Когда ром принесли, он сунул нос в стакан и утратил к собеседникам интерес.
Адель немного помолчала, попросив кузена не «студить яичницу, которая будет никуда не годной». Отставив мизинец, она пила свой сидр осторожными глоточками, словно боясь обжечься, и, по-видимому, о чем-то размышляла.
— Это настоящая удача — встретить вас здесь, — сказала она наконец, когда Гийом уже принялся за сыр, который остыть не мог. — С того грустного дня нашей встречи мы искали случая вас увидеть. Похоже, вы не часто бываете в Сен-Васт?
— Пока мой дом не выстроен, у меня нет особых причин туда ездить, разве что навестить друзей. Но если вам угодно со мной поговорить, вы знаете, где я живу. Правда, я довольно часто отсутствую, — поспешил он добавить из осторожности.
— Мы знали, что вы находитесь в замке Варанвиль, но не решались туда явиться. К тому же это довольно далеко, а повозки нет… В базарный день за нами заезжает сосед… Кстати, у нас мало времени: вон он договаривается о покупке теленка.
— В таком случае, если у вас есть что мне сказать, говорите быстрее!
— Я постараюсь. Это… это нелегко… из-за воспоминания о нашей первой встрече…
— Вы были детьми и ничего не могли тогда сделать…
— Спасибо. Вы сняли с меня тяжкий груз…
Потом, взглянув на забеспокоившегося соседа, она решилась.
— Так вот!.. Мы хотели бы, Адриан и я, уйти из дома, где нам нет счастья. Выйдя замуж за Дюбоста, мать не стала богаче. Она даже продала нашу часть соляных копей, потому что у брата не хватает сил там работать.
Гийом оценивающим взглядом окинул по-прежнему безучастного Адриана. Даже не спросив разрешения, тот заказал еще рому и спешил с ним расправиться. Брат с сестрой до удивления были похожи: одинаковые круглые, не слишком выразительные лица с коротким носом, одинаковые глаза голубого фарфора, одинаковые светлые, но потемневшие с детства волосы, одинаковые черты лица, но если у девушки они еще могли сойти за довольно соблазнительную женственность, то у юноши выглядели совершенно вялыми. — По нему, однако, не скажешь, что он слаб здоровьем? — заметил Гийом, осматривая его полные плечи и толстые руки.
— Нет, но соляные копи — это очень тяжело. Не подумайте, что он ничего не делает: он работает у Барбаншона, плотника, и поскольку мы все знаем, что вы собираетесь строить, то подумали: может, вы и его наймете?..
— Барбаншон действительно должен на меня работать — и на строительстве дома, и на верфях, которые будут сооружаться одновременно с ним. Как и другие ремесленники, разумеется, ваш брат не останется без дела.
— Да, но это не совсем то, что мы хотели бы…
— Что же тогда?
— Было бы так хорошо уйти из дома, в котором мать сделала нашу жизнь несносной. Сколько бы ты ни делал, ей все мало, и она почти превратила нас в прислугу. Если бы мы сказали ей, что уходим работать на вас… оба и будем жить возле вас, то она, возможно, согласилась бы нас отпустить.
— Вы тоже хотите на меня работать? Но, послушайте, это невозможно! Я не собираюсь заставлять свою двоюродную сестру работать, как служанку!
Адель подняла на него умоляющие глаза, и на них заблестели слезы.
— Никто бы не удивился, понимаете? В наших краях нередко бедные родственники работают на богатых. А я многое умею: шить, вышивать, следить за бельем… Глажу я лучше всех. Мне кажется, я даже смогла бы содержать ваш дом…
Слезы катились по ее лицу, и вдруг на нем появилась обольстительная улыбка. Гийому стало неловко, и он тотчас расставил точки над i.
— Не хочу вас обидеть, кузина, но я не думаю, что это возможно. Дом будет большой, и у меня уже есть для него управляющий — этого человека я знаю давно, он вместе со мной вернулся из Индии. Ему в помощницы я подыщу гувернантку. Я не хочу сказать, что ваши способности не найдут применения, но напомню, что пока даже не приступал к строительству…
— Я знаю, но раз господин Барбаншон и Адриан будут работать на вас, не могли бы вы найти нам дом… недалеко от Ла-Пернель?
Вконец раздосадованный, Тремэн не знал, что и ответить. Слезы у Адель уже лились ручьем, она достала из кармана фартука платок и вытерла лицо. Во время этого занятия она выставила еще красный след от ожога на тыльной стороне ладони, да так явно, что ее собеседник неизбежно должен был его заметить.
— Вы ранены?
— О-о, уже почти прошло…
— Как это случилось?
Она смутилась, взглянула на брата, у которого слипались веки, и быстро прошептала:
— Это мать… кочергой! Я… я разбила ее самую красивую суповую миску… только никому не говорите, пожалуйста!
