В самом начале я предъявлял чисто символический счет, но быстро перестал. Молли постоянно настаивала, чтобы я брал с нее хоть какую-то плату, но, разумеется, об этом и речи быть не могло. Тогда она принялась вязать Хёлен и детям носки и шарфы, а также снабжала нас томатным соусом собственного изготовления.
Когда мне вспоминаются эти годы, в обычные мои профессиональные заботы и хлопоты яркой нитью вплетаются непонятная болезнь Робби, сэр Чарлз Армйтидж и Джон Уэйн.
Иногда я поражался незлобивости песика. При каждой нашей встрече я всаживал в него шприц. Он, наверное, ощущал себя игольником, но стоило окостенению пройти, как он кидался ко мне, бешено виляя хвостом, упирался лапами мне в ногу и восторженно заглядывал в лицо.
Однако со временем припадки стали сильнее и чаще. На песика больно было смотреть, и, хотя мне по-прежнему удавалось его спасать, горький вывод был неизбежен - долгая битва могла завершиться только неминуемым поражением.
Развязка наступила глухой ночью. Далеко за полночь в дверь позвонили, я накинул халат и пошел открывать. На крыльце стояла Молли.
- Вы не придете, мистер Хэрриот? - еле выговорила она вместо обычного шутливого СОС. - Робби очень худо.
Я не стал тратить времени на переодевание, схватил чемоданчик и побежал следом за ней.
Песика свела жуткая судорога, он трясся, хрипел и почти не мог вздохнуть. Такого с ним еще не бывало.
- Вы не усыпите его? - тихо спросила Молли.
- Вы действительно этого хотите?
- Да. Ему ведь конец приходит, я чувствую. И сама больше не выдержу, мистер Хэрриот. У меня тоже не все ладно, а от этого совсем плохо становится.
Да, она приняла правильное решение. Я ввел снотворное в вену и думал, глядя, как он обретает вечный покой, что для него это наилучший выход.
Как и раньше, Молли не заплакала. А только гладила лохматую шерсть и повторяла:
- Робби... Робби...
Я, как был в халате и домашних туфлях, притулился в кухонном кресле у стола, за которым выпил столько чашек чая. Не верилось, что таким оказался финал долгой борьбы.
- Молли, - сказал я минуту спустя, - мне очень хотелось бы добраться до причины.
Она посмотрела на меня.
- Вы про вскрытие? - Она отрицательно покачала головой. - Нет, нет, этого не надо.
Я не мог помочь ни словом, ни делом и ушел, а тайна осталась, скрытая в безжизненном тельце. Бредя через залитый луной сад, мучаясь из-за своего бессилия и неудачи, я подумал, что эта тайна так и не будет никогда разгадана.
Вскоре обычная работа поглотила меня, но забыть Робби не удавалось.
Да, конечно, животные умирают у каждого ветеринара, а собаки - всегда потенциальный источник душевной боли; слишком короток их век. Я знал, что недолго протяну, если буду сопереживать с каждым клиентом, потерявшим четвероногого друга. Но эта мысль не всегда помогала. Не помогла она и с Робби.
Слишком долго я его знал, и воспоминания о нем не стирались. А в довершение всего я ведь каждый день проходил или проезжал мимо домика Молли и видел, как ее седая голова мелькает за оградой в саду, где прежде резвился Робби. Молли казалась такой невыносимо одинокой.
Обычного совета "завести другую собаку" я ей не дал: здоровье старушки заметно пошатнулось, и я знал, что начать все сначала она не сможет.
К несчастью, я не ошибся. Молли умерла через несколько месяцев после Робби. Эта глава была завершена.
Некоторое время спустя я под вечер заехал в приемную и застал там Зигфрида, который смешивал в аптеке какое-то снадобье.
- А, Зигфрид! - сказал я. - Здравствуйте. У меня был мерзейший день! Он поставил бутылку с микстурой на стол.
- В каком смысле, Джеймс?
