Адам угрюмо улыбнулся.
– Теперь об этом думать, пожалуй, поздновато. Мы уже здесь, и если только это не какое-то заколдованное место или вы не открыли способ делать вооруженных людей невидимыми, у вас нет возможности выгнать нас отсюда.
Джиллиан посмотрела на него и опустила глаза.
– Я и не хочу, чтобы вы уходили отсюда, – тихо сказала она.
Адам снова покраснел. Он поднял руку, чтобы прикоснуться к ней, но пергамент, который она отдала ему, помешал этому намерению. Наступила неловкая пауза, когда Адам сообразил, что он собирается сделать, и напомнил себе, что, возможно, предостережения Джеффри и Иэна – отнюдь не пустой звук.
– Что это вы дали мне? – спросил он, избегая комментировать последние слова Джиллиан.
– Это мой брачный договор, – ответила она, и отвращение явственно мелькнуло на ее лице и в голосе.
Конечно, ничего удивительного не было в том, что ей не слишком нравилось быть женой слабоумного инвалида, но Адам предпочел бы, чтобы ее отвращение не отдавало так сильно ненавистью. Он слышал от общих друзей, что молодой Невилль был приятным и порядочным человеком, прежде чем раны превратили его в беспомощное существо. Адаму казалось, что Невилль больше заслуживал жалости, а не ненависти; однако для женщины, обреченной провести всю жизнь с таким уродом…
– Нет нужды доказывать ваше право, – заметил Иэн, прерывая течение мыслей Адама. – В таких делах не лгут, так как правда может быстро выйти наружу.
– Это не договор о браке с бедным Гилбертом, – сказала Джиллиан, и ее голос задрожал, а глаза наполнились слезами. Она сделала над собой усилие и успокоилась. – Саэр мне не отдал его и даже не показал. Возможно, он где-то есть среди других документов. То, что я вам вручила… – она запнулась, и в ее голосе снова послышалась ненависть, – это договор о моем браке с Осбертом де Серей.
– Недолго же вы оставались вдовой, – произнес Иэн и впервые окинул ее ледяным взглядом.
– Недолго, – согласилась Джиллиан очень тихо, но тут же подняла взгляд – только глаза ее искали не Иэна, а Адама. – Но это было против моей воли. Меня заставили. Я ненавижу Осберта де Серей.
Адам за это время пережил целую гамму чувств, возраставших по интенсивности. Сначала было удовольствие и облегчение, когда Джиллиан так ласково отозвалась о «бедном Гилберте». Потом он испытал шок, а по какой причине, Адам сам не понял, и даже ярость, узнав, что Джиллиан – вовсе не вдова. Ярость сменилась жгучим презрением, когда замечание Иэна прояснило суть дела. Последние же слова Джиллиан о том, что ее вынудили на второй брак и что она ненавидит своего мужа, принесли еще более необъяснимый приступ радости. Это чувство было таким сильным, что Адам едва избавился от него. Для него не могло иметь значения, замужем Джиллиан или нет. Он захватил Тарринг, чтобы обеспечить мир на своих собственных землях и способствовать делу короля Генриха, а не играть в игры с миленькой девчонкой.
– Это ничего не меняет, – сердито произнес Иэн. – Мы уже здесь и здесь останемся. Тот, кто владеет собственностью в данный момент, – усмехнулся он, – имеет девять голосов из десяти в любом суде, а в наше время человек с сильной рукой и есть суд и закон.
Джиллиан услышала перемену в голосе Иэна, заметила бурную игру чувств на выразительном лице Адама. Ее охватила безмерная злость. Даже на расстоянии Осберт пакостил ей. Джиллиан была достаточно умна, чтобы распознать выражения на лицах и интонации голоса. Она поняла, о чем думали эти люди, – в этом Осберт не обманул ее. Они размышляли, не расправилась ли она сама со своим бесполезным мужем, чтобы вцепиться в первого же самца, оказавшегося под рукой. Или, еще хуже, не был ли Осберт с самого начала ее любовником, и они ждали только смерти Саэра, чтобы убить Гилберта и закрепить свой союз. Ее не волновало, чтодумал человек, которого звали Иэном, но смотреть на лицо Адама было невыносимо.
– Вам не нужно судиться со мной, – зло ответила Джиллиан. – Как я вам уже сказала, моя собственность все равно по договору перешла к Осберту. А что касается вашего обладания этими землями, сам сатана был бы здесь мне милее, чем Осберт.
Джиллиан знала, какой большой грех совершает женщина, критикуя или выказывая неприязнь даже к самому отвратительному из мужей. Женщине надлежало выйти замуж, за кого велят, и принимать с благодарностью любое обращение человека, которому она отдана. Поэтому она ожидала, что недовольство и неодобрение на лицах мужчин усилятся. Возможно, на этот раз она зашла слишком далеко, и ее все-таки побьют. Но это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме презрительного выражения на лице человека, чей голос был предметом всех ее грез. Однако, как ни странно, его лицо не омрачилось. Оно скорее даже просветлело. Глаза еще были настороже, но выражение презрения исчезло.
