Непонимание зависимости интенсивности асоци-
альных действии от нарушения генитальной функции, с которым
я поначалу столкнулся, вызывалось тем, что она противоречила
тогдашнему представлению психоаналитиков о существовании
изолированных <частичных влечений>.
Хотя Фрейд и допускал развитие полового влечения от пре-
генитальных ступеней к генитальным, этот взгляд терялся среди
механистических представлений, например таких: каждая эро-
генная зона определяется наследственностью. Каждая эрогенная
зона (рот, кожа, глаз, задний проход и т. д.) соответствует
особому частичному влечению - удовольствию от сосания, от
дефекации, от созерцания, от полученных ударов и т. д. Фе-
ренци полагал даже, что генитальная сексуальность складывается
из прегенитальных свойств. Фрейд придерживался мнения о
том, что у девушки имеется только клиторная сексуальность
и что в раннем детстве она не переживает вагиналъных эро-
тических ощущений.
Я тоже жонглировал подобной терминологией на сотнях
страниц, исписанных от руки, но все было напрасно. Мои
клинические наблюдения вновь и вновь показывали, что пре-
генитальные сексуальные возбуждения увеличивались при импо-
тенции и уменьшались по мере усиления потенции. Я пришел
к мысли о возможности существования вполне сформированной
сексуальной связи между ребенком и родителями на всех сту-
пенях развития детской сексуальности. Как пятилетний мальчик
мог испытывать только оральные желания в отношении матери,
так и девочка - только оральные или анальные желания в от-
ношении отца. Отношения маленьких детей к взрослым обоего
пола могли быть весьма сложными. Фрейдовская схема <Я люб-
69
лю отца и ненавижу мать или, наоборот, ненавижу отца и
люблю мать> была только началом осмысления реальности.
Для себя лично я отличал генитальные отношения ребенка
с родителями от прегенитальных. При первых в ходе клинических
наблюдений обнаруживались гораздо более глубокие регрессии
и поражения психики, чем при последних. Я рассматривал ге-
нитальные отношения с родителями как норму развития, а пре-
генитальные - как патологию. Если мальчик испытывал к матери
анальную, то есть противоестественную, любовь, то впоследствии
формирование генитального отношения к женщине оказывалось
более трудным, чем если бы он был привязан к матери гени-
тальной силой. В одном случае надо было ослабить фиксацию,
во втором все его существо перемещалось в сторону женствен-
ности и пассивности. Более благоприятной для лечения была
анальная или вагинальная привязанность девочки к отцу, нежели
принятие ею на себя садистской мужской роли. Поэтому истерии
с их генитальной кровосмесительной фиксацией преодолевались
легче, чем неврозы навязчивых состояний со свойственной им
прегенитальной структурой.
Оставалось еще неясно, почему ослабление генитальной фик-
сации оказывалось делом более легким, чем прегенитальной.
Я еще ничего не знал о принципиальном различии между ге-
нитальной и прегенитальной сексуальностью, и психоанализ
не знал тогда такого различия, как не знает его и сегодня.
Генитальность казалась столь же сублимируемой, сколь и аналь-
ность или оральность. Как здесь, так и там удовлетворение
было удовлетворением, а <культурное угнетение> и <осуждение>
имели место во всех случаях. Теперь, при более широком взгля-
де, становится понятным, что утверждение психоаналитиков
о том, что они включили теорию генитальности в свое учение
о неврозах, неправильно, что требуется самое точное различение
понятий генитальной и негенитальной сексуальности. Верно,
что мои публикации на данную тему с 1922 г. частично сле-
довали по руслу аналитического мышления, но только с по-
становки вопроса о различии генитального и прегенитального
удовольствия началось самостоятельное развитие сексуальной
экономики. Без учета этого различия невозможно понять ни
одного положения моей теории. Правильный ответ на него
сам вел шаг за шагом по тому пути, которым я шел и от
которого не мог уже уклониться.
V.
РАЗВИТИЕ ТЕОРИИ ОРГАЗМА
1. ПЕРВЫЙ ОПЫТ
В декабре 1920 г. Фрейд прислал ко мне на лечение сту-
дента, страдавшего навязчивыми мыслями и счетом, навязчи-
выми анальными фантазиями, учащенным онанизмом в соче-
тании с тяжелыми неврастеническими симптомами: болями в
позвоночнике и затылке, рассеянностью и тошнотой. Я лечил
его много месяцев. Навязчивые размышления быстро перешли
в навязчивые ассоциации. Дело казалось совсем безнадежным,
но вдруг проявилась кровосмесительная фантазия, и пациент
в первый раз совершил онанистический акт, закончившийся
полньш удовлетворением. Все симптомы внезапно исчезли, но
постепенно вновь вернулись. При повторной мастурбации с
получением удовлетворения симптомы опять исчезли, но вскоре
проявились снова. Это повторялось на протяжении многих не-
дель. В конце концов пациенту удалось обнаружить и пережить
чувство вины, вызванное онанизмом, и скорректировать не-
которые вызывающие страдания стереотипы поведения. После
этого состояние пациента стало заметно улучшаться и через
девять месяцев он был вполне здоров и работоспособен. Я
был в курсе его состояния на протяжении шести лет: мой
пациент женился и был здоров.