Гийомом овладела жалость, и от его недоверия не осталось и следа. С детства в нем жила обида на Симону Амель, и он считал, что она способна на все, но такого варварства от нее не ожидал. Если такова мать, то что же удивляться странностям близнецов? Он подумал, что обязательно поговорит с Барбаншоном, и в любом случае ему ничего не стоит подыскать для них дом. Мать лишь чуть больше его возненавидит, но как бы там ни было, Адель и ее брат уже давно взрослые люди.
В этот момент человек, с которым они приехали, поднялся и поискал их глазами. Она поспешила сделать то же и стала трясти брата, готового задремать.
— Мы должны ехать! Вы не сердитесь на меня за то, что я нарушила ваш ужин? Мне нужно было — поделиться.
— У вас что же, нет подруг?
— Почти нет. Нас с Адрианом всегда видят вместе, если он, конечно, не работает, но и тогда я хожу за ним. Мне кажется, над нами посмеиваются…
— Не терзайте себя! Я постараюсь что-нибудь сделать…
— Спасибо! О, спасибо!.. Пошли, Адриан, нас ждут! Прежде чем Гийом успел пошевелиться, она наклонилась и поцеловала его в щеку.
— Мне не надо извиняться, правда? Ведь родственникам можно…
Она была уже в конце зала, увлекая за собой покачивающегося брата. Гийом видел, как они подошли к человеку в куртке, с раскрасневшимся лицом под черной широкополой шляпой, и вместе вышли. Машинальным: движением Тремэн обтер щеку тыльной стороной ладони, так как поцелуй Адель был ему неприятен. Встреча заставила его задуматься, и хотя он по-прежнему был готов помочь этим двум существам, вызывавшим в нем жалость, но сказал себе, что, по крайней мере, в Ла-Пернель их не поселит. Возможно, в Ридовиле? Надо будет поговорить об этом с аббатом де Ла Шенье…
Решив так, Гийом перестал об этом думать, покончил со своим скромным ужином, расплатился и ушел. Он и не пот дозревал о том, что в ту же самую минуту, сидя в повозке соседа, везшего их в Сен-Васт, Адель втайне радовалась своей находчивости. Удачная мысль — вспомнить об ожоге, который она получила несколько дней тому назад, доставая пирог из раскаленной духовки! До этого момента кузен отнюдь не горел желанием помогать своей очаровательной родственнице! Тремэн стал куда понятливее, как только поверил, что Симона свирепо обращается со своей несчастной дочерью! Интересно, сдержит ли он свое обещание… И что значит «позаботится» — даст им дом? Мать бы, конечно, обрадовалась. И вмешиваться не стала бы, ведь это только начало. Даже если Тремэн не поселит их в Ла-Пернель, даже тогда! Главное было приблизиться к нему насколько возможно. А потом, когда дом построят, будет видно, как в него попасть…Настроение у нее было прекрасное, и она стала напевать, заглушая храп забившегося в угол Адриана, по телу которого бродил выпитый ром…
Спустя три недели в Валони, в старинной церкви Святого Мало, Гаэтан д'Уазкур венчался с Агнес де Нервиль в присутствии многочисленных гостей — любопытство заставило их покинуть свои замки.
Поскольку невеста пребывала в трауре и праздник невозможно было обставить с особой пышностью, барон д'Уазкур поселился в гостинице «Гран Тюрк», а Агнес — у госпожи де Шантелу. Но госпожа дю Меснильдо, как всегда, предложила свои услуги и взялась организовать для всех угощение, после которого предполагалось отметить событие в узком кругу. Супруги собирались провести свою первую брачную ночь в одном из замков, расположенных в окрестностях Валони, после чего они отправлялись с визитами по всей Нормандии, а тем временем в Уазкуре должны были все подготовить к приезду юной баронессы.
Хотя Гийом тоже был приглашен (Агнес сама объявила ему об этом), сначала он хотел отказаться. Его утомила вся эта история, и он резонно полагал, что чем меньше будет видеть мадемуазель де Нервиль, тем лучше будет себя чувствовать. Но он забыл о Розе де Монтандр.
— Все помнят, как Агнес заявила тогда у нас, что вы любите друг друга. Если вас не увидят на свадьбе, то сразу вообразят, что вы от всех скрываете свою печаль.
— Не вижу причин печалиться. Если юная дуреха хочет замуж за старика, это ее дело. Я же ей предлагал освободить ее от долга по отношению к нему, — произнес он высокомерно.
— Не так, как она хотела бы! Покажитесь на людях! Я знаю, что многим красавицам ваше присутствие доставило бы удовольствие.
И вот Гийом рядом с Феликсом стоял посреди готического нефа церкви и смотрел на высокие колонны без капителей, поддерживавшие стрельчатый свод, на кафедру, напоминавшую разрезанное пополам яйцо, на мерцавший в витражах свет, на выполненную в стиле Ренессанс деревянную обшивку римских хоров… — на все что угодно, лишь бы не видеть пару, стоявшую в центре под венцом. Никогда еще он не был в таком плохом настроении и, хоть и не считал себя, как выразилась Роза, «несчастнейшим на земле», ему было ужасно не по себе, и сердце его щемило от чувства, похожего на сожаление.
