Я предположил, что, может быть, ее здесь удерживает колдовство Као.
Я спросил у нее, как она считает, неужели Кьем действительно может справиться с духами и освободить ее? Что за дьявольщина, ведь все это дурацкие суеверия! Но ведь она попала от них в зависимость!
– Ты, по-моему, чересчур уверен в том, что Као теперь не будет нам вредить.
– Думаю, – ответил я, – что этот дух впредь тебя не побеспокоит.
Филу этот разговор был крайне неприятен:
– Только один дух может нам помочь, и это Святой Дух. Что вы зациклились на демонах?
Ничего не упуская, я обсудил с Чарли то, о чем с помощью Джека поведал Кьем, – всю эту чепуху насчет того, что ей следует пойти на мировую с Повелителем Луны. О добрых духах и о злых духах. Мы попытались разобраться, как это все может нам помочь. Свинья визжала не переставая и все никак не могла умереть.
– У тебя есть шанс осознать свой поступок, – сказал Мик, – Нарушенное табу.
– Я осознала! – раздраженно бросила Чарли. – Ты думаешь, я не понимаю?
– Единственный путь тот, который указал Господь, – сердито возразил Фил.
– Но то, что он сказал… то, что он предлагает… – Мик никак не мог подобрать слова, чтобы выразить свою мысль. – Дело в том, что… Долго еще они собираются мучить животное?
Мы притихли в своих спальных мешках. Визг прервался, а потом снова начал набирать силу. Никто не произнес вслух ни слова, но, по-моему, в этот момент до каждого из нас дошло: это была не свинья.

