на площади перед «Савоем» прохлаждались с полдюжины экипажей, как возле любого респектабельного отеля.
Респектабельного, да… Вот только неизвестный Лобришон отчего-то довел респектабельность и этикет до абсурда. В конце-то концов, нынешние правила этикета не настолько строги, чтобы гость, придя в фешенебельный отель, непременно давал о себе знать с помощью переданной через портье визитной карточки. Мог преспокойно подняться по лестнице без подобных церемоний, постучать в номер, не нарушая этим приличий, не компрометируя даму… Одно из двух: либо он настолько уж консервативен, старомодно галантен на манер современников наполеоновских войн, либо…
Либо он хочет, чтобы свидетели его визита – тот же портье или кто-то еще – утвердились в мнении, что к даме из тридцать второго номера приходил именно мсье Лобришон, именно адвокат, именно из Льежа. А это, в свою очередь, позволяет питать определенные подозрения…
Так, вот он! Степенно спустившийся по ступенькам господин полностью отвечал описанию частного сыщика: пожилой, вальяжный, опирается на трость с рукоятью в виде серебряной конской головы, розетка в петлице визитки… это бельгийский орден, вне всяких сомнений! Орден Леопольда Второго, синяя ленточка с продольной черной полоской…
Неторопливо перейдя улицу, Сабинин с чрезвычайно деловым видом направился к входу в «Савой». Сейчас на нем вместо котелка была мягкая шляпа, а на носу красовалось пенсне с простыми стеклами – не бог весть какой маскарад, но все же несколько меняет внешность, настолько, что при беглом взгляде тебя не сразу и опознают, особенно если до этого видели исключительно в котелке и без каких бы то ни было оптических стекол на носу. Нельзя исключать, что седой monsieur d?cor? знает его в лицо…
Он рассчитал все точно: с занятым видом прошел в двух шагах от седого как раз в тот миг, когда незнакомец говорил извозчику:
– «Гранд-отель»…
У самого входа Сабинин словно в задумчивости умерил шаг, неспешно достал часы, долго открывал крышку… Лишь убедившись, что экипаж седого отъехал и никто за ним не последовал, развернулся, подошел к ближайшему извозчику, уселся.
– В «Гранд-отель», и побыстрее! Плачу вдвойне!
На место он прибыл минутами пятью ранее Лобришона – в чем, пожалуй, переусердствовал. Хорошо еще, что неподалеку оказалось одно из многочисленных кафе, где он успел выпить у стойки еще чашку крепкого кофе, прежде чем к отелю подкатил экипаж с господином из Льежа.
Положив на стойку монету, Сабинин пересек улицу и вошел в вестибюль как раз в тот самый момент, когда господин из Льежа, получив у портье ключ с темной деревянной грушей, направился к лестнице на второй этаж.
Остановился у лакированной стойки прямо напротив портье и, не давая тому опомниться, напористо, развязно произнес:
– Черт побери, вот уж кого не ожидал здесь увидеть! – и кивнул в сторону скрывавшегося за поворотом лестничного марша Лобришона. – Это ведь старина Лобришон, адвокат!
Он говорил по-французски, и портье, щеголявший в густых бакенбардах а-ля Франц-Иосиф, ответил на том же языке:
– Боюсь, вы ошиблись, мсье.
– Да быть такого не может! – воскликнул Сабинин. – Это вылитый Лобришон, мне ли его не знать!
– Вы все же ошибаетесь, мсье, – сказал портье. – Господин из восемнадцатого номера – майор Хаддок из Лондона. Майор у нас останавливается второй раз в этом месяце, так что я никак не могу перепутать.
– Надо же, а мне показалось, что это вылитый Шарль Лобришон, – обескураженно поведал Сабинин. – До чего похож…
Следовало поторопиться: судя по физиономии вышколенного портье, тот вот-вот должен был прийти к вполне естественной в этой ситуации мысли: «А собственно, что нужно этому типу в пенсне? Что это он тут толчется и выспрашивает?»
Спеша придать мыслям привратника другое направление, Сабинин небрежно, спокойно произнес:
– Ну, если я ошибся, бог с ним… В конце концов, я не за тем к вам пришел, чтобы искать моего друга Лобришона и изумляться сходству с ним этого вашего майора… Видите ли, любезный, через три дня в Лёвенбург приезжает моя тетушка. Та квартирка, что я здесь снимаю, никак не годится, да к тому же мне, откровенно говоря, и не хотелось бы, чтобы тетушка навещала приют одинокого студента… Я чувствовал бы себя стесненно, ибо студенческая обитель и почтенная дама самых строгих правил – вещи не вполне совместимые…
– Я понимаю, мсье, – заверил портье.