- Буквально все не задавалось. Во всех случаях наблюдается ухудшение, лучше не стало ни единому, и кое-кто довольно прямо дал понять, что хуже меня ветеринаров не бывает.
- Ну что вы! Вам померещилось.
- Нет уж. Началось прямо с утра, когда я осматривал собаку миссис Каулинг. Симптомы не очень четкие, и я назвал ей различные возможности. А она смерила меня ледяным взглядом и отрезала: "Короче говоря, вы понятия не имеете, что с ней такое!".
- А, пустяки, Джеймс! Конечно, она ничего такого не думала.
- Видели бы вы ее лицо! Ну потом я навестил овцу Джорджа Гриндли. Послеродовой сепсис. Я измерял ей температуру, и вдруг Джордж ни с того ни с сего заявляет: "А знаете, вы же у меня ни одну животину так и не вылечили. Ну, может, с этой повезет!".
- Но это ведь неправда, Джеймс. Ничего подобного.
- Пусть! Однако он же сказал именно так! - Я запустил пальцы в волосы. - Оттуда я поехал почистить корову у старика Хокина. Еще из машины не вылез - он поглядел на меня из-под насупленных бровей и буркнул: "А, это вы! Моя хозяйка говорит: если мистер Хэрриот приедет, то конец". Наверное, я немножко позеленел, потому что он потрепал меня по плечу и добавил: "Как человек вы ей даже очень нравитесь".
- Боже мой! Сочувствую, Джеймс.
- Спасибо, Зигфрид. Не стану вам больше надоедать, но так шло весь день. И тут еще пришлось проехать через мою деревню мимо дома бедной Молли Миникен. А там с аукциона продавали ее мебель и всякие другие вещи. Их в саду нагромоздили, и я опять подумал, что ее собака погибла, а я так и не установил от чего, хотя лечил два года. И Молли знала, что я не знаю, и, конечно, считала меня последней бездарью. Весь день был адским, но эти минуты...
Зигфрид поднял ладонь.
- Послушайте, сколько ветеринаров и врачей так до смерти пациента точного диагноза и не поставили? Вы не первый, не последний. Да у каждого выпадают такие дни, Джеймс, когда все не так. Назовите мне ветеринара, с которым такого никогда не бывало! В компенсацию вас ожидает много удачнейших дней.
Я попрощался и поехал домой. Несмотря на попытки Зигфрида подбодрить меня, настроение оставалось скверным, и, когда я сел за накрытый к чаю стол, Хелен посмотрела на меня вопросительно.
- Что с тобой, Джим? Ты такой тихий.
- Прости, Хелен. Боюсь, лучом солнца я сегодня не буду! - И излил ей мои горести.
- Я думала, что-то с работой не так, - сказала она. - Но ведь на самом деле ты расстраиваешься из-за Молли Миникен, да?
- Да. - Я кивнул. - Як ней относился по-особому. А тут ее вещи в саду... Все так ясно вспомнилось. Мне тяжело думать, что Молли умерла в убеждении, что я чурбан.
- Но она была с тобой такой приветливой, Джим.
- Она была приветливой со всеми. И со мной в том числе. Но она не могла не думать, что я не оправдал ее доверия. Ее нет, а меня мучает, что я стоял в ее мнении невысоко, и ничего уже нельзя исправить.
- У меня есть кое-что, - загадочно улыбнулась Хелен, - чтобы тебя утешить.
Она вышла, и я заинтригованно ждал ее возвращения. Наконец, она вернулась, держа под мышкой что-то вроде картины в рамке.
- Пегги Форд была на аукционе, - сказала она. - И занесла мне вот это. Она висела в спальне старушки, и Пегги подумала, что тебе будет приятно. Вот посмотри.
В рамке была не картина, а картонка. Вверху Молли написала своим бисерным почерком: "Мои самые любимые люди".
А под надписью были наклеены три фотографии - сэр Чарлз Армитидж, Джон Уэйн... и я.
48

Впервые в жизни я видел, чтобы человек снял велосипедные защипки с брючин, выходя из дома.
