ЧУДО О МОРЕ [19]
Я никогда не спал под атласным одеялом и впервые испытал это блаженство в старом фольварке, где разместился мой разведвзвод. Хозяйка-немка постелила «герру лейтенанту» шикарную постель, которая после всех моих ночевок под натянутой на голову шинелью или нарубленном лапнике показалась мне ложем богов.
Я никогда не видел пылесоса. В нашей московской коммуналке, где с пушечным бабахом пыль из ковров выколачивали во дворе плетеными выбивалками, никто из наших соседей и представить себе не мог, что существуют такие агрегаты, какой я однажды увидел на постое в Гумбиннене.
Я много чего нет видел в свои двадцать лет. Но самое обидное - я никогда не видел моря. Я бредил им с детства, но видел только в кино. Поездка на юг была не по карману моим родителям. Даже второй год воюя в морской стрелковой бригаде, я моря так никогда и не видел.
И вот море засинело на наших войсковых картах. Оно было почти рядом, в каких-нибудь двадцати верстах. Наша морская стрелковая бригада готовилась к броску на Данциг. Две разведгруппы, высланные в предполье этого города, бесследно исчезли одна за другой, подтверждая самые худшие опасения комбрига: город был прикрыт глубокоэшелонированным оборонительным рубежом.
Командир разведроты капитан Баскаков вернулся из штаба бригады, озабоченно покусывая ус. Он посмотрел на меня с нескрываемой жалостью:
- Давай, Осоргин, собирайся… Направление все то же - на Сопот. Задача все та же…
Я сдал ему документы и отцепил с гимнастерки медали.
- А орденок? - кивнул на «звездочку» комроты.
- А это ей. На память.
Капитан усмехнулся и, как всегда, перед нелегким делом, раскрыл свой портсигар. Я достал свой, и мы, обменявшись по обычаю папиросами, закурили.
- Возьмешь мой броневик и Сементяя на мотоцикле… На рожон не лезь. Войны-то с гулькин нос осталось.
Перед выходом в поиск я успел забежать в расположение связистов. Лида вышла из палатки, встревоженно смотрела, как я отвинчиваю орден.
- Уходишь?
- Да так… Прошвырнусь неподалеку.
Мы уговорились с Лидой, черноглазой киевлянкой, сыграть свадьбу в первый же день Победы. Перед каждым серьезным заданием я отдавал ей на хранение, а если что - так и на память, все свои фронтовые сокровища: темно-вишневую «звездочку» за Неман, серебряный - отцовский подарок - портсигар и часы на цепочке, на руке у меня оставались другие - со светящимися стрелками. Она проводила меня в соснячок и крепко - на счастье - поцеловала.
С автострады на Данциг я почти сразу же свернул на узенькую шоссейку, тесно обсаженную старыми липами, а через пару километров велел водителю вырулить на лесной проселок. Я решил держаться подальше от основной магистрали. Сержант Сементяй пылил на своем мотоцикле впереди, не теряя нас из виду. По пулеметной башне, по броне хлестали ветки орешника, в смотровых щелях прыгала, качалась песчанная колея. Вцепившись в скобы, я ждал в любое мгновение взрыва под колесом или выстрела притаившегося фауст-патронщика. Но пока что судьба нас миловала, и километр за километром мы забирались на север все дальше и дальше. Немцы нам не попадались. Несколько раз мы объезжали остовы сгоревших грузовиков, поваленные телеграфные столбы, но ничего, что говорило бы о заблаговременно подготовленных позициях, опорных пунктах, не было. Прошел час другой… Солнце напекло броню, и я уже не раз прикладывался к фляжке с чаем, рискуя выбить на колдобине зубы.
- А вот не будет немцев, товарищ лейтенант, - уверял меня водитель. - Помяните мое слово, не будет.
- Почему не будет?
- Да они сейчас в порту. На пароходы грузятся да деру в море.
Потом в самом деле я помянул его слова: оборонять Данциг, как Кенигсберг, немцы не собирались. Выдохлись. Но кто же знал это тогда, когда мы колесили по померанским дорогам?
Сементяй притормозил мотоцикл и сделал нам знак. Мы подкатили. Я приоткрыл дверку.
- Товарищ лейтенант, приехали! - радостно возвестил сержант. - Дальше - море.
Я выбрался из броневика. Сквозь реденький соснячок проступала синевато-седая в белых зазубринках ширь. Море?! Неужели море? Забыв про все, про осторожность, я зашагал по хвойной подстилке навстречу рокочущему гулу. Сементяй пошел вслед за мной.
Далеко слева краснели черепичные крыши Сопота. Я видел их боковым зрением. Взгляд мой, ничем не сдержанный, вырывался в непривычно просторную даль.
Солнце, распластанное по взморщенному морю, выбегало, выкатывалось на берег золотыми блестками на спинах волн. Штормило… Серые валы вздымались на зеленый просвет, затем свивались в белые загривки и шли на берег враскось, вопреки всем законам физики. По плитам мола проносилась шальная волна, взбивая белые султаны, стремительно, как пальцы взбесившегося виртуоза летят по клавишам, срывая с них каскады звуков…
На внешнем рейде стояли три транспорта и два корабля, неразличимо одноцветные, будто отлитые из синевы морского свинца и придавленные синевой низких туч.
