Вот и сейчас, когда появилась очередная опасность в лице Григория Соловского, Мисси молила Господа не оставить ее в этот час… Она понимала, что их жизни зависят от того, что она сейчас скажет, и она чувствовала, что этого человека не проведут даже более опытные лжецы, чем она.
Григорий не спешил приступить к допросу, внимательно изучая зажавшуюся в угол девушку. В ее глазах был страх. Наверное, ее испугали грубо набросившиеся на нее солдаты.
Но как оказалась юная иностранка в этом поезде? Гражданская война – совсем неподходящее время для путешествий.
– Кто вы? – спросил он наконец. – Где ваши документы?
Мисси глубоко вздохнула и ответила:
– Я вдова американского инженера Морриса О'Брайена. Мой муж работал в петроградском филиале компании «Вестинхаус». Он погиб три недели назад – на заводе была устроена диверсия, в цех подложили бомбу. Мы пытаемся уехать из России – я, свекровь и маленькая дочка… Сначала мы хотели выбраться через Финляндию, но все поезда в этом направлении отменили. Мы ждали целую неделю… Я решила, что надо вернуться в Петроград.
Григорий внимательно слушал девушку, не спуская с нее пристального взгляда. Он хорошо знал, что этот взгляд лжецы, как правило, не выдерживают. Но англичанка, нисколько не смутившись, произнесла:
– Надеюсь, вы позволите нам ехать дальше? Соловский что-то крикнул солдатам, и вскоре они вернулись с Ксенией и княгиней Софьей. За ними бежал рысцой верный пес Виктор. Он остановился между путешественниками и солдатами и замер, готовясь в случае чего вцепиться в глотку обидчикам…
Григорий внимательно осмотрел старуху и девочку. Пожилая женщина была скромно одета, но даже ватник и домотканая шаль не могли скрыть ее аристократического происхождения. Григорий почувствовал подсознательное желание снять перед ней шапку. Засунув руки в карманы, он повернулся к девочке. Он знал, что дети не умеют врать.
– Как тебя зовут? – спросил он по-английски.
– Ее зовут Элис Ли О'Брайен, – поспешно ответила Мисси. Элис Ли звали ее покойную мать. Мисси и Софья затаив дыхание смотрели на Ксению: их жизнь зависела сейчас от этой маленькой трехлетней девочки.
– Как тебя зовут, девочка? – повторил свой вопрос Соловский.
Ксюша задумчиво посмотрела на Григория. Вдруг ее личико озарилось веселой улыбкой, и она произнесла:
– Азали… Меня зовут Азали О'Брайен!
Инстинктивно Григорий почувствовал какой-то подвох. Он снова посмотрел на девочку, но она по-прежнему широко улыбалась незнакомому дяде, теребя свой длинный локон. Он знал, что должен задать свой вопрос и в третий раз. Но что бы подумали о нем эти иностранцы: невежда, не умеющий разобрать причудливое имя?
– Вы проверили их багаж? – спросил Григорий у одного из солдат.
– Наши вещи украли, – поспешно ответила Мисси. – Вещи и документы. Эта одежда – все, что у нас осталось.
– Прошу извинить грубость моих солдат, – произнес Григорий официальным тоном. – Я выдам вам документ, который избавит вас от дальнейших неприятностей во время поездки.
Он велел одному из красноармейцев принести нужные бумаги и, еще раз обведя взглядом трех путешественниц, сказал:
– Позвольте дать вам один совет. Есть только один путь выбраться из России. Вам надо попасть в Крым. Незачем вам ехать в Питер. Как только доберетесь до Москвы, отправляйтесь на Курский вокзал и садитесь в первый же поезд на юг. Если вы не уедете сейчас, будет поздно.
Когда Мисси увидела бланк пропуска с круглой печатью, она не поверила своим глазам.
– Желаю приятного путешествия, мадам, – учтиво произнес Соловский, подписывая документ и вручая его Мисси.
Мисси взяла бумагу и посмотрела на Григория.
– Спасибо вам, – прошептала она и бросилась по узкому проходу подальше от пристального взгляда краскома.
ГЛАВА 8
Париж
В этот день у Лейлы Казан не было срочных дел, и она могла вволю выспаться. Когда на часах было уже половина одиннадцатого, она не спеша встала с постели и подошла к окну – серые облака скрывали солнце, вот-вот мог начаться снегопад, но Лейле нравилась такая погода. Она открыла форточку и глубоко вздохнула – свежий, прохладный воздух зимнего парижского утра был в сотни раз приятнее прокуренной атмосферы салонов и фотостудий, в которых она проводила большую часть жизни… Лейла умылась и стала одеваться. Вскоре она вышла из дома. В теплой шерстяной куртке фиолетового цвета, простых джинсах, с распущенными черными волосами, без всякого макияжа она совсем не походила на знаменитую фотомодель. Лишь огромные темно-синие миндалины ее чудных глаз выдавали «ту самую» Лейлу Казан. Таких глаз во всем Париже больше ни у кого не было.