В этот коттедж меня вызвал некий мистер Колуэлл к заболевшей собаке. Я как раз вылез из машины, когда на крыльцо вышел мужчина, внимательно посмотрел через плечо, нагнулся и снял защипки. И нигде не было видно велосипеда!
- Извините за нескромный вопрос, - сказал я. - Но для чего вам защипки?
Он еще раз посмотрел через плечо, ухмыльнулся и ответил с полной невозмутимостью:
- Здрасьте, мистер Хэрриот. Вот забежал снять показания газового счетчика, ну и обезопасился.
- Обезопасились?
- Ага. От блох.
- Как так - блох?
- Ну да. Колуэллы - люди хорошие, но хозяйка не сказать чтоб такая уж чистюля, и блох у них пруд пруди.
- Но... - Я уставился на него. - Защипки... не понимаю...
- Защипки? - Он засмеялся. - Ну чтобы эти твари мне в брючины не набились. - Он сунул защипки в карман и скрылся за углом, видимо направляясь по следующему адресу.
Я посмеивался ему вслед. Боялся, что к нему в брюки заберутся блохи! Надо же такое придумать. С газовщиком я был знаком много лет, и он всегда казался мне здравомыслящим человеком, и вот нате - настоящая мания. Есть же люди/ которые то и дело моют руки. И, конечно, защипки он надевает всякий раз, когда входит в чей-то дом. Я дошел до угла и посмотрел на домики вдоль улицы, но он уже скрылся из виду.
Чего только люди не умудряются вбить себе в голову! Подобные фантазии всегда меня интересовали. Но блошиный комплекс? Что-то новенькое. А вдруг бедняга очень из-за него страдает? Впрочем, расстался он со мной весело насвистывая, а потому, надо полагать, навязчивая идея не оказывает на него гнетущего воздействия. Возвращаясь к своей машине, я улыбался блаженной улыбкой: ведь был четверг, а это - последний вызов, и после него начнется мой выходной день.
Ветеринария составляла суть моей жизни, и ни на какую другую профессию я ее не променял бы, однако в бочке меда имелась ложечка дегтя - занимался я ею круглые сутки. Кроме второй половины четверга. И в четверг я всегда просыпался в радужном настроении, зная, что после полудня мы с Хелен вольными птицами улетим в Бротон. Неторопливо перекусим в одном из чудесных тамошних кафе, потом встретимся с моим приятелем Гордоном Реем, ветеринаром из Боробриджа, и его женой Джин, тоже на краткий срок забывшими про телефон и резиновые сапоги. Вместе побродим по магазинам, выпьем чаю, сходим в кино. Программа, возможно, не ахти какая увлекательная, но нам она сулила благословенный отдых.
А на этот раз нас ждало особое удовольствие: сестры, мисс Уитлинг, столпы Дарроубийского музыкального общества, дали Хелен билеты на концерт симфонического оркестра Халлэ. Побываем в Бротоне, вернемся домой переодеться, заедем за сестрами - и назад в Бротон! Дирижировать должен был мой старый кумир сэр Джон Барбиролли, а от одного вида программы просто слюнки текли: "Кориолан", Скрипичный концерт Элгара и Первая симфония Брамса.
Удовлетворенно вздохнув от одного только предвкушения, я постучал в дверь Колуэллов: максимум час - и мы покатим в Бротон.
Открыл хозяин дома - мужчина лет шестидесяти, в рубашке с расстегнутым воротом, небритый, но приветливо улыбающийся.
- Входите-ка, мистер Хэрриот! - воскликнул он с гостеприимным жестом. - Извиняюсь, конечно, что мы вас заставили сюда тащиться, да только машины у нас не имеется, а псу нашему что-то худо.
- Конечно, мистер Колуэлл. Насколько я понял, его ударила машина.
- Ага. Выбежал утром на мостовую перед почтовым фургоном, ну и полетел вверх тормашками. - Улыбка исчезла с его губ, в глазах появилась тревога. - Может, обойдется? Бедняга Рупи! Мы его так прозвали, потому что он лает по-особому - руп, руп!
