Жиль пожал плечами, смял бумажку и небрежно бросил ее наземь.«И вправду, странный человек, — подумал он. — Сверхчеловек он или хитроумный шарлатан? Ведь такая дешевая реклама годится лишь для слабоумных! Но ведь этот человек обладает .великой силой проникать в секреты королей! Где же правда?»Жиль вскочил в седло, пришпорил коня и поскакал по дороге в Версаль, куда он надеялся прибыть этим же вечером. После всего услышанного он не мог находиться взаперти. Ему была нужна сейчас хорошая скачка при вечерней прохладе. Она выветрит из головы все эти зловонные миазмы, вдохнутые в него колдуном с улицы Сен-Клод. Сейчас ему нужен был свежий воздух, тихие блики на поверхности Сены, запах роз в садах. Наконец-то пришла запоздалая весна, и все было в цвету.Было около полуночи, когда он въехал на окраину города. Дорога показалась емуневероятно короткой. Все время он был погружен в свои раздумья. Если бы Калиостро мог прочитать его мысли во время скачки под веселый топот копыт Мерлина, он, пожалуй, был бы несколько удивлен тем, что Жиль только и думал о том мгновении, когда он явится к Калиостро и потребует свою любимую, и о том, как приблизить эту желанную минуту.Он ехал по берегу реки, протекающей через деревеньку Пасси, вдалеке, возвышаясь над темными садами, ярко сиял освещенный великолепный особняк Валентинуа, принадлежавший финансисту Лерею де Шомону. Он оказал мощную поддержку деньгами и кораблями восставшим Американским Штатам. Жиль также знал, что там же жил человек, чьи слова завораживали всю молодежь, человек, который скрепил союз старой Франции и молодых Соединенных Штатов, человек, которого по обе стороны Атлантики почитали как пророка и гения. Этим человеком был Бенджамин Франклин.По словам Филиппа Шартрского, поддерживавшего с ним самые добрые отношения, Франклин выполнил свою задачу и готовился к отъезду из Франции в Филадельфию. Сейчас он ожидал прибытия нового посла Соединенных Штатов Томаса Джефферсона. Почему бы не попытаться уехать с ним?По прибытии на улицу Ноай Жиль хотя и не нашел окончательного ответа на все эти вопросы, но чувствовал теперь некоторое облегчение.Его встретил Понго, взял поводья.— Только не говори, что ты был очень обеспокоен. Ты же знаешь, что я себя чувствую прекрасно.— Понго беспокоится не о здоровье. Понго беспокоится по причине женщины. Она ждет наверху.— Женщина? Какая?— Трудно сказать. На ней голубая вуаль. Но Понго она не понравилась.Так, стало быть, госпожа де Бальби узнала уже о его возвращении. Под каким же тщательным наблюдением находился мирный особнячок на улице Ноай!Действительно, она стояла у камина. Она была одета так же, как и в их первую встречу. Голубая вуаль висела на кресле, маленький веер из слоновой кости мерно постукивал по мрамору камина.Ритм постукивания чуть-чуть изменился, когда Жиль, войдя в салон, отвесил ей нарочито церемонный поклон. Она же вовсе не желала следовать протокольным правилам.Она сразу же бросила ему вопрос:— Ты почему не ответил ни на одно мое письмо?— А почему я должен был на них отвечать?— Так положено.— Не могу судить. Я не читал этих писем.— Лгун! Ты хочешь вызвать во мне неприязнь.Какой же мужчина может скапливать письма от женщины и не читать их!Вместо ответа он подошел к скрытому гардинами маленькому секретеру, открыл его, достал оттуда перевязанную голубой лентой стопку писем и протянул их женщине:— Сосчитайте! Они все здесь.Она не взяла письма, и Жиль положил их на стол. Воцарилась глубокая тишина, такая глубокая, что можно было слышать дыхание каждого.Ритм постукивания веером ускорился.С легким вздохом она приблизилась к Жилю:— Ты меня больше не любишь?— Давал ли я вам повод, чтобы вы могли подумать, что я вас люблю? Я об этом не помню.— Ив самом деле. Тогда скажем, что твое поведение и твои действия так ясно на это намекали, что я могла и ошибиться. Впрочем, это глупая мещанская идея — все основывать на любви.Ведь в наших отношениях речь всегда шла лишь о взаимных удовольствиях и ни о чем другом.— Я был бы неблагодарным, если бы отрицал, что провел с вами приятные минуты.— Тогда почему бы не вернуться к этому снова?Она стояла совсем рядом с ним, обволакивая его запахом роз. Ее полные алые губы вздрагивали и готовы уже были впиться в его рот. Он мягко отстранил ее от себя.— Нет! Как вы не можете понять, что теперь между нами ничто невозможно, даже удовольствие?Она подняла на него удивленные, совершенно невинные глаза.— Почему так?— Но, дорогая моя, смертный приговор нашим приятным отношениям был подписан в моем теле шпагами и кинжалами убийц, нанятых вашим дорогим любовником. А послушать вас, так вы добились от него согласия забыть об этом на какое-то время.