Лейле исполнилось всего семнадцать, когда на нее обратил внимание агент, искавший фотомодели для знаменитых журналов мод… Он отвел ее к одному из ведущих парижских фотохудожников, который убедил ее немного попозировать. Обычные снимки обычной девушки – в простой одежде, без косметики. Мастер сумел выгодно подчеркнуть ее необычные черты – смесь Востока и Запада, и вскоре престижный «Вог» сделал ей предложение. Лейла забросила занятия в Сорбонне и стала знаменитой манекенщицей. Все дни были у нее расписаны на год вперед – представители ведущих домов моделей упрашивали ее хотя бы раз сняться в их рекламных проспектах.
Лейла поняла, что отныне ее жизнь связана с Европой. Но с самого начала она поставила одно жесткое условие – два месяца в году она должна быть свободна. И каждый год на два месяца Лейла уезжала в город, которому было отдано ее сердце, где жили все ее близкие, где сама она родилась и выросла, без мыслей о котором самые роскошные парижские апартаменты казались ей жалкими. Она уезжала в Стамбул.
Лейла выбрала себе жилье на острове Сен-Луи – маленькой, окруженной со всех сторон водой деревушке в самом сердце Парижа. Остров имел в длину не более восьмисот ярдов, всего восемь улиц, и все его жители знали друг друга в лицо. Конечно, соседи знали, что очаровательная турчанка – знаменитая на весь мир фотомодель, но никто не придавал этому обстоятельству чрезмерного значения – для ее соседей и других островитян (так называли себя жители Сен-Луи) она была просто Лейла.
Лейла быстро прошла по Кэ-де-Бетюн, не обращая внимания ни на отражавшиеся в глади реки фасады домов семнадцатого века, ни на проплывавшую под арками моста Пон-Мари баржу. Обычно она не могла пройти мимо знаменитого магазинчика мороженого Бертильона, сейчас она даже не взглянула на него. Забежав на минутку в молочную Леконта, она купила йогурт и на ходу быстро съела его. Она забросила пакет с бельем в прачечную мадам Парро на улице Регретье, ограничившись лишь коротким кивком удивленной хозяйке. Увидев Лейлу в таком настроении, продавец в фруктовом магазине чуть не уронил корзинку с яблоками: что это с мадемуазель Лейлой? Она явно не в духе.
Лейла быстро шла по Кэ-де-Бетюн, вспоминая вчерашний выпуск вечерних новостей. Внимание средств массовой информации было приковано к только что завершившемуся аукциону «Кристи» – вернее, к одной драгоценности, выставленной на аукционе… Тележурналисты взахлеб пересказывали сплетни, связанные с изумрудом Ивановых, а Лейла молча сидела перед экраном телевизора и дрожала от страха. В кадре мелькнули молодой советский дипломат, какой-то высокопоставленный чиновник из Госдепартамента США – он с понурым видом покидал зал торгов.
– Ни один драгоценный камень не вызывал такого фурора, – заключил тележурналист, и Лейле стало не по себе.
– О, Боже, – прошептала она, – кто же мог подумать, что все так обернется?!
Конечно, они с Анной знали, что не случайно сокровища Ивановых так долго прятали от посторонних глаз. Их много раз предупреждали о возможной опасности, но они – молодые, беспечные – не придавали этому большого значения. Подумаешь, какая-то старая история! Да наверное все давным-давно забыли и об этом изумруде, и о сокровищах! Ведь сколько воды утекло. Девушки просто не могли поверить, насколько все серьезно в реальности. Когда в прошлый раз они продали на аукционе один из фамильных бриллиантов, никто не обратил на это никакого внимания – в тот раз девушки были весьма довольны собой: они радовались, что не послушали совета старших и в результате всех перехитрили. Увы, только сейчас Лейла осознала, что успех с продажей бриллианта вскружил им голову – они забыли о всякой предосторожности и в итоге сыграли на руку врагам. Увы, те, кто предупреждал их об опасности, оказались правы: даже разрезанный и переограненный, изумруд Ивановых был узнан.
Лейла быстро взбежала по лестнице к подъезду своего дома, вошла в лифт и нажала кнопку верхнего этажа. Выходя из лифта, она услышала телефонный звонок – девушка поспешно достала из сумочки ключ и отперла дверь квартиры. Телефон перестал звонить, она опоздала. Лейла нажала кнопку автоответчика и услышала знакомый голос:
– Здравствуй, Лейла, это Анна. Мы попали в изрядную переделку. Я и сама не пойму, что произошло, но только вдруг наш изумруд понадобился всему миру. Мне необходимо с тобой поговорить. Увидимся завтра, в половине одиннадцатого утра у Лувра. Ах, Лейла, что мы с тобой натворили! Я знаю, что ты собиралась завтра в Милан, но пойми, нам необходимо встретиться. Пожалуйста, не подведи меня…
Раздался щелчок, автоответчик выключился. Лейла откинулась в кресле и схватилась за голову.