Широкий песчаный пляж был усеян обломками ящиков, обрывками тросов, противогазными пеналами, намокшим армейским рваньем…
В полукилометре справа громоздился штабель каких-то ящиков, прикрытых брезентом. За ним, прикрываясь от ветра, прохаживался долговязый автоматчик. Он поглядывал в мою сторону, не проявляя особой враждебности. Может, принял за своего, может, просто надоело воевать. Не сводя с него глаз, я сделал шаг по плотному, накатанному песку, затем другой, третий… Мне очень хотелось потрогать море рукой, попробовать на вкус. Сапоги погрузились в белую пену, холодная вода обжала голенища. Я сложил ладони ковшиком и зачерпнул. Книги не обманывали - море было соленым! Я отстегнул фляжку, вылил остатки чая и наполнил морем по самое горлышко. Пусть Лида попробует море первой из всей бригады!
Мокрый выше колен, с сапогами, полными воды, я вышел на берег. Часовой повесил автомат на грудь и не сводил с меня глаз. Пальнет или не пальнет, гад? Гад не пальнул… Я добрался до своего броневика, и пыльно-зеленый крутоскулый БА-64 резко развернулся хищной мордой на юг.
Мы вернулись к своим засветло. Командир бригады расстелил карту.
- Ну показывай…
- Мы добрались до Сопота. До самого моря. Никаких опорных пунктов не обнаружили.
- Врешь!
- Мы вышли к морю, товарищ полковник.
Комбриг наш был отчаянно храбр и столь же скор на расправу.
- Быть того не может! В лесу отсиделся! Трус и брехло… Сдать оружие!
Со слезами на глазах я вытащил свой пистолет из кобуры и передал его начальнику СМЕРШа.
- За невыполнение боевого задания - под трибунал!
«Вот тебе и свадьба в День Победы…» - мелькнула отчаянная мысль.
- Подожди меня в соседней комнате! - кивнул мне начальник СМЕРШа, взгляд его не предвещал ничего хорошего. Я долго сидел в какой-то комнатушке, все еще не веря в такой нелепый поворот судьбы. Я хорошо помнил, как расстреляли перед строем за трусость командира пулеметного взвода в прошлом году. Жуткая картина встала перед глазами. Во рту пересохло. Я достал фляжку, отвинтил крышку и поперхнулся - вода была соленой. Море!
Я вбежал с протянутой фляжкой к комбригу.
- Товарищ полковник, попробуйте! Мы вышли к морю… Я набрал во фляжку. Попробуйте!
Полковник плеснул в стакан из фляжки, осторожно пригубил, сплюнул…
- Соленая, черт!
Попробовал и начальник штаба, и «смершевец».
- Морская… Факт.
- Ну, лейтенант, - показал головой комбриг, и это надо было понимать как прощение. - Давай-ка еще раз покажи, как вы ехали.
- Оружие верните!
- Отдайте ему пистолет.
Начальник СМЕРШа нехотя вернул мне мой ТТ…
После доклада комбриг забрал фляжку с морской водой и уехал из штаба корпуса.

Свадьба
Данциг, в отличие от Кенигсберга, немцы сдали без особых боев. Во всяком случае мой разведвзвод вступил в город без потерь, никого из моих бойцов даже не царапнуло. И, наверное, уже не царапнет - надеялся каждый из нас, потому что ясно было, как майский день, что война вот-вот кончится. Для меня, помимо великой радости Победы, помимо долгожданного возвращения домой, в Москву, это означало еще и исполнение нашего давней с Лидой, уговора - пожениться в первый же день Победы. Знали об этом и мои ушлые бойцы - недаром разведчики!
- Товарищ лейтенант, в самый раз свадьбу играть! - подбивали они меня, обнаружив в подвале одного из домов пять ящиков шампанского. Аргумент был более, чем убедительный, и мы с Лидой согласились.
А город горел со всех сторон. Полыхала нефть в древней ганзейской гавани, пылали судостроительные верфи, дымили высокие дома с фасадами, похожими на деки старинных скрипок… Дом, в котором мои бойцы обнаружили шампанское, отстоял от ближайшего пожара за два квартала, и мы, прикинув, что за ночь огонь туда еще не доберется, разместились именно в нем, поднявшись на третий этаж по широкой винтовой лестнице.
Трудно было найти лучшее место для свадьбы - просторная квартира с видом на главную площадь, а главное с уцелевшей мебелью и нерастащенной посудой. Даже кровать в спальне сохранилась - широченная, человек на шесть, я таких никогда не видел. Мой помкомвзвода сержант Семендяй тут же объявил, что эта комната резервируется для новобрачных, а потому свободна от постоя и посторонним вход воспрещен.
