.. Казалось, его род намерен закончить свое существование в море крови, а он сам чувствует себя таким старым, таким усталым… Но ведь необходимо, чтобы империя жила, чтобы Австрия осталась Австрией… и чтобы Франц-Фердинанд понял, хочет он этого или не хочет, в чем состоит его долг!..
Пока Франц-Фердинанд переживал у императора Франца-Иосифа эту чудовищную сцену, София Хоткова, нашедшая прибежище у подруги своей матери, принимала странного гостя. Посещение скорее стесняло ее, чем вдохновляло. К графине явился с визитом кардинал, архиепископ Вены. Он пришел по просьбе императора, чтобы, соблюдая интересы государства, попытаться уговорить Софию отказаться от намерения выйти замуж за Франца-Фердинанда.
Довольно долго он рисовал перед молодой женщиной страшную картину, перечисляя многочисленные неприятности, которые грозят как империи в целом, так и ей самой, если она станет упорствовать.
– Принцы крови вообще подчиняются особым законам, графиня, а в особенности те из них, кому предстоит однажды принять императорскую корону. Они не имеют права распоряжаться собственной жизнью, не имеют права подчиняться порывам своего сердца, потому что это сердце, как и весь этот человек в целом, прежде всего принадлежит государству!
– Мне все это известно, ваше преосвященство, и я бы согласилась с вами, если бы эрцгерцог был родным сыном его величества. Но он всего-навсего племянник императора, причем не он один. Его высочество, могу это утверждать, потому что знаю наверняка, вовсе не хочет царствовать. Эрцгерцогу хочется только одного: счастливой жизни со мной, жизни, далекой от шума, славы и почестей. Хорошо бы император осознал, насколько немыслима для нас обоих жизнь друг без друга!
– Боюсь, будет очень трудно убедить его величество в абсолютной бескорыстности этой любви… особенно с вашей стороны, дочь моя! Нельзя не признать, что для бедной девушки, не обладающей громким именем, стать эрцгерцогиней – сладкая мечта…
– Я думаю вовсе не об этом! – возмущенно воскликнула София. – Я думаю только о благе эрцгерцога! Никто до меня не сумел полюбить его так, как люблю я. Никто не смог и не сможет обеспечить ему ту атмосферу спокойствия и нежности, которая так необходима, прежде всего, для его здоровья, но, конечно, и для души!.. Если нам не разрешат пожениться… то нам только и останется, что жить в грехе. А разве это угодно церкви?
Кардинал испустил тяжелый вздох и пожал плечами. – Церкви больше всего угодны, графиня, счастье народов и мир в душах. Я очень боюсь за вас. Нет ничего хорошего в противостоянии императору. Его гнев может быть опасен.
– Никто из нас – ни я сама, ни эрцгерцог – ничего не боится! В любом случае император не может помешать нам любить друг друга…
К этому нечего было добавить. Понимая, что никакие доводы не заставят уступить и отказаться от своих намерений эту упрямую и гордую девушку, кардинал покинул поле битвы и отправился к императору с отчетом о провале своей миссии.
– Как я понял, сир, она готова на все, готова ко всему. Она способна противостоять любым препятствиям, она может пойти даже на скандал, лишь бы сохранить любовь эрцгерцога. И он ею дорожит не меньше, да простит их господь!..
Старый император так стукнул кулаком по столу, что лежавшие на нем пачки бумаг подскочили в воздух.
– Эти женщины ничего не хотят знать, кроме своей любви! – проворчал он сквозь зубы. – Она для них на первом месте! Им все равно: пусть все государство провалится в преисподнюю, лишь бы мужчина, которого они хотят, оставался при них!
– Вы полагаете, сир, – спросил явно обеспокоенный прелат, – что эрцгерцог и эта женщина могли бы тоже?..
– Нет, этого-то я как раз не опасаюсь. В моем племяннике нет ничего романтического. Он не покончит с собой, но охотно пойдет на скандал, хотя бы для того, чтобы причинить мне неприятность!
– И что же делать в таком случае, ваше величество?
– Прежде всего – подумать хорошенько, ваше преосвященство. Скоро я дам вам знать, что решил…
Действительно, прошло совсем немного времени, и по делу непокорного наследника было вынесено императорское решение. Если Франц-Фердинанд настаивает на своем желании жениться на графине Хотковой, брак может быть заключен, но только – морганатический. К тому же эрцгерцогу придется официально отказаться от титула члена императорской семьи для своей жены и от всех династических прав для детей, которые могут родиться от этого брака. Францу-Фердинанду и Софии самим следовало сделать выбор.
