— Мне кажется, я отгадал, о чем ты думаешь, — шутливым тоном сказал он. — Ты ведь очень расторопная молодая дама, а я, извини, всего лишь человек, и холостяцкая жизнь не мед…
— О, Бенедикт, — пролепетала она, бросаясь ему на шею, — я пришла просто затем, чтобы тебя увидеть, чтобы ты меня обнимал и чтобы знать — все это не сон и никуда не исчезнет… — Ее полные губы прикоснулись к его губам, и она закрыла глаза.
— Нам следует поговорить… — Он засмеялся с хрипотцой, и она удивленно открыла глаза.
— Да, и поговорить тоже, — ответила она. Сноп солнечных лучей пролег через комнату, осветив голову Бенедикта, и странные тени упали на его мужественное лицо. Вдруг ей показалось, что оно выражает циничное высокомерие, что перед ней другой человек, совсем не тот прямодушный затворник, в которого она влюбилась.
— Ты красавица, Ребекка, и еще не родился на свет такой мужчина, который смог бы устоять перед твоим темпераментом и не пожелал жениться на тебе. — Он произнес эти слова почти сердито, наклонился к ней, и его приоткрытый рот приблизился к ее губам. Его рука обвила ее за талию, а жесткие губы, целуя, причиняли боль. Она, уже не стесняясь, прижималась к нему. Бенедикт глубоко вздохнул; теперь его губы завладели мягким изгибом ее шеи. Она чувствовала, как он напряжен, и его возбуждение было ей приятно.
Его упругие бедра прижались к ней, а рука, погрузившись в ее длинные волосы, обмотала их вокруг запястья.
— Бенедикт, — прошептала она, протестуя, когда он немного отстранился от нее. Его горячее дыхание, тяжелые удары сердца под ее маленькой рукой опьяняли ее. Конечно же, он чувствует то же самое, подумала она. Зачем же он отстранился?
Она попыталась найти ответ в выражении его лица. Его темные глаза, точно пылающие угли, были прикованы к ее распухшим от желания губам.
— Я не хочу овладеть тобой, как умирающий от страсти подросток, на полу гостиной.
— Тогда пойдем наверх, — бесстрашно ответила она. — Я устала сдерживать себя, Бенедикт. Я люблю тебя, и мы помолвлены, — взмолилась она с бесстыдством. Все ее тело ломило от истомы, каждая клеточка отвечала на его прикосновения, на жар, исходивший от него. Ей казалось, что она больше не выдержит.
— Ах, вот оно что! Интересно, — протянул он, заключая ее в объятия.
Ребекка похолодела, пораженная явным цинизмом его интонации: неужели он не верит в ее искренность?
— Да, и всегда буду любить тебя, — просто сказала она, обнимая его за плечи, когда они быстро поднимались по лестнице.
— Следует понимать, что я могу быть уверен в тебе? — пробормотал он, надавив плечом на дверь в спальню.
Ребекка не заметила обстановки этой комнаты. Весь мир заключался для нее в Бенедикте, и она смотрела на него широко раскрытыми восхищенными глазами.
Очарованная, она в каком-то забытьи смотрела, как он сбросил пиджак и стал расстегивать пуговицы на рубашке.
— Сколько мужчин, хотел бы я знать, утонули в глубине этих «анютиных глазок»? Ты невероятно красива. У тебя наверняка были другие увлечения. — Это утверждение скорее походило на вопрос. Его темный взгляд блуждал по ее миниатюрной фигурке, потом остановился на лице.
Ребекка улыбнулась. Он не первый раз спрашивает ее о других. Вероятно, ревнует, ему требуются подтверждения, и, о Боже, ей понятно это чувство. Мысль о том, что Бенедикт обнимает другую женщину, доставила бы ей невыносимую боль…
— Никаких других увлечений, Бенедикт, милый, никакой другой любви, никогда, — прошептала она и протянула к нему руки, как будто этот жест мог убедить его в правде ее слов.
Его взгляд задержался на мгновение на гранатовом кольце.
— Ты говоришь так, что хочется верить, — пробормотал он, снимая рубашку. — Но у тебя, разумеется, был друг? Тебе ведь уже двадцать два; какая-нибудь первая любовь? — Глаза у него недобро вспыхнули, но она не заметила этого.
Ее ненасытный взгляд скользил по его обнаженной груди, поросшей волосами; кожа его блестела при мягком вечернем освещении, как коричневый атлас. Словно под гипнозом она следила, как его длинные пальцы расстегнули ремень, и у нее перехватило дыхание, когда он стал снимать брюки.
Он поймал ее взгляд и, ложась рядом с ней, поднял одну бровь и выжидательно улыбнулся:
— Не бойся, дорогая, признавайся, ведь я хочу знать о тебе все. Как только я тебя увидел, тотчас же понял, что судьба велит нам быть вместе. Что бы ты ни рассказала, мое решение не изменится, я обещаю.