ДляАдама, который вырос в семье, где женщина владела и управляла своими землями, мать которого всегда была очень щепетильна в вопросах прав и собственности, последние злые слова Джиллиан неожиданно послужили лишь подтверждением правдивости ее утверждения, что этот брак был насильственным. Ее замечание, что она отдала земли по договору, послужило для Адама явным доказательством того, что Джиллиан не желала этого брака. Конечно, ее желание самой владеть землями не снимало подозрения, что она могла убить человека, который прежде владел ими.
Однако это почему-то не слишком трогало Адама, во всяком случае, не так сильно, как мысль, что она сразу от гроба мужа поспешила в объятия поджидающего любовника.
Когда опасения ее не оправдались, Джиллиан, вместо того чтобы испытать облегчение, расстроилась еще больше. Таких людей она прежде не встречала. Хотя она была в полной их власти, они не запугивали ее и не били. Судя по их лицам, они даже склонны были поверить, что она не желала брака с Осбертом. Теперь она вынуждена вновь вызвать их недоверие кажущейся угрозой. Нервно потирая руки, она сказала:
– Я должна сказать вам еще кое-что. Вы рассердитесь, но я ничего не могу поделать. Когда Осберт уехал отсюда четыре дня назад, он сказал, что отправляется к принцу Людовику и принц приедет сюда сам или отправит армию, чтобы уничтожить вас и забрать замок обратно.
И вновь реакция оказалась совершенно противоположной тому, чего ожидала Джиллиан. Адам расхохотался.
– Бог милостив к нам! – воскликнул он, а затем, отсмеявшись, с надеждой взглянул на Иэна.
Иэн тоже улыбался, но, прежде чем он заговорил, Джиллиан услышала, как в зал вошел третий, по имени Джеффри. Он приблизился, держа в руке лишнюю, непарную перчатку.
– Джеффри, – обратился к нему Иэн, поманив рукой, – леди Джиллиан сказала нам, что Осберт де Серей уехал, чтобы привести против нас Людовика.
Золотистые глаза пронзили Джиллиан.
– Откуда он знал, что мы идем?
– Те, кто спасся из армии Саэра, вернулись сюда. Что они рассказали ему, я не знаю. Я была… – Джиллиан запнулась. Она боялась напоминать о смерти Гилберта. Как только она упоминает об этом, их лица сразу же излучают опасность. – Я была не в себе около недели. Все, что я знаю, я рассказала вам.
– А почему вы рассказали нам? – любезным голосом спросил Джеффри.
– Какое имеет значение, почему леди Джиллиан рассказала нам об этом? – нетерпеливо перебил Адам. – Важнее, правда ли то, что она рассказала.
Наступила тишина, пока мужчины задумчиво разглядывали Джиллиан. Это предупреждение могло быть просто средством либо запугать их, чтобы они убрались отсюда, либо попыткой, наоборот, задержать их в Тарринге. Последнее, казалось, более правдоподобным, но почему Джиллиан желала, чтобы они остались, оставалось неясным. Возможно, то, что они задержатся здесь, служило каким-то целям Осберта или Людовика где-нибудь в другой части страны. Поглядывая то на Джиллиан, то друг на друга, они в ее присутствии не могли обсудить то, что им хотелось.
– В одном я могу уверить вас, – заметил Джеффри, – в замке для нас опасности нет. Те немногие мужчины, которые привыкли иметь дело с оружием, слишком тяжело ранены, чтобы сделать что-нибудь.
– А что до твоего вопроса, Адам, – добавил Иэн, – правда или нет то, что Людовик придет сюда, он придет наверняка не сегодня. Поэтому, раз мы здесь в безопасности, мы можем немного расслабиться, – он повернулся к Джиллиан и кивнул. – Мне не хотелось бы быть назойливым, леди Джиллиан, но мы остаемся здесь. Мы, конечно, предпочли бы, чтобы вы считали нас своими гостями. Могу ли я попросить вас, чтобы нам предоставили комнаты для отдыха? Мы были бы рады вашей компании, если бы вы оказали нам такую любезность, однако я не хотел бы, чтобы у вас создавалось впечатление, что мы требуем от вас услуг. Если наше пребывание здесь оскорбительно для вас, вы можете удалиться в женские покои.
У Джиллиан пересохло в горле, и кровь прилила к щекам. Рука ее потянулась к губам.
– Ох, простите меня, – пробормотала она, сообразив, что, сделав нужные распоряжения насчет обеда, она позабыла об остальных обязанностях хозяйки дома. – Я, конечно, сейчас же займусь вашим устройством. Я сегодня несколько ошеломлена случившимся.
– Что ж, вполне естественно, – добродушно согласился Иэн. – Здесь нет вашей вины, но худшее позади, так что давайте попробуем вернуться к обычному распорядку жизни.
