– Нет, я не то хотел сказать… Я хотел сказать… Можно ли мне сохранить его у себя навсегда… на память?
София покраснела еще больше. Чтобы спрятать охватившее ее волнение, она, не обращая внимания на сугробы, присела в таком глубоком реверансе, что сам главный церемониймейстер двора, никогда и ничем до конца не удовлетворенный, если дело касалось этикета, принц де Монтенуово, и тот не нашел бы, к чему на этот раз придраться.
– Я счастлива и горда тем, что вам хочется сохранить его, монсиньор, – прошептала она.
Затем, с трудом поднявшись из своего реверанса, она птичкой порхнула под мрачные своды самого печального дворца Европы. Теперь, как ни странно, он не казался ей таким уж печальным. Впервые София Хоткова осмелилась признаться себе самой в своих чувствах: девушка без памяти любила Бельведерского Сфинкса!
Если бы Францу-Фердинанду когда-нибудь сказали, что он заинтересуется женщиной, а особенно – такой бесцветной и неприметной, как София, – он бы очень удивился и не поверил. Однако после приключения с шарфом, который, к счастью, не имел для гувернантки серьезных последствий, воспитанницы ее не узнали, эрцгерцог стал вглядываться в «старую деву» куда внимательнее, чем прежде. Он стал гораздо чаще появляться в доме Фридриха, и эрцгерцогиня Изабелла воспрянула духом, решив, что одной из ее дочерей наконец-то удалось соблазнить будущего императора. Она не спала несколько ночей, обдумывая, которой же из них удалось совершить чудо, но так и не смогла найти ответа… И не без причины! На самом деле Франц-Фердинанд страстно влюбился в Софию Хоткову. Эрцгерцог хорошо умел хранить секреты и был не настолько глуп, чтобы выдать собственную тайну тем людям, которые, без всякого сомнения, не проявили бы по отношению к ней даже простой снисходительности. И самое фантастическое во всей этой истории то, что молодым людям удалось сохранять свое чувство в тайне в течение нескольких лет. Только в начале 1900 года все наконец открылось.
Было воскресенье, и в принадлежавшем эрцгерцогу Фридриху близ Вены поместье в этот предвечерний час играли в теннис. Для первых дней мая было довольно тепло. Обычно грязновато-желтые воды Дуная, отражая голубое небо, приобрели тот лазурный оттенок, который виделся знаменитому сочинителю вальсов о голубой реке Иоганну Штраусу.
Прежде чем взять в руки ракетку, Франц-Фердинанд, которому предстояло бороться за победу в партии с тремя принцессами, снял с себя и положил на стол в открывающейся в сад большой гостиной массивные золотые часы. Эти часы, бог знает почему, всегда вызывали бесконечное любопытство у эрцгерцогини Изабеллы. И когда она после сиесты спустилась в гостиную, они стали первой вещью, которую она там заметила.
Гостиная была пуста. Фридрих дремал в саду под деревом. Через широко распахнутые окна и двери с теннисного корта доносились крики и смех игроков. Часы, лежавшие у подножия высокой вазы с тюльпанами и лилиями, сверкали в лучах солнца и сами были похожи на маленькое золотое солнышко.
Сияние часов оказало на эрцгерцогиню столь же сильное воздействие, какое мог бы оказать шарик гипнотизера. В те времена под крышкой таких часов нередко помещали миниатюрный портрет дорогой сердцу владельца особы. Несомненно, именно это больше всего интриговало почтенную мать трех дочерей, которых надо было выдать замуж. Чье же лицо скрывалось под ослепительной золотой крышкой?
Эрцгерцогиня Изабелла не смогла долго противиться искушению. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что она в гостиной одна, она схватила часы. В ее худых пальцах крышка открылась как бы сама собой. Да, действительно, под ней была маленькая фотография женщины. Эрцгерцогиня алчно впилась взглядом в открывшееся ей лицо и… не поверила своим глазам. У нее даже вырвался крик гнева. И было от чего! С портрета в золотой рамке на нее смотрела, улыбаясь, София Хоткова, гувернантка ее собственных дочерей!
– Так-так, – проворчала она, едва справившись с бешенством и бросая на стол оскверненные часы, – значит, он сюда приходит из-за этой девки! Мой дом служит местом свиданий для них, и эта бесстыжая ничего не опасается!.. Ну нет, это им даром не пройдет!
Когда эту мстительную и вспыльчивую женщину охватывал гнев, она не считалась ни с какими условностями и была способна на такие поступки, в которых потом пришлось бы горько раскаиваться. Так произошло и в этот день. Снова схватив со стола часы, эрцгерцогиня поспешила к теннисному корту. Вид Софии, спокойно восседавшей на высоком судейском стульчике, окончательно вывел ее из себя.
Не переведя дыхания и довольно грубо она приказала молодой женщине немедленно спуститься со своего насеста, собрать вещи и исчезнуть из ее дома. Ее резкий голос и непонятный смысл ее приказа заставили игроков застыть на месте. Но София стала бледнее своего белого фланелевого платья.