— Но это же не он. Убийцы были наняты герцогом Шартрским, а их предводитель…— Я знаю их предводителя. Впрочем, и герцог тоже. Просто нашли более удобным попытаться свалить на него всю вину, чтобы избежать негодования со стороны короля. Принц предоставил мне слишком веские доказательства, чтобы я сейчас смог поверить в вашу мрачную побасенку.— Но все же…— Вы лишь теряете понапрасну время и слова. В ту ночь граф д'Антрэг исполнял приказ именно графа Прованского, а кроме того, в нем кипела собственная злость. Мы откровенно ненавидим друг друга. Теперь вы видите: между нами уже больше ничто невозможно.В черных глазах графини появились гневные молнии.— Так это она! Эта потаскуха де Гунольштейн!Она перетянула тебя к себе, когда ухаживала за тобой! Теперь я догадываюсь, как она это делала.Она в этом сильна, и ты быстро обрел всю твою мощь. Во всем королевстве не найдешь более похотливой шлюхи, чем…— Я думаю, что вам пора удалиться, сударыня, — холодно произнес Жиль. — Вы становитесь вульгарной. Позвольте вас проводить до вашей кареты.Он подошел к двери, открыл ее в ожидании.— Ответь мне прежде! Ты спал с ней?— Если вас это может успокоить, так знайте же, что госпожа де Гунольштейн проявила ко мне чувство нежности, привязанности только как сестра к брату. Я испытываю к ней те же чувства и не позволю никому и никогда, чтобы ей при мне наносили оскорбление. Я в последний раз вам говорю, сударыня, чтобы вы уходили, если не хотите, чтобы вас вывели более энергичным образом. И никогда больше не приходите сюда.Она взяла свою вуаль, нарочито небрежным жестом бросила ее на руку и пошла к двери. На пороге она обернулась, смерила взглядом Жиля:— Хорошо! Я ухожу. Не стоит меня провожать, шевалье. Это было бы слишком гротескно. Еще одно слово. Я никогда больше не приду в этот дом, будьте в этом уверены. Но вы вовсе со мной не покончили, мой милый друг, мы еще увидимся.Он отвесил ироничный поклон.— Какое это будет удовольствие! Но не слишком торопитесь. Моему поправляющемуся организму противопоказаны слишком большие радости. Прощайте, сударыня!Оставшись один, он взял брошенную на стол пачку писем и пошел на кухню к Понго, который, зная нрав своего хозяина, был занят приготовлением кофе по рецепту Николауса. Жиль кинул ему письма.— Брось их в огонь. Опасно хранить это в порядочном доме. АРЕСТУЙТЕ ГОСПОДИНА КАРДИНАЛА В понедельник 15 августа 1785 года Версаль готовился отпраздновать сразу два события: большой религиозный праздник Успения и годовщину посвящения Франции Людовиком XIII Деве Марии, а также праздник королевы. Уже с девяти часов утра Большие апартаменты и Зеркальная галерея были заполнены многочисленной блестящей толпой. Здесь присутствовал весь королевский двор в полном составе. Дипломатический корпус, визитеры из Парижа, из провинции и даже из-за границы. В этот день двери дворца раскрывались гораздо шире, чем обычно, и желающие полюбоваться великолепным торжественным кортежем, который вот-вот должен пройти от парадных комнат до часовни, где королевская семья в полном своем составе должна будет присутствовать на торжественной традиционной мессе, которую будет служить главный духовник Франции, ожидали его.Широко открытые окна Зеркальной галереи выходили на голубеющую перспективу Большого канала, на цветущие клумбы, сверкающую феерию фонтанов, бросающих свои ирисовые струи в бассейны, в которых отражалось синеющее небо, радостное летнее солнце, прославляющее золотистость древесной коры, бронзы, светильников, мебели, прозрачный и ясный свет высочайших зеркал и цветистость толпы в праздничных одеждах, собравшейся вдоль освобожденной для кортежа дороги. Вдоль дороги вытянулась сине-красная полоса солдат: телохранители, сотня швейцарцев, стража ворот, протянувшаяся от апартаментов короля до часовни.Приглушенный гул разговоров, сверкающее покачивание многочисленных вееров больше, чем когда-либо, делали похожим это зрелище на огромный птичник, пахнущий пудрой на опереньях, душистой водой.Стоя в салоне Бычий Глаз, служащем прихожей покоев короля, в которую медленно стекались министры и представители наиболее высокопоставленной знати. Жиль де Турнемин в парадном мундире обеспечивал наблюдение за дверью в апартаменты Людовика XVI. Возле нее строго и неподвижно стояли на часах два стража двери в красно-голубых мундирах с перевязью в шахматную клетку. В углу салона красивый и представительный министр финансов Калон о чем-то переговаривался с Верженном, а неподалеку хранитель печати Миромениль что-то страстно доказывал барону де Бретею.