– Рад, что мы так быстро нашли общий язык, – обрадовался Сабинин. – Постарайтесь проникнуться моими жизненными сложностями: я – единственный наследник почтенной дамы и потому поставлен перед сложной дилеммой: с одной стороны, мне было бы крайне нежелательно видеть ее у себя, с другой же – следует позаботиться, чтобы она разместилась в этом городе с максимальным комфортом…
– Я начинаю понимать, мсье, – кивнул портье, слушавший его болтовню с профессиональным терпением. – Вы хотели бы заказать номер для вашей тетушки?
– Ну, конечно же! – сказал Сабинин. – Надеюсь, ваш отель достаточно фешенебелен?
– Вне всяких сомнений, мсье! Могу вас заверить, что в разное время нашими постояльцами бывали не просто титулованные особы – коронованные. Его величество, бельгийский король Леопольд Второй, когда-то провел у нас целую неделю, а несколькими годами позже у нас останавливался и король саксонский Георг…
– Вы меня окрыляете, – признался Сабинин. – Вы знаете, сам я довольно неприхотлив, но вот тетушка… Невероятно капризная и помешанная на светских приличиях и комфорте особа. – Он понизил голос: – Между нами говоря, положение единственного наследника, с одной стороны, завидно, с другой же вынуждает вынести столько капризов и причуд, особенно когда речь идет о пожилой властной даме, которой бы командовать полком гренадер…
Портье взирал на Сабинина с ласковым участием, как ему по должности и полагалось. Не останавливаясь на достигнутом, Сабинин развил бурную деятельность. Вызванный портье коридорный показал ему несколько пустующих номеров, в том числе и тот, что некогда почтили своим присутствием две коронованные особы. Сабинин их придирчиво обозрел, замучив коридорного множеством вопросов: достаточно ли расторопны горничные и официанты в ресторане при отеле, не шляются ли ночами в гостиничном заднем дворике с песнями и гомоном беспутные студенты, свежи ли обычно устрицы (притом, что тетушка предпочитает устриц непременно из Остенде), не бывают ли в отеле постояльцы-турки (которых тетушка отчего-то терпеть не может). И тому подобное. Коридорный, несомненно, тихо сатанел, но что он мог поделать пред лицом завидного клиента?
Переиграть Сабинин не боялся – гостиничная прислуга с хорошо скрытым презрением относится как раз к нетребовательным клиентам, а перед капризными богачами прямо-таки стелется и, что важнее, не видит в них ничего необычного. А главное, портье наверняка целиком и полностью забыл уже о разговоре насчет Лобришона, оказавшегося английским майором…
Три дня форы у него имеются. Ну а потом… Потом может многое произойти. Например, взбалмошная тетушка отложила визит в Лёвенбург по своим соображениям, которые не должны касаться отельной прислуги… Или что-то в этом роде.
И таково уж было его везение, что, спускаясь на второй этаж в сопровождении умученного коридорного (получившего, впрочем, щедрый, как здесь выражаются, «напивек »), Сабинин чуть ли не нос к носу столкнулся с белобрысым, длиннолицым субъектом, прибывшим в одном поезде с Надей. Хорошо еще, что тот никакого внимания на Сабинина не обратил, – постучал в дверь восемнадцатого номера и вошел едва ли не прежде, чем утих стук, – совершенно по-свойски, как человек, знающий, что церемонии тут излишни.
Все это было весьма любопытно, но пока что не давало достаточно материала для аналитики, не позволяло делать твердые заключения. Гораздо интереснее догадки насчет загадочного Джона Грейтона, вот только проверить их нет времени…

Часть вторая
Мазурка продолжается!
Глава первая
О пользе ревности
Он надеялся, что кропотливо разработанный план не содержит изъянов. Конечно, любой план способны разрушить нелепые случайности, но это совсем другое дело…
Надя под наблюдением. За мнимым Лобришоном тоже уже приставлен следить специальный человек из тех неприметных и ловких, какими славится заведение господина Глоаца, ставшего для Сабинина поистине счастливой (хотя и дорого обходившейся) находкой. Как быстро «Аргус» установил, что в Льеже нет никакой адвокатской конторы «Лобришон и Вандекероа», да и не было в обозримом прошлом…
Увы, нельзя было чрезмерно вовлекать Глоаца и его людей в происходящее. Следовало учитывать, что всякая информация может просочиться из «Аргуса» в полицию, а к австро-венгерским представителям данного ремесла Сабинин относился с уважительной опаской, дело свое они знали…
Поэтому как ни рискованно, но на вокзал пришлось отправиться собственной персоной, опять-таки с прежней нехитрой маскировкой в виде пенсне и мягкой шляпы, какую здесь обычно носили лица творческих, свободных профессий.