Признаться в чем? — подумала она. Ах да, друзья… Его слова успокоили ее; он влюбился в нее с первого взгляда, он чувствовал то же, что и она, а между влюбленными не должно быть тайн, и она начала свой рассказ:
— Был один молодой человек. — Этот скандал расстроил ее отца, но она была уверена, что Бенедикт все правильно поймет. Его рука поглаживала ее колено.
— Когда это было?
— Мне было семнадцать лет.
Его рука поднялась выше, и она затрепетала; все, что она собиралась рассказать, улетучилось, как дым на ветру.
— И что? — потребовал Бенедикт, а пальцы его уже расстегивали пуговицы на ее платье.
— Ничего, — простонала она. — Он умер.
Глава 3

Прошел час или всего несколько мгновении, и вот они оба уже лежат раздетые. Как это произошло, Ребекка не знала, — время, да и все остальное перестало для нее существовать. Бенедикт был единственной реальностью. Ее всегда пугала страсть, которую этот человек пробуждал в ней, но теперь, в его объятиях, страх улетучился.
Она прижалась губами к его шее и прикоснулась языком к загорелой коже; его пульс участился, а мускулистое тело напряглось. Ее удивило то, что он выругался; но остановить он ее не остановил. Соленый вкус его кожи заворожил Ребекку, рука ее скользнула вниз, вдоль груди. Она потерялась в океане ощущений, порабощенная созерцанием его мужской красоты.
И вдруг Ребекка замерла; что-то пробормотав, он застонал и неожиданно опустился на нее. Его губы провели огненный след от шеи до груди, и от потрясения у нее вырвался порывистый вздох. Затем его крупное тело заслонило вечерний свет, и на мгновение она испугалась этой огромной черной тени, которая закрыла собой весь мир. Потом его рука завладела ее грудью.
Тело ее содрогалось от наслаждения, каждый нерв, казалось, болезненно трепетал. Жар его тела опалял.
— Я тебя хочу, ничего не могу поделать, — целуя то одну грудь, то другую, глухо простонал Бенедикт.
Ребекка захлебнулась затопившей ее чувственностью, о существовании которой она и не подозревала. Так уж сложилось, что жизнь до сих пор не подготовила ее для подобного торжества эротики. Ее тонкие пальцы скользили по его бедрам, и она ощущала, как мускулы его сжимаются, не давая плоти окончательно раскрепоститься. Он отстранил ее руку.
— Боже… Прости меня, Гор…
И вдруг ей показалось, что ее пронзило кинжалом. Хрупкое тело Ребекки забилось от неприятия того, что он с нею сделал.
— Нет, нет, я не верю… — прошептал Бенедикт сквозь зубы.
Боль утихла, и Ребекка вновь погрузилась в поток желания. Она обхватила его широкие плечи, не замечая, как впивается ногтями ему в мышцы.
Бенедикт притих, каждый мускул его крупного тела был сжат непереносимым напряжением. Она взглянула в его пылающее лицо и взмолилась:
— Не уходи, пожалуйста…
Ее слова словно прорвали плотину; напор дикой страсти должен был ее испугать, но вместо , этого она устремилась ему навстречу. Вихрь 1 чувств подхватил ее; она прижалась к нему, и ее ; стройные ноги обхватили его торс. Из груди вырвался крик, казалось, тело ее рассекло пополам.
Сквозь слезы она повторяла его имя. Мир вокруг нее взорвался, и ее — их вместе — закружило в безумном круговороте. Тела их слились, как сливаются капли росы, и его дикий гортанный стон опалил ей губы, когда влага жизни соединила их. Теперь она принадлежит ему целиком. Они стали одним существом…
Ребекка когда-то читала о сексе, но ничего из прочитанного не могло сравниться с действительностью. Невозможно вообразить себе, думала она после свершившегося, чтобы какая-то другая пара во вселенной могла переживать то, что случилось с ними, с ней и Бенедиктом. Его голова лежала на ее плече, прерывистое дыхание сотрясало могучее тело. Она протянула руку, чтобы отбросить прядь волос с его влажного лба, и уже собиралась было поведать ему свои мысли.
Он дернул головой и в ярости схватил ее запястье. Все еще тяжело дыша, он с откровенным гневом процедил:
— Ты была девственницей. Черт знает что такое, Ребекка! — И, отвернувшись от нее, уселся на постели.
Неземное ее блаженство мигом улетучилось от этого враждебного тона. Что случилось? Почему он недоволен тем, что она девственница? Совершенно непонятно. Она приподнялась и, протянув руку, робко дотронулась до крепкой его спины.
— Что-нибудь не так? — спросила она со страхом в голосе.
От легкого ее прикосновения он резко вскочил и повернулся к ней лицом; позабыв о своей наготе, он сверлил ее темными враждебными глазами.
— Я был уверен, что ты порочна, но, Боже мой, подумать только. Гордон, бедняга, ушел в могилу, даже не познав женщины. Что ты с ним сделала, душила его поцелуями, пока он не обезумел от желания?
Ребекку сотряс озноб, нет, не от холода, но от леденящего ужаса, который поднимался по позвоночнику, подступая к сердцу.
— Я тебя не понимаю, — прошептала она, попыталась поднять на него глаза и вновь потупилась, ослепленная злобностью его взгляда.