Внезапно вся атмосфера праздника стала тяжелой. Первый Жиль, а за ним и все остальные почувствовали, что происходит что-то необычное. Из своих апартаментов стремительно появилась королева. Она, ни к кому не обращаясь, прошла весь салон таким быстрым шагом, что бегущий вслед за ней слуга не успел перед ней раскрыть дверь в апартаменты короля.Среди присутствующих поднялся недоуменный шепот, поскольку обычно улыбающееся лицо повелительницы на этот раз было суровым и натянутым. Видны были даже следы совсем недавних слез. Кроме того, она была одета в высшей степени элегантное платье из лилового атласа с большим количеством кружев, но было совершенно очевидно, что она не причесана. Ее напудренные прекрасные белокурые волосы ниспадали мелкими прядями на плечи. Для такой модницы это можно было расценить как ужасное нарушение протокола.Присутствующие едва смогли обменяться своим недоумением по поводу такого события, как появился служитель, позвал Бретея и Миромениля и быстро провел их к королю.Винклерид, чьи солдаты охраняли двери королевы, незаметно приблизился к своему другу.— Не знаю, что происходит, но в воздухе пахнет драмой.— По поводу чего, как ты думаешь? Я, признаюсь, ничего не понимаю.Ульрих-Август пожал плечами.— Поди-ка узнай! Графиня Прованская, графиня д'Артуа скучают в Большом кабинете королевы, а она не соблаговолила их принять. Она бурей устремилась к королю. Я слышал негодующие крики, рыдания. Если так будет продолжаться, то кортеж не тронется и вовремя не придет в часовню.— Меня бы это сильно удивило. Король обычно всегда точен.— А сегодня он опоздает. Ты можешь вообразить королеву, присутствующую на торжественной мессе с ниспадающими на спину волосами?Да, кстати о кардинале, вот и он, также сопровождаемый служителем Палаты. Что это значит?Госпожа Этикет никак не может оправиться! — кивнул он в сторону суровой графини де Ноайль, которая когда-то получила это прозвище от будущей королевы. Она следила с оскорбленным лицом за этим, совсем не протокольным, появлением королевы.Кардинал де Роган появился в салоне во всем блеске священнического облачения. Длинный красный шлейф сутаны извивался за ним огненным языком. Драгоценности на его кресте Святого Духа и камни на унизывающих руки перстнях отражали попадающие на них солнечные лучи.Одной рукой он держал красную бархатную шапочку, а другую машинально подставлял протягивающимся к ней губам верующих. Его лицо излучало радость. Никогда еще он не был так великолепен. Сейчас, казалось, он один притягивал к себе свет.Все это тоже исчезло в апартаментах короля.Двери закрылись. Началось новое ожидание.Ожидание, которое могло затянуться на целый час, доведя до пароксизма любопытство придворных. Знаменитый салон, в котором рождалось и отправлялось гулять по Парижу большинство версальских сплетен, теперь вздрагивал, подобно воде перед тем, как закипеть. Взгляды переходили от больших золотых часов на камине к двойным дверям апартаментов короля. Что-то сейчас произойдет. Все это чувствовали, но никто не мог сказать, что именно.Вдруг Турнемин все понял. Он заметил проходящих сквозь ряды завсегдатаев двора испуганных ювелиров короны Бегмера и Бассанжа. Они вышли из комнат королевы. Их напуганные глаза, темная одежда делали их похожими на убегающих из обреченного помещения крыс. Бегмер плакал. Жиль слышал, как он сокрушенно шептал:— Мы разорены. Мы разорены.Все-таки катастрофа, в которую не верил Калиостро, разразилась. По всей очевидности, королева только что узнала всю правду о колье.Этим и объяснялись ее гнев и торопливость.Король резко распахнул двери. Но не для кортежа, а для одного кардинала. Все присутствующие встретили его появление шепотом удивления.Он был бледнее своих белоснежных кружев, взгляд блуждал, как у сраженного насмерть человека.Сзади него шел барон де Бретей. Все видели, что он с трудом сдерживает приступы дикой радости.Пройдя через дверь, он поравнялся с кардиналом, они пошли рядом, как бы продолжая начатый разговор. А когда они подошли к двери в Зеркальную галерею. Жиль услышал, как кардинал прошептал:— Мы не можем здесь оставаться. Давайте прогуляемся где-нибудь.Он вошел в галерею, пошел вдоль двойного ряда придворных. Именно в этот миг Жиль встретил взгляд Бретея. Это была драма.Зычным голосом, прокатившимся по всему салону над низко склонившимися головами, министр королевского двора прокричал приказ молодому офицеру:— Приказ короля: арестуйте господина кардинала де Рогана.Если бы в эту минуту на него обрушился свод салона, то молодой человек был бы не так ошеломлен. Он беспомощно смотрел на Бретея.— Исполняйте приказ! — прошипел ему тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52