По размышлении он отказался от мысли явиться на вокзал с цветами и вместо них прихватил купленный полчаса назад лакированный этюдник. Поднявшись на ажурный, высоченный железный мостик, по которому переходили железнодорожные пути, он облокотился на перила, придал себе рассеянный вид начинающего творца и стал созерцать перрон, время от времени меняя одну претенциозную позу на другую, поднимая к глазам фаберовский карандаш, делая с его помощью некие таинственные замеры и прикидки. Раскрывать этюдник и водружать на него лист бумаги – это, пожалуй, лишнее, сойдет и так…
Довольно быстро он убедился, что мимо него проходят, как мимо пустого места, если и бросят взгляд, то вполне равнодушный. Станционный жандарм в неизменной лакированной шляпе с пучком перьев им заинтересовался, но столь же мимолетно, подошел, постоял в отдалении, бдительно поводя усами, да так и убрался восвояси, следовательно, счел вполне благонадежным.
Самое грустное – он не знал в лицо загадочного Джузеппе из Милана. Полагаться на то, что итальянец будет выглядеть типично , то есть жгучим брюнетом с роскошными кудрями, провожающим всех встречных дам пылкими взглядами и напевающим под нос арии из Леонковалло, было бы непростительной ошибкой. Во-первых, и среди итальянцев не редкость синеглазые блондины (а лысых не меньше, чем в любой другой европейской державе), во-вторых, имя, коим была подписана телеграмма, еще ни о чем не говорит. Визитер мог оказаться таким же итальянцем, как Сабинин – болгарином…
И, наконец, подобный «типический» субъект, какого ему услужливо нарисовало расшалившееся воображение, в реальной жизни наверняка встречается крайне редко. Скорее уж его можно узреть на оперной сцене, так что постараемся избегать «типичностей»…
Он подобрался, уставившись на железную калиточку, в которую проходили предъявлявшие контролеру перронные билеты встречавшие. Ну так и есть – на перроне возник белобрысый господин, коему Сабинин для удобства дал прозвище Лошадиная Рожа.
Помахивая тросточкой, упомянутый субъект прошелся по перрону. Поезд, позвякивая сцепкой и фыркая паром, уже подползал к амбаркадеру, двигаясь со скоростью непуганой черепахи. Сабинин представления не имел, который из вагонов будапештский, зато белобрысый, похоже, это прекрасно знал, он уверенно направился к конкретной цели…
Проводники бежали по приступочкам, распахивая двери смешных австрийских купе. Лошадиная Рожа стоял несколько в стороне, держа в левой руке свернутую заголовком наружу «Loewenburger Spiegel». Так-так, любопытно…
Вскоре к нему подошел господин в белом чесучовом костюме, в светлой шляпе набекрень. Они несколько напряженно обменялись скупыми фразами. «Ага, – отметил Сабинин. – А вы ведь друг с другом незнакомы, соколы мои, никогда прежде не виделись, иначе к чему пароль и газета?»
Он вынужден был признать, что в данном случае те самые «типические» представления никак не сработали, лишний раз подтверждая ту нехитрую истину, что реальная жизнь далека от сценических условностей. Джузеппе и в самом деле оказался жгучим брюнетом, и вдобавок с лихими гусарскими усиками, но прическа у него была короткая, чуть ли даже не консервативная, пылких взглядов он в сторону дам не бросал и ничуть не выглядел романтичным субъектом, способным петь на публике каватины или живописно драпироваться в черный плащ. Самый обыкновенный, ничем не примечательный господин, которого можно принять и за мадьяра, и за тирольца, и даже за курского молодого помещика…
Оба направились к выходу с перрона. Носильщик нес следом коричневый кожаный чемодан, а вот саквояж, хотя и довольно объемистый, итальянец ему не отдал, так и не выпускал из рук. Возможно, это тоже имело скрытый смысл, Джузеппе никак не походил на человека, у которого недостает денег на услуги носильщика, чемодан-то он поручил услужающему…
Сабинин в отдалении следовал за ними. Он уже изучил манеру Лошадиной Рожи украдкой оглядываться с целью выявления возможного наблюдения, и все обошлось благополучно. На привокзальной площади оба уселись на поджидавшего их извозчика, но Сабинин это предвидел и поступил точно так же, у него был свой экипаж…
По дороге белобрысый ни разу не оглянулся – очевидно, уже уверился в полном отсутствии слежки. Что ж, самонадеянность многих губила на этом свете и – есть печальное подозрение – немало еще погубит…
Следом за этой загадочной парочкой он приехал в западную часть города, где те, за кем он следил, остановили экипаж у пансионата с романтическим названием «Идиллия», но не отпустили извозчика, а посему Сабинин настроился на ожидание.
Минут через десять оба вышли, уже без чемодана и саквояжа, вновь уселись в экипаж. На сей раз Сабинин следовал за ними до «Савоя», где Джузеппе скрылся в вестибюле, а белобрысый преспокойно уехал, видимо, сочтя свою миссию проводника выполненной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39