На торжество мы пригласили начальника разведки нашей бригады, командира роты и всех Лидиных подруг из взвода связи. Они же из нее и форменную невесту сделали: сорвали с окон маркизки из белого шелка, где подшили, где подкололи, так что вошла моя суженая в гостиную в таком наряде, что все ахнули. Только с правого плеча занавеска все время сползала и открывался Лидин сержантский погон да еще из под шлейфа носки пропыленных кирзовых сапог выглядывали. А так - шамаханская царица! Я таких женщин только в кино видел и то на трофейных лентах.
Ну, и пошло тут веселье! Шампанское лилось ручьями, смывая с рук, лиц, сапог гарь горящего города… Ребята лили вино в убегающую пену, пока не наполняли до краев алюминиевые кружки… Бутылки хлопали как хорошая минометная батарея - беглым огнем! Нежный игристый напиток запивали родными «наркомовскими», чтоб забирало пуще! Закусывали американской тушенкой, немецким эрзац-мармеладом и солеными огурцами из личных запасов бригадных снабженцев. Вкус этого чудного пенного вина я познал впервые. И коварство его тоже…
От души наяривал лучший баянист бригады Ваня Рогов, а в перерывах между кадрилями и частушками заводили немецкий патефон с вальсами Штрауса.
Подарки нам подносили: новенькую планшетку, немецкий морской кортик, банку брусничного варенья, пару шелковых чулок для Лиды и финку с наборной рукоятью из цветного плекса - для меня.
Время от времени мы выходили на балкон - покурить. Данциг горел. К ночи зарево стало еще багровей.
Город не жалко, он чужой, вражеский. И квартиру - огромную, богатую, с картинами, коврами и гобеленами тоже не жалко. Она - буржуйская… Наверняка, завтра сгорит…
А разведчики наперебой дарят Лиде свои восторженные комплименты. Она сияет и чуточку задирает миленький курносый нос.
- Хорошо горит! - Оглядывал с балкона огненную панораму начальник разведки.
- Как бы нам не задымить…
- До утра не достанет. Спи спокойно, жених!
Под утро нас с Лидой отвели в роскошную опочивальню. Мы улеглись на краешке широченной деревянной кровати с резными деревянными завитушками в изголовье, накрылись «подвенечным» платьем и моей шинелью. Никакого постельного белья отыскать не удалось. В душе моей пели на разные лады три новых слова: «свадьба», «жена» и «победа». В глазах все вертелось от шампанского, намешанного с водкой. Так что никакой первой брачной ночи толком не получилось. Да у нас уже давно была эта первая счастливая ночь. Правда, в не таких шикарных апартаментах, а в пустом подбитом танке в сосновом перелеске под Витебском. Снаряд сорвал с «тридцатьчетверки» башню. Мы забрались внутрь корпуса, набросали лапника, затянули зияющий круг плащ-палаткой и остались одни на всем свете, отгородившись от войны броней и брезентом. Там-то и сговорились пожениться в первый день Победы.
Под утро я проснулся от едкой гари, забившего легкие дыма. Вскочил - в опочивальне клубился сизый туман пожарища.
- Взвод подъем! - Заорал я. - К бою!
Кольцо пожаров сомкнулось за ночь на нашем доме. Он горел снизу, так что подъезд сразу превратился в мощную дымовую трубу, на дне которой плясали языки пламени. Я метнулся к окну. Прыгать? Куда там - костей не соберешь…
- Поджаримся, однако… - Вздохнул я. - И воды ни капли…
Мой помкомвзода решил, что я мучаюсь с похмелья.
- А я ящичек-то с шаманским припрятал, товарищ лейтенант. - Сообщил мне сержант Семендяй. - Народ у нас неугомонный: сколько видит, столько пьет. Ни запаса, ни меры не знают…
И тут меня осенило:
- Разобрать бутылки! За мной!
Закутав Лиду в ее подвенечное «платье» и натянув на головы плащ-палатку, я вывел людей на лестницу.
Мы швыряли бутылки в огонь, как гранаты. Вино мгновенно вскипало, испуская углекислый газ, в котором задыхалось пламя. Вышибали пробки и поливали пляшущие языки пенными струями, как из огнетушителей…
Мы пробились сквозь пожар и выскочили на ратушную площадь. Лида сбросила с себя белое облачение, почерневшее от гари и мокрое от шампанского… Кто-то закричал:
- Горько!
Мы поцеловались. Наши губы, и в самом деле, были горькими от осевшей на них гари. Но это был первый поцелуй победы.
По всему городу палили в небо из всего, что стреляло. Немцы подписали капитуляцию. Мы тоже подняли в дымное небо свои автоматы…
Разве забудешь такой свадебный фейерверк?

ФЕРФЛЮХТ!
Бывший Кенигсберг, нынешний Калининград, едва ли не самый мистический город во всей Европе. Его сделало таким не столько средневековье, сколько минувшая война, когда по распоряжению гросс-мистика третьего рейха Гиммлера в Кенигсберг под своды старинного университета “Альбертин”, что стоял до 45 года, до мощнейшей британской бомбежки, посреди города на островке Кнайпхоф, свезли всевозможных магов, шаманов, колдунов, ясновидцев для разработки эзотерического “вундер-ваффен” - чудо-оружия, способного разом изменить ход войны путем сверхчувственного воздействия на лидеров антигитлеровского блока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46