Одновременно с этим случаем я лечил кельнера, страдавшего
полной неспособностью к эрекции. Лечение шло очень гладко.
На третий год мне удалось безупречно точно реконструировать
<изначальную сцену>. Будучи ребенком, он мог видеть из со-
седней комнаты, как его мать рожала. В сознание глубоко
врезалось впечатление от большого кровоточащего отверстия
между ногами. От этого у него осталось ощущение <пустоты>
в собственных гениталиях.
71
В соответствии с тогдашним уровнем психоаналитического
знания я, несомненно, поступил правильно, связав отсутствие
эрекции с тяжелым травматическим впечатлением от <кастри-
рованных> женских половых органов. Лишь несколько лет назад
я начал принимать во внимание и понимать <чувство пустоты
в половых органах>, которое испытывали мои пациенты. Оно
соответствует лишению биологической энергии. Тогда же я не-
правильно оценивал общую сущность моего больного. Он был
очень спокоен, аккуратен, <послушен> и делал все, что от
него требовали. Он никогда не возбуждался. На протяжении
трех лет лечения он ни разу не пришел в ярость и не высказал
критических замечаний. В соответствии с обычными понятиями
этот больной имел, следовательно, вполне <упорядоченный>,
<приспособленный> характер с единственным тяжелым симп-
томом (<моносимптоматический невроз>). Я сообщил об этом
случае на заседании Технического семинара и удостоился по-
хвалы за правильное раскрытие <изначальной сцены>. Я дал
полное теоретическое разъяснение симптома отсутствия эрек-
ции. Так как пациент был усерден и аккуратен - как говорили,
<приспособлен к реальности>, - никому даже в голову не при-
шло, что именно это спокойствие в аффективной жизни, эта
непоколебимая уравновешенность как раз и была той тяжело
больной почвой в структуре характера, на которой смогла со-
храняться эректорная импотенция. Старшие коллеги оценивали
проведенную мной аналитическую работу как правильную и
полную.
С заседания я ушел недовольным. Если все было настолько
правильно, то почему же ничего не изменилось к лучшему
в состоянии пациента? Здесь должен был существовать какой-то
пробел, который никто из нас не понимал. Через несколько
месяцев я выпустил больного, так и не добившись успеха.
Он принял этот результат с таким же стоическим спокойствием,
с каким переносил и все лечение. Из опыта работы с эЬш
больным у меня в памяти осталось важное понятие для анализа
характера - <аффективный барьер>. Я натолкнулся на связь
формирования человеческого характера, которое происходит под
воздействием эмоционального охлаждения, с отмиранием ге-
нитальных ощущений.
Это было время, когда для психоаналитического лечения
требовались все более длительные сроки. Когда я начал прак-
тиковать, шесть месяцев уже считались чем-то само собой ра-
зумеющимся. Распространялось представление о том, что два
и более года лечения совсем неплохи. Неврозы считались, как
известно, сложными и тяжелыми заболеваниями. Фрейд написал
ставшую знаменитой <Историю детского невроза> из опыта на-
блюдения над одним больным, которого пришлось лечить целых
72
пять лет. Конечно, Фрейд постиг на этом опыте весь мир
переживаний ребенка, но психоаналитики делали из нужды
добродетель. Абрахам утверждал, например, что понимание хро-
нической депрессии требует многих лет. <Пассивная> техника
была, по его словам, единственно правильной. Коллеги, иро-
низируя, подсмеивались над своей потребностью впасть в сон
во время лечения. Если у пациента часами не возникали ас-
социации, то аналитикам приходилось много курить, чтобы
не уснуть. Были аналитики, даже развивавшие на этой основе
великолепные теории. Если больной молчал, то часами или
даже неделями молчали и они - в соответствии с представ-
лением о <реализованной технике>. Я чувствовал с самого на-
чала принципиальную неправильность такого подхода, но пы-
тался сам следовать этой <технике>, не достигая при этом ре-
зультатов. Больные демонстрировали лишь глубокую беспомощ-
ность, нечистую совесть и соответствующее этому упрямство.