– Ах, прадедушка Тарик-паша, – прошептала она, утирая слезы. – Это ты во всем виноват. Это ты говорил нам, что Казаны всем обязаны семье Ивановых, это ты заставил своих детей и внуков клясться на верность их семье… Теперь посмотри, во что ты втравил меня…
Лейле казалось, что Тарик знает, о чем думает сейчас его правнучка, знает и именно поэтому еще раз напоминает, как многим обязан весь его род семье князя Иванова…
Россия, 1917 г.
Княгиня Софья ходила взад и вперед по маленькой комнатке, которая вот уже месяц была ее тюрьмой. Она думала, что делать дальше.
Долгая, изнурительная поездка из Москвы в Крым была позади – княгине не хотелось даже вспоминать эти страшные дни… Она надеялась, что стоит лишь добраться до Ялты, и все устроится. Они доберутся до своего поместья, старые друзья помогут им сесть на корабль в Константинополь, а там… там и до Европы – рукой подать. Но княгиня помнила, что они не смогут открыто появиться ни в Париже, ни на своей вилле в Довилле, не смогут обратиться за помощью к парижским друзьям.
Миша предупреждал мать, что ЧК не оставят в покое их семью – большевики будут охотиться за Ивановыми до тех пор, пока не разыщут всех наследников несметных богатств древнего рода. Их будут пытать, требуя передать новой власти все сокровища, а потом убьют…
Путешественницы добрались до Ялты поздно вечером. Воздух был чист и свеж, весь пропитан ароматом кипарисов и запахом моря. Все трое шли по пустынной тропинке, а малышка Ксения – впрочем, после эпизода с Григорием Соловским ее стали звать Азали, впервые за несколько месяцев позволила себе попрыгать на одной ножке.
– Сударыня, сударыня! – услышала Софья знакомый голос.
Она обернулась: в нескольких шагах от них стоял начальник почтовой станции – почти ровесник старой княгине, знавший ее более полувека. Правда, раньше он называл ее не иначе как «Ваша светлость»…
– Сударыня, – прошептал седобородый старик. – Извините за неучтивость, но сейчас, вы же знаете, даже стены имеют уши. Все изменилось – город так и кишит красными шпионами… Жить стало страшно. Ваш дом… – Он запнулся и грустно покачал головой. – Его реквизировали, там разместилась ЧК, хотя, конечно, они стараются скрыть это… Если только они узнают, что вы в Ялте, вас немедленно арестуют. Ах, сударыня… Куда же вам пойти?
Софья знала, куда пойти. Решив, на всякий случай, не брать извозчика, путешественницы отправились пешком по узеньким крутым улочкам на гору, где стоял дом бывшего кучера Ивановых. Еще лет пятнадцать назад кучер попросил хозяев отпустить его на покой, и они в благодарность за пятьдесят лет верной службы купили ему этот дом.
Княгиня Софья постучала в дверь и стала дожидаться ответа. За те годы, что кучер служил у Ивановых, у нее ни разу не возникали сомнения в его верности, но она знала: страх может заставить человека изменить даже самому дорогому на свете. Но вскоре дверь дома распахнулась настежь, и старый слуга, вне себя от счастья, что видит старую княгиню живой и здоровой, пригласил их войти.
И все-таки Софья понимала, что долго оставаться в гостеприимном доме они не могут. Старый кучер был предан, но не мог скрыть своего страха. Старая княгиня видела в его глазах ужас каждый раз, когда он приносил им еду и рассказывал о боях в Крыму. Сегодня утром он рассказал ей, что на флоте началось восстание – часть кораблей перешла к большевикам. С каждым днем у беглянок оставалось все меньше шансов выбраться из Крыма.
Софья Иванова остановилась возле окна: вдали виднелась синяя гладь моря и зеленые холмы, спускающиеся к воде.
Виллы Ивановых видно не было – ее загораживали деревья, но старой княгине достаточно было прикрыть глаза, чтобы перенестись в родовое имение… Великолепный белый дом с ионическими портиками, отделанные мрамором террасы, фонтаны, бассейны с мозаичным дном, огромный сад, в котором ее муж выращивал диковинные сорта деревьев, специально выписывая их из лучших питомников мира… А как чудно по утрам пели птицы возле дальней виноградной беседки! Дом находился так близко, на вершине соседнего холма, но Софье казалось, что между домиком старого кучера и бывшей усадьбой его бывших хозяев пролегло расстояние в тысячу верст… Она вспомнила, как счастлива была в этом большом белом доме. Они жили все вместе: она, Миша, Аннушка, внуки… Как весело смеялись дети, резвясь в саду… Их смеху вторили птицы, а старая княгиня чинно ходила по посыпанным морской галькой тропинкам, вдыхая аромат олеандров, магнолий, дикого чабреца…
Софья глубоко вздохнула и открыла глаза. Увы! Ей уже никогда не суждено переступить порог своего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80