— Тебе стыдно, сука!
Его жестокие слова хлестнули ее словно плетью, но на сей раз она смело подняла голову. Она все еще не понимала, что же такое произошло, но упоминание о Гордоне насторожило ее. Надо объяснить этот печальный эпизод, Бенедикт должен понять, ободряла она себя. Ведь он ее любит, а она не сделала ничего дурного.
— Как там тебя в газетах окрестили? Крошка Лолита! Карманная Венера! — Он смерил взглядом ее обнаженное тело с явным презрением. Ребекка выпрямилась и перебросила копну спутанных волос за спину. От потрясения она не могла говорить. И так ничего и не сказала. Прежде она собиралась объяснить ему все об этом печальном случае, но его близость, их любовь изгнали все посторонние мысли из ее головы. А теперь… теперь уже поздно.
Его темный взгляд проследил за движением ее рук, затем задержался на груди и снова уставился ей в лицо.
— Я вполне согласен с газетами. Внешне ты отвечаешь всем желаниям мужчины: умна, красива, прекрасно сложена, страстна, но в душе у тебя нет ни капли женственности. Ни тепла, ни сострадания.
Она смотрела на него, на человека, которого любила, которому лишь мгновение назад отдала все, и не узнавала его. Глаза ее вновь и вновь пробегали по его могучему, еще влажному от пота телу; ее руки ласкали это тело, она целовала эти губы. Ребекка встряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. Этот высокий нагой мужчина, исходящий злобой, был чужим. Как мог он так обойтись с ней?
— Что, тебе нечего сказать в свою защиту?
— Я не думала, что мне придется обороняться от нападок собственного жениха, — сказала она холодно. — Я полагала, что уж ты-то, Бенедикт, не веришь желтой прессе, во всяком случае, не настолько, чтобы заучивать слово в слово. А ведь с тех пор прошло уже много лет. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать. — Интересно, как он это обнаружил? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Достаточно того, что он узнал и тут же подумал о ней плохо. Она ожидала лучшего отношения к себе от человека, которого любила. Бенедикт захохотал:
— Газеты, конечно, порой преувеличивают, но моя собственная мать показывала мне дневник Гордона — последнюю запись перед его смертью.
— Твоя мать? — пролепетала, похолодев, Ребекка. Ради всего святого, какое отношение ко всему этому имеет его мать?
— Да, Ребекка, Гордон Браун — мой единоутробный брат, а ты сгубила его, — произнес он безжалостно.
Ребекка тихо застонала; теперь все его поведение приобрело по-настоящему зловещий смысл.
— Думаю, что ты начинаешь понимать… Ребекка, — с расстановкой выговорил он ее имя. — Ребекка — это ведь из древнееврейского? Чародейка. Соблазнительница. Расскажи-ка мне, моя любимая, моя невеста, как ты себя чувствуешь, когда сама попала в ловушку? — злорадно протянул он.
Как себя чувствуешь? — прозвучало в ее ушах словно эхо. Ей казалось, что она распадается на миллион частиц. Но она не даст Бенедикту насладиться зрелищем ее полного уничтожения. Она медленно отвернулась от него и спустила дрожащие ноги по другую сторону кровати; ухватив край простыни, она потянула ее на себя и обернула свое обнаженное тело. — Затем невероятным усилием воли встала на ноги. И лишь тогда повернулась к нему лицом — между ними стояла кровать.
— Следователь вынес заключение о случайной смерти, — тихо сказала она. Почему он обвиняет ее? Она абсолютно ни при чем.
— Да, но мы оба знаем, откуда такое заключение: не компрометировать же добропорядочную католическую семью. Мать не показывала при расследовании дневник ее юного сына — с излияниями о безнадежной любви. Ты собиралась бросить его на следующий день и отказалась от предложенного им кольца.
Бенедикт обошел вокруг кровати, схватил ее левую руку и потер большим, пальцем обручальное кольцо, наблюдая за ней. В золотисто-карих глазах блеснул дикий огонь. Она взглянула на их соединенные руки.
— Гордон купил тебе это кольцо много лет назад, но от него ты принять его не пожелала. Не правда ли, ирония судьбы? Ты чуть было не вырвала то же самое кольцо у меня из рук, когда я предложил его тебе, — цинично проговорил он. — Но ведь ты меня любишь, это так лестно! — Он приподнял ей подбородок, принуждая взглянуть ему в лицо. — Не правда ли, Ребекка?
Она вспыхнула от чувства униженности.
— Нет, не люблю, — солгала она, впрочем, лишь наполовину. Она любила Бенедикта, но не этого мстительного незнакомца. Как может она любить человека, когда каждый его взгляд излучает ненависть!
Напряжение спало с его мускулов, когда она сказала «Нет», и он отдернул от нее руки, как если бы прикосновение к ней было заразным. Она почти физически ощущала исходящую от него злобу и, покрепче обернув себя простыней, собрав ее складками наподобие малоазийского балахона, с достоинством отступила назад — и чуть было не упала, запутавшись ногами в простыне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21