Едва смея поверить в свою счастливую звезду, Джиллиан поспешила распорядиться, чтобы служанки сняли и проветрили постели Саэра и Осберта и застелили постель, которой пользовался сэр Ричард. Правда, она не слишком надеялась, что эта приятная ситуация продлится долго. Она уже привыкла наслаждаться хотя бы кратковременными радостями, пряча подальше будущие страхи. Возможно, доброта, с которой с ней обращались, была лишь разновидностью западни. Если это и так, Джиллиан не хотела думать об этом. Она говорила и действовала совершенно искренне во всех вопросах, кроме, правда, смерти Гилберта, так что ни в какую ловушку себя завести не могла. А беспокоиться о проблемах, которые были вне ее понимания и опыта, бессмысленно. Джиллиан будет счастлива, пока позволяют обстоятельства.
– Вы думаете, она действительно была уверена, что мы хотели убить ее? – спросил Иэн.
Адам чувствовал, что краснеет от обиды за Джиллиан, и прикусил язык, чтобы сдержать горячие возражения. Каждый раз, когда он разговаривал с ней, ему казалось совершенно ясным, что она столь же невинна и простодушна, как красива. От силы поразившего его чувства Адаму было не по себе, и он испытал заметное облегчение, услышав, как Джеффри возразил за него.
– Я сомневаюсь, что де Серей – отец и сын – обращались с ней с излишней душевностью, – лицо Джеффри стало задумчивым. – Я даже сомневаюсь, что с ней обращались достаточно вежливо. Мне кажется, было бы нетрудно убедить ее в справедливости нашего дела.
– Убедить ее? – переспросил Адам. – Ты же слышал, что она сказала насчет де Серей: он вынудил ее, и она ненавидит его. Она и так уже с нами. Нужно только…
– Женщины… – одновременно выпалили Джеффри и Иэн. Оба тут же остановились, и Иэн продолжал один, пользуясь большим авторитетом в этой области: – Женщины верят, что значение имеет только конечная цель. Средства, которыми женщина готова воспользоваться для своих целей, могут привести в ужас любого мужчину. В них нет чести, и правое и неправое для них определяется лишь тем, лучше это или хуже для их интересов.
– И это правда, Адам, – подтвердил Джеффри. – Ты должен помнить об этом. Однако их в этом даже упрекнуть нельзя, – справедливости ради добавил он. – Что женщина еще может сделать? Не может же она бросить тебе вызов, чтобы столкнуться с тобой лицом к лицу на ристалище!..
Адам и Иэн громко рассмеялись.
– Да, да, – весело произнес Иэн. – Такому вызову немногие мужчины способны сопротивляться или выйти победителем.
– Ладно, ладно, можете смеяться, – отозвался Джеффри, – но про осторожность не забывайте. Вы сами знаете, что очень трудно отказать женщине в ее просьбе в такую минуту.
– Тебе удается это делать, – заметил Адам, зная, что Джоанна очень просила своего мужа не отправляться в этот поход.
Джеффри покачал головой.
– Я хотел бы принять такую похвалу, но не могу. Я могу только благодарить Бога, что Джоанна достаточно любит меня, чтобы не требовать от меня обещаний, выполнение которых разобьет мне сердце.
– В этом все и дело, – взволнованно произнес Иэн. – Любовь – все для женщины. Она вырвет у себя из груди сердце, пожертвует своим телом, солжет, зальет кровью всю страну, если это послужит ее любви. Если леди Джиллиан любит этого Осберта, ей ничего не стоит сказать, что она ненавидит его, очернить его имя и предать его честь, отдавшись тебе, мне, Джеффри, всей армии, если посчитает, что это поможет ему.
Адам ничего не сказал. Глаза его потемнели, зеленоватые огоньки, обычно мерцавшие в них, погасли.
– Но я не вижу доказательств для подобных допущений, – сказал Джеффри. – Насколько мы наслышаны о старшем де Серей, он был грубым, склонным к предательству мерзавцем. Очень может быть, что и его сын ничем не лучше отца. Таким образом, вполне возможно, что леди Джиллиан говорит правду. Однако женщины – очень странные существа. Я знал некоторых, которые не испытывали ничего, кроме любви, к тем, кто бесстыдно измывался над ними. Я не склонен подозревать в этом и леди Джиллиан. Она так мило вспылила тогда насчет обеда, и глаза ее так разгорелись гневом, что мне хочется верить, ей не слишком нравится плохое обращение.
Сердце Адама при словах Джеффри подпрыгнуло, и он разозлился на себя. Странно, что он перестает владеть своими чувствами. Еще более странно, что эти чувства направлены на женщину, которую он видит впервые, если не считать беглого взгляда на стену всего час назад, и которая к тому же связана брачными узами. Его отец и брат совершенно правы, предостерегая его. Вероятно, они заметили по его лицу, какое впечатление произвела на него Джиллиан. Вероятно, она сама заметила это! Черт с ней! Теперь он предупрежден. Пусть его неуправляемое сердце беснуется как хочет, он не попадется ни в какую западню, которую она может расставить ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61