Остроты - например об аналитике, очнувшемся во время сеанса
и обнаружившем, что диван пуст, - мало чему помогали. Столь
же мало пользы приносили глубокомысленные объяснения вро-
де тех, что аналитик может, мол, во время сеанса спокойно
задремать, так как его подсознание бодрствует в глубокой заботе
о пациенте. Более того, оно якобы обладает свойством про-
должать действовать при пробуждении во время сеанса там,
где находилось подсознание пациента. Все это производило
угнетающее и безнадежное впечатление. С другой стороны, я
понял предостережения Фрейда об опасности терапевтического
тщеславия. Много лет спустя я понял и то, что многие ут-
верждения психоаналитиков были неправильны. Сам Фрейд
после открытия бессознательных механизмов вначале питал на-
дежду, что это станет началом движения к каузальной пси-
хотерапии, позволяющей уверенно лечить, но он обманулся,
и велико же должно было быть его разочарование! Его вывод
о необходимости продолжения исследований был правилен, без-
основательные же и тщеславные надежды на терапевтические
результаты не способствовали познанию новых фактов. Я столь
же мало, сколь и другое, ощущал те пространства познания,
в которые должны были привести продолжающиеся исследо-
вания. Я не осознавал тогда также, что странное поведение
психоаналитиков при решении вопросов терапии вызывалось
страхом перед социальными последствиями психоанализа. Речь
шла о следующих вопросах:
1. Является ли полным фрейдовское учение о неврозах?
2. Возможна ли естественнонаучная теория терапии и тех-
ники?
3. Является ли правильным и полным фрейдовское учение
о возникновении инстинктов и каковы его недостатки?
73
4. Откуда проистекает необходимость вытеснения сексуаль-
ности, то есть неврозы?
В этих вопросах в зародыше содержалось все то, что позже
было названо сексуальной экономикой. Эти систематизирующие
вопросы я могу ставить сегодня, глядя назад, в то время,
когда любой из них, будь он сознательно сформулирован тогда,
навсегда удержал бы меня от какого-либо дальнейшего ис-
следования. Я счастлив, что был тогда наивен, ничего не знал
о последствиях постановки такого рода вопросов, простодушно
занимался психоаналитической клинической работой, испол-
ненный веры в то, что действую во имя Фрейда и дела его
жизни. Теперь, учитывая глубокую связь прошлого с делом
моей жизни, я ни минуты не сожалею, что эта позиция, не
особенно проникнутая уверенностью в себе, позже принесла
мне немалые страдания. Ведь она была предпосылкой моих
позднейших открытий.
2. ДОПОЛНЕНИЕ
ФРЕЙДОВСКОЙ ТЕОРИИ НЕВРОЗА СТРАХА
Я напоминаю, что пришел к Фрейду от сексологии. Поэтому
неудивительно, что я с гораздо большей симпатией воспринял
его теорию <актуальных неврозов>, которые называл <неврозами
застойной сексуальности>, чем <толкование смысла> симптомов
при <психоневрозах>. Эта теория представлялась мне более ес-
тественнонаучной, чем <толкование смысла>. Фрейд называл
актуальными неврозами заболевания, вызванные непосредствен-
ными нарушениями половой жизни. Невроз страха и неврас-
тения были, по его мнению, заболеваниями, у которых от-
сутствовала <психическая этиология>. Они, как полагал Фрейд,
были непосредственным выражением застойной накопленной
сексуальности. Они действовали так же, как токсические на-\
рушения. Фрейд предполагал наличие <химических сексуальных
веществ>, которые, неправильно <разлагаясь>, вызывают нервное
сердцебиение, нарушение сердечного ритма, острые приступы
страха, обильный пот и другие расстройства в функциониро-
вании вегетативного аппарата. Фрейд был далек от прямого
связывания невроза страха с вегетативной системой. Он ут-
верждал, основываясь на клиническом опыте, что невроз страха
возникает из-за полового воздержания или прерывания полового
акта. Его следовало отличать от неврастении, которая, в про-
тивоположность сказанному, возникает из-за <сексуальных зло-
употреблений>, то есть неупорядоченной сексуальности, напри-
мер из-за слишком частой мастурбации. Ее симптомами были
боли в спине и крестце, головные боли, общая возбудимость,
74
нарушения памяти и внимания и т. д. Таким образом, Фрейд
подразделял болезненные состояния, не поддававшиеся пони-
манию официальных неврологии и психиатрии, в зависимости
от имевшейся дисгармонии сексуального происхождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53