Взбешенный Франц-Фердинанд вынужден был принять предложенные ему условия, но сделал он это только потому, что надеялся таким образом заставить угомониться придворных интриганов. Впрочем, София, думая, что цена за счастье, в конце концов, оказалась куда меньшей, чем можно было опасаться, сама подтолкнула жениха к принятию решения. Кроме того, она предполагала, что существует огромная разница между тем положением, в которое их поставили в данный момент, и тем, в котором они окажутся, когда Франц-Фердинанд сам станет императором. Тогда только его воля будет диктовать имперские законы. Ведь Франц-Иосиф уже так стар…
28 июня 1900 года в тронном зале Гофбурга в присутствии всего двора император и его наследник, не видевшие друг друга со времен своего противостояния, снова вышли на ту же позицию: лицом к лицу. Франц-Иосиф был красным как рак, эрцгерцог, напротив, бледнее полотна сорочки.
Между ними выросла фигура сановника в парадном костюме. Сановник – это был граф Агенор Голуховский, государственный министр, – держал в руке какую-то бумагу. Церемонно поклонившись наследнику престола, министр с весьма торжественным видом принялся читать вслух то, что там было написано, покорнейше попросив Франца-Фердинанда повторять за ним прочитанное. Это оказались отречение и «клятва честью» в том, что «ни жена эрцгерцога, ни его дети, ни их потомки никогда не потребуют ни прав, ни привилегий, ни титулов, ни геральдики, которые принадлежат только вдовам, состоявшим в законном браке, и потомкам эрцгерцога, происходящим от подобного же брака».
Из бледного эрцгерцог стал смертельно-бледным, потом внезапно покраснел. Было видно, как раздулись вены у него на шее и на лбу. В зале воцарилась полная тишина. Все напряглись в ожидании взрыва. Каждый думал о том, что в тысячу раз лучше было бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не быть невольным свидетелем унижения того, кто однажды станет императором. Кто может сказать заранее, как, став в один прекрасный день императором Францем-Фердинандом, поведет себя Бельведерский Сфинкс по отношению к тем, чьи лица послужат ему напоминанием об этой тяжелой минуте?
Ничего не произошло. Голосом, в котором ясно чувствовался сдержанный гнев, Франц-Фердинанд повторил все формулировки. Потом, ни на кого не глядя, даже не поклонившись императору, он повернулся к нему спиной и вышел из зала. Тишина стояла такая глубокая, что еще долго были слышны шаги эрцгерцога в отдаленных гостиных.
Император, чьи брови были насуплены, а нижняя губа угрожающе выдвинута вперед, смотрел вслед уходящему. Он не видел, как в толпе свидетелей знатный венгр, граф Андраши, который, когда императрица была жива, был самым преданным ее рыцарем, склонился к уху стоявшего по соседству с ним графа Тисы.
– Принц зря волнуется по поводу этой злосчастной клятвы, – прошептал он. – Принуждение, которому его подвергли, очень просто сможет пойти ему на пользу, когда придет время от нее отказаться. Она вообще действительна только в Австрии. Император, кажется, забыл, что у нас, в Венгрии, морганатического брака не существует. Конституция не признает его. Королевой считается жена короля, независимо от ее происхождения. Когда эрцгерцог взойдет на престол, может быть, именно Венгрия послужит ему самым верным козырем в игре. Потому что, если он захочет короноваться у нас, в качестве короля Венгрии, непременно потребуется, чтобы его жена была признана королевой, иначе… иначе нам придется потребовать независимости…
– Пройдет немало времени, прежде чем он взойдет на престол. Император, конечно, стар, однако довольно крепок. Ему ужасно хочется прожить подольше, Андраши. У Франца-Фердинанда будет вполне достаточно времени, чтобы ему наскучила его София!
Но, сидя в автомобиле, который отвозил его домой, в Бельведер, эрцгерцог не думал ни об Австрии, ни о Венгрии, как, впрочем, и ни о каких других странах. Он кипел от гнева, силясь хоть немножко успокоиться, вызвав в памяти нежную улыбку и прекрасные глаза своей возлюбленной. В конце концов, как бы ни была горька эта пилюля, он уже проглотил ее! Ведь воцарится же он на троне когда-нибудь… А до тех пор – разве счастье не важнее любых почестей, возможных на этом свете? Он женится на Софии, и она будет рядом с ним каждый день его жизни! А все остальное может отправляться ко всем чертям!
Несколько дней спустя, 1 июля, в Рейхштадтском замке эрцгерцог Австрии Франц-Фердинанд взял в жены Софию Хоткову перед богом и перед людьми. И с этого мгновения Бельведерский Сфинкс превратился во внимательного, нежного супруга, пламенно влюбленного в свою жену. София наконец создала ему мирную и сладостную обстановку домашнего очага, какой он не знал никогда в жизни: его мать, принцесса Мария-Аннунциата, происходившая из рода сицилийских Бурбонов, умерла, когда мальчику исполнилось всего восемь лет. Заботы Софии были настолько продуманными и упорными, что слабое до той поры здоровье эрцгерцога пошло на поправку.