– Но… что я сделала, чтобы заслужить подобный гнев вашего императорского высочества?
– Как будто вы не знаете! Ах, не знаете? В таком случае узнайте: мой дом никогда не будет служить пристанищем для девиц такого сорта! Я приказываю вам убраться, причем немедленно, если вы не хотите, чтобы я велела слугам попросту вышвырнуть вас за дверь!
– Ваше высочество оскорбляет меня! – гордо произнесла в ответ София. – Я дворянка и имею право знать, в чем причина вашего гнева.
– Ах, вы имеете право? Еще скажите, что я обязана вам отчитываться! Только посмотрите на эту воплощенную невинность! На самом деле подобные твари всегда ужасно наглы… Если вам так уж хочется узнать причину, спросите о ней у вашего любовника, который сейчас смотрит на нас с таким идиотским видом!
Уже совершенно не в силах сдерживаться, Изабелла швырнула злополучные часы спешившему к ним Францу-Фердинанду. Тот мгновенно понял, что произошло. В бледно-голубых глазах эрцгерцога тоже мелькнула вспышка гнева, но он – ценой чудовищных усилий – взял себя в руки, потому что знал, что, дав волю гневу, станет страшен. Это может привести к непредвиденным и необратимым последствиям.
– Будьте любезны выражаться поосторожнее, тетушка! – буркнул он. Потом продолжил с большим достоинством: – Почтительная привязанность, которую я питаю к графине Хотковой, вовсе не означает, что я ее любовник. Но могу с большим удовольствием признаться в том, что люблю ее… и что у меня нет более страстного желания, чем жениться на ней!
Нервный смешок, сотрясавший плечи эрцгерцогини Изабеллы, застрял у нее в горле.
– Жениться? Вы с ума сошли?! Вы забыли, что являетесь наследником престола и можете жениться лишь на девушке вашего же ранга? Вы полагаете, что император позволит вам сделать из этого существа будущую императрицу?!
– Если не позволит, я отрекусь от трона! Зачем мне это? Слишком много обязанностей и слишком большая ответственность… Я люблю Софию и надеюсь, что она отвечает мне взаимностью. Помимо этой неожиданной для меня самого любви, ничто в мире меня не интересует, корона – меньше всего!
– Очень вовремя вы это заметили! Но не понимаю, чего же вы еще ждете? Почему не бежите к императору, чтобы сообщить ему радостную новость? Я совершенно уверена, что она очень его заинтересует!
– Успокойтесь… Я сейчас же туда отправлюсь… Можете мне поверить, я очень жалею о том, что до сих пор этого не сделал. В глубине души я весьма вам признателен. Не будь вы так… нескромны, я бы, может быть, и сейчас бы еще колебался… Теперь, исключительно благодаря вам, я знаю, в чем состоит мой долг. Не пройдет и двух месяцев, как мы поженимся. Но поскольку из-за слов, которые вы только что произнесли, моей невесте и впрямь не подобает ни минуты оставаться в доме, где ее так оскорбляют, я увезу ее с собой и доверю заботам тех людей, которых сочту достойными этого. Идите, собирайте ваши вещи, моя дорогая, – сказал он, обращаясь к обескураженной всем происходящим Софии. – Ее императорское высочество любезно соглашается разрешить вам оставить этот дом.
В тот же вечер София Хоткова уехала из поместья эрцгерцогини Изабеллы в автомобиле Франца-Фердинанда. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы поселить ее в Бельведере. Она обосновалась в доме у старинной подруги своей матери. София была очень счастлива: Франц-Фердинанд предоставил ей неопровержимые доказательства своей любви. Но она была и очень взволнована, совершенно не представляя себе, что ее ждет в ближайшие дни. Она была абсолютно уверена, что император никогда не согласится на их брак с эрцгерцогом, рассматривая его как мезальянс. Но – кто знает? – может быть, трагическая тень Майерлинга, постоянно тревожившая старого государя, заставит его быть более снисходительным? Кто знает… Кто знает…
Эта последняя мысль только доказывала, насколько наивна бедняжка София и насколько плохо ей известен характер Франца-Иосифа.
Зато эрцгерцогине Изабелле он был очень хорошо знаком. Она совершенно верно предсказала ход событий. Назавтра же после тягостной сцены на теннисном корте произошла другая, ничуть не более приятная. Ее участниками стали дядя и племянник, местом действия – кабинет императора в Гофбурге. Они столкнулись не на шутку. Стоя навытяжку перед старым государем, Франц-Фердинанд переживал, наверное, самую грозную бурю за все время своего существования. Эти два человека никогда особенно не любили друг друга. Между ними никогда не намечалось даже простой симпатии. Император ненавидел своего наследника. Его терзала хуже всякой пытки мысль о том, что придется оставить ему Империю. Но раз уж судьба так распорядилась, он ожидал, что Франц-Фердинанд без малейшего сопротивления станет выполнять все условия, которых требует от него роль наследного принца. А тот считал своего дядю надменным, ожесточенным, безжалостным человеком и совершенно не собирался идти на уступки.
