже поедет на следующий год. Но ее год «рисовального отдыха» растянулся на два. А потом Стив с Духом, разочаровавшись в студенческой жизни, вернулись домой и вновь предались своей старой мечте стать знаменитыми рок-музыкантами.
Сейчас Энн не могла говорить со Стивом. Она вообще сомневалась, что теперь они смогут нормально общаться. Но оставался еще Элиот, который ничего не знал о ее ночи с Зиллахом в фургончике, припаркованном у «Священного тиса». С ним Энн могла бы встречаться. Просто ей не хотелось с ним видеться. Он в жизни не курил траву, и ему очень не нравилось, что Энн покуривает. Он даже как-то пытался заставить ее бросить курить ее термоядерный «Camel» без фильтра. «Ну ладно, хочешь себя травить – черт с тобой, но неужели нельзя перейти на какие-нибудь легкие сигареты?!» – спрашивал он и не понимал, почему Энн в ответ смеется. Элиот даже ни разу не смог ее перепить. Что ж это за мужик, который пьянеет после трех кружек светлого пива?! Единственное, что ему нравилось из выпивки, – это его тошнотворный джин с колой.
Энн уже не могла себя обманывать. Элиот для нее ничего не значил. В прошлые выходные он попытался возбудить ее ревность – сказал, что в город приезжает его бывшая жена.
– Ей негде остановиться, – сказал он невинно. – Как ты думаешь, может быть, стоит ей предложить… пусть у меня остановится?
Энн было плевать, где она остановится. Она задержалась в Потерянной Миле вовсе не из-за Элиота. И даже не из-за Стива. Она задержалась из-за отца. Ее здесь держали исключительно странности Саймона – она за него волновалась и поэтому медлила с отъездом. Но теперь ей уже волей-неволей придется ехать. Если Саймон узнает, что она беременна… ну, он сочтет ее конченой идиоткой. А больше всего на свете Саймон не любит кретинов.
Но теперь ей было плевать на всех. На Элиота, на Стива, на Саймона… это были лишь малозначимые имена из прошлого, имена, в которых не было шепчущей магии имени Зиллах. Она постоянно шептала себе его имя. Оно было нежным и вкусным, как взбитые сливки, как сладкий поцелуй.
Она приехала на Скрипичную улицу, но свет в трейлере не горел. Черного фургончика и серебряного «белэра» на месте не было да и вообще все казалось покинутым и заброшенным. Впечатление было такое, что здесь долгое время никто не жил. Значит, они все уехали в Новый Орлеан. И она тоже скоро поедет.
Когда Энн вернулась домой, машины Саймона на месте не было. Ей хотелось увидеть его еще раз – последний, – но в то же время ей было страшно. Наверное, так и должно было быть. Энн принялась упаковывать вещи. Что поместится в небольшую сумку, которую она – в случае чего – без труда унесет в руках? Жалко, нельзя взять с собой новую серию картин, которую она только-только начала. Все они были незакончены; на всех были лица с робкими розовыми улыбками и радужными зелеными глазами. Но их придется оставить. Тем более в Новом Орлеане они ей будут уже без надобности. Она бросила в сумку черное кружевное белье и две пары стареньких розовых хлопковых трусиков. Зубную щетку, сигареты, маленькую деревянную трубку и коробочку из-под фотопленки, где было три щепотки травы, которую она выпросила у Терри. Может быть, ей будет нужно курнуть, запершись в туалете на автобусной станции где-нибудь между Потерянной Милей и Новым Орлеаном. Где-нибудь посреди болот.
На дне трубки обнаружилось несколько раскрошенных листьев, так что Энн решила курнуть прямо сейчас. Трава привела ее в нервное и возбужденное состояние. Она оглядела комнату, свои вещи… и вдруг поняла, что просто не может бросить все это. Свою шляпку с траурной вуалькой, свою коллекцию музыкальных записей. Плакат «R.E.M.» на стене над кроватью. Глаза у Стайпа потерянные, надрывные.
Глаза у Питера Бака – как темный огонь. Как же ей бросить свои плакаты, свою одежду, свои картины и коробки с красками?!
Она лихорадочно схватила черный кружевной шарф и повязала его на шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52