Большую часть года молодожены проводили в Чехии, на родине Софии, в милом их сердцам имении Конопиште. Молодая женщина чувствовала себя там абсолютно счастливой. Вокруг нее звучал родной язык, на котором говорили все, крестьяне воздавали ей почести, как настоящей королеве. В Вене же, куда они приезжали лишь в тех случаях, когда наследнику престола необходимо было по протоколу принимать участие в каких-либо официальных церемониях, стоя рядом с императором, в Вене все было по-другому. Эти дни в столице империи всегда оборачивались днями страданий как для самого эрцгерцога, так и для его супруги. Тем не менее она всегда настаивала на том, что ей необходимо сопровождать его, куда бы он ни отправился.
Дело было, главным образом, в том, что морганатическая супруга принца, не будучи официально признана его законной женой, не имела права находиться рядом с ним. Если она присутствовала на какой-то семейной трапезе, ей выделялось место на краю стола. В торжественных шествиях ей следовало идти позади всех, даже самых юных эрцгерцогов, так, словно она все еще служила гувернанткой. Она не имела права на вход в некоторые комнаты дворца, ей не полагалось входить через определенные двери и даже подниматься по тем же лестницам, по которым поднимался ее супруг. София, вероятно, легко могла бы избежать публичного унижения, просто оставаясь дома, она, никогда не выказывая ни обиды, ни недовольства, заставляла себя подчиняться суровым правилам дворцового этикета в тайной надежде, что когда-нибудь ее Франц-Фердинанд станет императором. Он сможет заставить ее забыть все эти оскорбляющие ее придирки, всю мелочность придворного этикета, чтобы вознести настолько же высоко, насколько низко ее ставили сейчас. Отныне, всем сердцем веря в любовь Франца-Фердинанда, София мало-помалу начинала мечтать об императорской короне.
Если не считать этих тягостных моментов, которые, надо признать, случались достаточно редко, семья жила счастливо, даже по мнению недоброжелателей. Шли дни и годы, а их взаимная любовь ничуть не ослабевала. 24 июня 1901 года родилась старшая дочь, в честь матери названная Софией. Годом позже, 29 сентября 1902 года, – первый сын, Максимилиан, второй, Эрнест, появился на свет 27 мая 1904 года. Трое детей, и все трое – красивые и здоровые, что представлялось их бледноватым кузенам, рожденным в родственных браках, так часто заключавшихся при дворе, вопиющей несправедливостью. И, наверное, глядя на своих крепких, умных и красивых сыновей, эрцгерцог не мог без гнева вспоминать о клятве, к которой его принудили… и от которой он, вполне возможно, когда-нибудь сможет отречься.
Может быть, благодаря этим детям судьба Софии вдруг круто изменилась. 4 октября 1909 года императорским декретом ей был пожалован титул герцогини Гогенбергской, который должен был передаваться по наследству, она получила ранг принцессы. Но эрцгерцогиней в Австрии ее по-прежнему не признавали, и правила этикета оставались достаточно жесткими.
А Франц-Фердинанд тем временем все больше и больше увлекался политикой, вмешивался понемножку во все государственные дела, делая это чаще всего вкривь и вкось, что вызывало приступы бурного и справедливого гнева у его дядюшки Франца-Иосифа. К Венгрии эрцгерцог испытывал ничем не объяснимую ненависть. Он ненавидел и Италию, и Францию. Его симпатий удостаивался только германский император Вильгельм II. И, наконец, эрцгерцог открыто презирал сербов, считая совершенно справедливым превращение их в рабов… И это последнее суждение, как показали дальнейшие события, вполне вероятно, послужило одной из причин произошедшей с ним трагедии. Похоже на то.
…Весной 1914 года в Боснии и Герцеговине должны были проходить маневры австрийской армии, командование которой, начиная с 1906 года, почти целиком было возложено на наследника престола. Естественно, наделенный такими высокими полномочиями, эрцгерцог должен был подготовиться к тому, чтобы присутствовать на этих маневрах. Подобная перспектива не доставляла ему ни малейшего удовольствия.
Почему? А потому, что обе провинции были глубоко враждебны по отношению к австрийскому владычеству. Здесь плодились тайные общества, самым активным и самым грозным из которых была знаменитая «Черная Рука». Было уже совершено немало покушений на представителей власти. Неприязнь к Сербии, которую испытывал эрцгерцог, была слишком хорошо всем известна. Поэтому считалась вполне вероятной попытка покушения на него самого, когда он там появится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29