– Никогда, ты слышишь меня – никогда я не дам тебе разрешения на женитьбу на этой девушке! И я не только не разрешаю тебе на ней жениться, я запрещаю тебе это делать!
– Почему? В чем вы можете ее упрекнуть? Она принадлежит к знатному чешскому роду!
– Не спорю. Но этого мало, чтобы надеяться взойти на императорский трон. А ты – мой наследник!
– Я не хотел им быть и не хочу им оставаться! Почему я должен отказываться от счастья ради короны, которая мне никогда была не нужна? Лучше я откажусь от этой почетной роли и передам свои права брату! Вы меня никогда не любили. Вы не можете так уж дорожить мною в качестве наследника.
Лицо императора побагровело от гнева.
– Твоему брату? Подумать только: Отто-Франц на троне! Этот мерзкий тип, этот прожигатель жизни, гуляка, о похождениях которого не устает рассказывать скандальная хроника! Никогда! Да, это правда, я не люблю тебя. Но тебя мне, по крайней мере, не в чем было упрекнуть: твое поведение, твоя личная жизнь не вызывали никаких нареканий. Ты умеешь держаться соответственно своему рангу. А люблю я тебя или нет, это уже неважно!
Францу-Фердинанду очень захотелось напомнить дяде, что личная жизнь его собственного сына, несчастного Рудольфа, вряд ли могла бы кому-то послужить примером. Но он сдержал свой порыв, смутно ощущая, что эта сцена напоминает старому императору другую, ту, которая закончилась ружейными выстрелами на рассвете зимнего дня… Однажды Франц-Иосиф уже видел вытянувшегося вот так же перед ним по стойке «смирно» мужчину своей крови, носившего почти такой же мундир, человека, который отстаивал свое право жить и любить, как дозволено всякому простому смертному. Между дядей и племянником носился призрак Рудольфа. Он приводил в отчаяние старика и придавал молодому эрцгерцогу сил к сопротивлению.
– Я никогда не откажусь от графини Хотковой, – спокойно сказал он. – Я хочу жениться на ней и сделаю это. Если вы откажетесь признать наш брак, он станет тайным, но он будет заключен! Я слишком долго искал именно такую женщину, чтобы согласиться потерять ее, когда судьба подарила мне счастье встречи. Если вы категорически запрещаете мне жениться на графине, знайте, что я не женюсь никогда. Моей женой может стать только она. Или – никто…
Франц-Иосиф бросил на племянника испепеляющий взгляд из-под седых бровей.
– Скажи лучше, что ты ждешь не дождешься моей смерти, чтобы сделать из этой девицы императрицу! Но я знаю, как помешать тебе это сделать. Ты не женишься на ней ни при моей жизни, ни когда я умру!
– В таком случае мне остается одно – бегство. Я уеду из Австрии, я откажусь от своего имени, от своих титулов… Как сделал мой кузен Иоганн-Сальвадор… Но я ни при каких условиях не откажусь от Софии!
– Это твое последнее слово?
– Последнее, сир! Извольте меня простить.
– Ты отлично знаешь, что я никогда тебя не прощу. А теперь – уходи! Попозже я дам тебе знать, что решил… Можешь убираться!.. Но знай все-таки, что у тебя есть еще немного времени на раздумья. Я же не запрещаю тебе сохранить для себя мадемуазель Хоткову в качестве любовницы… Я даже могу позаботиться о ее будущем…
– Достаточно, сир! Я уже имел честь сообщить вашему величеству, что это мое последнее слово!
Франц-Фердинанд еще больше вытянулся, отсалютовал по-военному, повернулся кругом и направился к двери. То же приветствие, та же чисто официальная манера держаться, как когда-то у Рудольфа… Нет, нельзя позволить жестоким воспоминаниям помешать императору исполнить свой долг перед империей!.. Франц-Иосиф, следуя давней привычке, сцепил руки за спиной, вышел из комнаты и в соседней приблизился к окну. Оттуда ничего не видящим взглядом он смотрел на то, как происходила смена караула в огромном дворе Гофбурга… Наверное, никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, как в эту минуту… Тени мертвецов толпились вокруг него, и их было куда больше, чем живых… Его сын, тоже мятежник… Его жена, его красавица Сисси, которую он всегда любил до умопомрачения и которую какой-то негодяй убил два года назад на берегах озера Леман… Его брат Максимилиан, недолговечный император Мексики, застреленный в Куеретаро людьми индейца Хуареса… И его жена, Шарлотта Бельгийская, которая сошла с ума после всего с ним случившегося… И его невестка Софи, герцогиня Алансонская, сгоревшая живьем во время пожара на благотворительном базаре… А сколько других!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29