Дверь вела прямо в комнату, где воздух был куда более спертым и ароматным, чем в коровнике. Мебель,Покрывала густая пыль, на столе и на полу в живописном беспорядке валялись газеты, одежда и объедки. Да, чистюлей миссис Колуэлл назвать было трудно.
Тут из кухни появилась сама дама и поздоровалась со мной так же приветливо, как и супруг, но глаза у нее покраснели и опухли от слез.
- Ох, мистер Хэрриот, - сказала она дрожащим голосом, - Рули нас насмерть перепугал. Он в жизни ничем не болел, и вот вдруг... А что, если он не выживет?
Я посмотрел на пса, вытянувшегося в корзине у стены. Дворняга, но с заметной примесью спаниеля. Он глядел печальными глазами, полными ужаса.
- Он сам добрался до дома? - спросил я.
- Нет, мы его на руках принесли, - сглотнув, ответил мистер Колуэлл. - Мы думаем, может, ему хребет перешибло.
- Х-м-м... Ну посмотрим. - Я опустился на колени рядом с корзиной, и Колуэллы тоже встали на колени справа и слева от меня. Я оттянул нижнее веко Рули и увидел розовую конъюнктиву.
- Цвет нормальный. Никаких признаков внутренних повреждений. - Я ощупал ноги, ребра, таз и не обнаружил переломов.
- Ну-ка, старина, поглядим, как ты стоишь, - сказал я, осторожно подсунул руку под живот и начал легонько приподнимать моего пациента. Он протестующе заскулил, и хозяева ответили сочувственными возгласами:
- Бедненький Рупи! Потерпи, малыш! Он у нас молодец. - При этом они нежно его поглаживали.
Но я упрямо продолжал его поднимать, пока он, пошатываясь, не встал на все четыре лапы, а потом позволил ему лечь.
- Ну он как будто дешево отделался, - сказал я. - Ушибы, конечно, и подушечки лап у него ободраны, однако уверен, что ничего серьезного нет.
Колуэллы с воплями радости удвоили свои ласки, а Рупи умильно глядел на всех нас большими, трогательно-грустными глазами спаниеля. Он явно извлекал из ситуации все что мог.
Мы все трое поднялись на ноги, и я открыл чемоданчик.
- Ну-с, сделаем пару инъекций, чтобы уменьшить боль и ускорить заживление лап. - Я ввел стероидный препарат, антибиотик и отсчитал несколько пенициллиновых таблеток. - Конечно, он еще в шоке, но, по-моему, немножечко преувеличивает. - Со смехом я потрепал лохматую голову. - Ты, кажется, стреляный воробей, Рупи.
Колуэллы весело подхватили:
- Вот уж верно, мистер Хэрриот, он всегда представляется! Но по щеке хозяйки сползла еще одна слеза.
- Да только такая радость, что мы его не потеряем... - Тут она быстро утерла лицо тыльной стороной ладони.
- Отпразднуем чашечкой чайку, а, мистер Хэрриот? Времечко у вас найдется?
Меня манил Бротон, но сказать "нет" духа не хватило.
- Отлично! Большое спасибо, но вообще-то я тороплюсь.
Чайник скоро закипел, миссис Колуэлл устроила подобие прогалины в джунглях на столе и водрузила туда чашки. Прихлебывая чай, поглядывая на добродушную пару, на то, как они смеются и с любовью смотрят на свою собаку, я мысленно согласился с газовщиком. Да, Колуэллы, безусловно, хорошие люди.
Провожали они меня, точно триумфатора, рассыпались в благодарностях, махали вслед.
Забираясь в машину, я крикнул:
- Позвоните дня через два, как он будет себя чувствовать, но не сомневаюсь, все будет в порядке.
Я повернул за угол и тут почувствовал зуд в лодыжках. Наверное, щиплют новые носки, решил я и постарался спустить их. Однако странный зуд начал распространяться на икры, и, остановив машину, я засучил брючину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44