Лишь только Тремэн вошел в церковь, держа под руку госпожу дю Меснильдо, как его тут же поразил блеск невесты. Она шла по красному ковру под шуршание украшенной кружевами длинной юбки из белой тафты, обхватившей ее тонкую талию. Элегантный силуэт Агнес поднимался к кружевной корзине, где, словно в колыбели, покоилась ее нежная девичья грудь. Под высокой прической, к которой белыми розами была приколота спадавшая вниз вуаль из алансонского кружева, ее лицо поражало перламутровой бледностью, оно все светилось, но не выражало никаких чувств. Агнес смотрела прямо перед собой, на большие зажженные свечи, венчавшие алтарь, у подножия которого ее ожидал старый жених, сверкая тысячью огней, в алом костюме, обильно расшитом серебром и с бриллиантовыми пуговицами.
Стоявшая позади Гийома женщина прошептала:
— Смотрите! На ней нет ни малейшего украшения. А ведь драгоценностей у Уазкура хватает. Свекровь мне как-то рассказывала, что у его первой жены была самая прекрасная шкатулка во все провинции…
— Быть может, она отказалась их надеть? И это понятно, ведь ей ничего не осталось…
— Тсс!.. — зашикали рядом, и тотчас взревел орган, словно выражая возмущение Всевышнего перед лицом неравной пары.
Агнес занимала место возле человека, по брачному договору уже считавшегося ее мужем, ей помогала мадемуазель де Монтандр, свежая и нарядная в своем платье из белого муслина с зеленым поясом, убранном, как и ее большая шляпка, бледным розами, а Тремэну становилось все грустнее. Агнес была права, что отказалась от жемчуга, бриллиантов и еще Бог знает чего: знатные дамы часто так злоупотребляли ими, что походили на лошадей в сбруе. Белые розы на декольте и в волосах и такие же в руках не закрывали чистой линии ее шеи и нежного затылка. Цветы делали их еще прекраснее… а Гийома — еще несчастнее. Это не осталось незамеченным.
— Надеюсь, ты не станешь прямо здесь вызывать старого Уазкура на дуэль? — шепнул обеспокоенный Феликс.
— С чего ты взял?
— Посмотрев на твое лицо. Да и то лишь в профиль…
— И что с моим лицом?
— Ты похож на волка, который щурится на старого барана. Глаза горят, того гляди начнешь облизываться!
— Не беспокойся, я никого не проглочу. Пожелаю счастья молодоженам и отправлюсь прогуляться в Сен-Мало. Хочу взглянуть на свой домик на берегу Ранс и навестить мудрого Потантена, которому мне нужно дать кое-какие распоряжения.
— Неплохая мысль!..
Опять зашикали, и им пришлось замолчать, а между тем церемония разворачивалась по установленным канонам. Госпожа де Шантелу доказала, что не намерена отступать и от своих: она с ужасным стоном упала в обморок в тот самый момент, когда невообразимая чета проследовала мимо, направляясь в выходу.
— Никогда бы не поверила, что мне доведется наблюдать такое зрелище! — вздохнула она после того, как нашатырь возымел свое действие и три пары сильных рук извлекли ее из мрака обширной черной атласной юбки. — Мне почудилось, будто бедная малышка подала руку огромной старой ящерице с красным языком! Это было мерзко и отвратительно!
— Вы хотите сразу же вернуться в Шантелу, тетя? — предложила Роза. — Не стоит подвергать вашу чувствительную натуру новой встрече и…
— Что ты, что ты!.. Моя нежная натура чудненько приспособится после куриного крылышка и бокала шампанского. А у Жанны оно самое что ни на есть прекрасное! Подайте-ка мне вашу руку, господин Тремэн! Вы — наилучшая защита для моих эмоций…
Гийом был вынужден подчиниться. И очень сожалел об этом, поскольку и в самом деле не желал никого видеть. Волей-неволей ему пришлось кланяться, поддерживать разговор, даже смеяться с целой когортой девушек: они атаковали его, лишь только он оставил госпожу де Шантелу в мягких глубинах синего кресла. Драма, к которой Тремэн был причастен, придавала ему особое обаяние, тем более что никто толком не знал, что именно произошло между ним и Агнес де Нервиль. Он то заговаривал с одной, то угощал сладостями или чокался с другой. Улыбчивый, обходительный, чуточку отстраненный, Гийом на всех розовых губках читал немой вопрос, который они не осмеливались задать, а в некоторых, более отважных глазах — даже простодушное приглашение; он никого не обнадеживал и не обескураживал, радуясь этой фривольной, щебечущей и надушенной стайке, отдалявшей его от слишком прекрасной молодой супруги.
Только что Тремэн несколько притворно ей поклонился, машинально произнес поздравления, и новоиспеченная госпожа д'Уазкур ответила ему столь же безразлично. Руки их не прикоснулись одна к другой, глаза не встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45