34

Я вздрогнул когда был сделан первый надрез, а Кьем широко улыбнулся. Он начал часто мне улыбаться, и это только добавляло беспокойства. Лезвие процарапало кожу бицепса в трех местах, теперь там выступили капельки крови, смешанной с синим красителем какого-то тропического растения. Кьем осторожно переместил нож, на глаз определяя расстояние, и снова воткнул его мне в руку. Он пришел к хижине с рассветом, хлопая в ладоши, посвистывая и приглашая нас выйти наружу.
Отнюдь не понаслышке знакомый с салонами татуировки, Мик заметил:
– Я тоже однажды прошел через это.
– Не уподобляйтесь язычникам, – сказал Фил. – Просите избавление от лукавого!
– Ты когда-нибудь дашь языку отдохнуть? – Я испытывал жгучую боль, и от бесконечных замечаний
Фила у меня просто зубы сводило.
– Да не трогай его, – прервал меня Мик, – оставь его в покое.
Фил вскоре ушел, все происходящее он считал варварством. Я по-прежнему панически боялся, как бы он не натворил глупостей, но пока мне делали наколку, всех это здорово развлекло. Сначала через обряд прошла Чарли. От свежей татуировки ее рука опухла, и она то и дело пыталась потрогать рисунок, хотя Кьем ей это запретил. Набао раскурила для нее трубку, а я сделал вид, что не обратил на это внимания. Кьем предложил сделать нам одинаковые татуировки, чтобы сбить с толку злых духов, когда они выйдут из Чарли.
Сказано – сделано.
Джек, по-видимому, назначил себе нового помощника. Он отзывался на имя Пу. Он единственный из боевиков ходил с пулеметной лентой на груди и достаточно причудливо изъяснялся на английском. Не знаю, что в это утро привело его к нам, но он присутствовал при татуировке, выражая одобрение и на?» шей выдержке, и умению Кьема.
– Он лечить, этот Кьем, да, вот ты хоть треснуть, – с энтузиазмом заверял нас Пу.
Лицо у него было все в морщинках, и зубов явно не хватало. Насчет возраста я терялся. У него был неопределенно средний возраст, и отличался он редкой болтливостью. Мне пришло в голову, что головорезом может стать любой – «размер значения не имеет».
– Меня раз змея кусать, Кьем лечить. Хорошо лечить. Я совсем умирать. Уууууу! Его трава знать, трава помогать. Он твоя Чарли хорошо лечить!
Пу мне и пояснил, зачем Кьему понадобилось сделать нам эту татуировку.
– Его сказать, ты нести дух. Ууууууу! Его сказать, тату помогать тебе искать дорога в мир. – Пу энергично кивал головой и улыбался.
У меня никогда не было татуировки. Большинство парней, которых я знал, Мик был из их числа, сделали себе наколки еще в школе и теперь их стеснялись. Нынче у молодежи это опять стало модно. Все эти кельтские руны и китайские иероглифы на обнаженных плечах придавали маменькиным сынкам такой залихватский вид, будто они только что перепихнулись за углом. А мне это всегда казалось глупым, да и сейчас кажется. Но у Кьема на этот счет были свои взгляды, и мне пришлось согласиться.
– По крайней мере, ты свою татуировку заслужила, – сказал я Чарли.
– Как мне следует это понимать?
– Вы, дети, любите татуировки как символ жизненного опыта. Только вот опыта у вас нет.
Чарли обиженно посмотрела на меня:
– Почему для тебя так важно постоянно смотреть на нас сверху вниз? А, папа? Почему?
Я не знал, что ответить, и, должен сказать, был несколько шокирован, когда Кьем достал из рабочей сумки резачок для маковых головок. Он положил его перед нами и, растерев какое-то растение, приготовил из его сока темно-синюю краску. Все это сопровождалось сложным ритуалом. Зажгли еще несколько горшочков с благовониями, у меня уже начинала побаливать голова от дыма. Кьем поднял свой резачок к небу и с полузакрытыми глазами пробормотал очередное заклинание.
Я посмотрел на Мика, собираясь что-то сказать, но Пу жестом остановил меня. С его лица сошла улыбка.
– Не говорить ему. Не шутить ему. Не называть никакой слово. Один раз ты сказать, дух уходить. Где искать?
Смысла я не понял, зато отлично почувствовал содержащийся в предупреждении упрек.
Итак, Чарли выпало идти первой, только она никуда не пошла, а уселась в дверях. Точно так же как она отказывалась выходить, Кьем ни за что не соглашался войти, поэтому операция совершалась на пороге. Кьем извлек из своей сумки еще какую-то местную траву и, размяв, втер ее в кожу Чарли. Это было что-то вроде обезболивающего, однако она все равно сморщилась, когда он сделал первый неглубокий надрез.
– Больно?
– Терпимо.
– Откуда такая стойкость? – произнес я, постепенно раздражаясь.
– Спокойно, папа. У тебя все впереди.
Разумеется, было очень больно. Но с каждым тройным надрезом боль отступала. Я заметил, что, прежде чем обмакнуть свое орудие в краску, Кьем макал лезвие в какую-то чашечку. Наверное, там был опиум, который и облегчал боль в руке, – небольшое вознаграждение за мои мучения.
Смотреть сверху вниз? Неужели действительно за мной такое водилось? Слова Чарли заставили меня снова вспомнить день, когда я ударил Фила. Это был не шлепок, не толчок, а довольно жесткий удар кулаком в челюсть, настолько сильный, что свалил его с ног. И не потому, что он испортил какую-то книжку, а всего лишь из-за того, что я разругался с Шейлой. Она тогда завела разговор, что неплохо бы поискать работу. Дети отнимают у нее все меньше времени, дома заняться нечем, а я, мне и сейчас стыдно вспоминать, сказал: «Нет, я против». Нет, нет и нет. Чарли в то время бегала и на танцы, и в драмкружок, проводила вечера у подружек, все меньше нуждалась в нас. А Фил, как раз ему стукнуло двенадцать, открыл для себя прелести онанизма, и я нашел у него под кроватью порножурнал. И тут еще Шейла заявляет, что не хочет от меня зависеть. Вот и вышел скандал. Ну а Фил? За что он получил от меня в челюсть? Из-за порножурналов? Не такой уж я ханжа. К тому же, подумаешь, картинки! Делов-то! Просто я ненавидел их молодость. Ненавидел. Потому что их молодость означала, что моя молодость прошла. Насовсем. И вместе с ней рассыпалось все мое маленькое игрушечное королевство. Навсегда.
Ох, Фил, как я жалею о том ударе. Я каждый день получаю сдачи. И потом, в свое время мне ведь тоже было двенадцать. Что ты об этом знаешь? Черт, ну как же болела наколка!

Пока Кьем работал, Пу болтал без передышки, и мы узнали кое-какие подробности о Джеке и о его племяннике.
– Завтра ночь Джек идет через горы. Племянник потеряться. Большая задача, находить надо. Племянник Джек курить много трубка. Его отец сказать ууууууу! Джек, пожалста, взять глупый мальчишка, ты можешь, пожалста, давать ему ум? Так Джек давать ему ум, а он взять и сделать своя отряд. Джек сильно недовольный.
– С Као? – спросил я, в то время как Кьем делал мне новый надрез. – Они с Као собирались организовать свое дело?
– Тихо говорить! – Пу не хотел вспоминать о Као. – Может, племянник уже новый место ходить, новый дело делать? Джек проверять завтра. Может, день, может, три дня. Может, мириться, может, воевать. – Я поморщился, и Пу спросил: – Сильно болеть?
– Улавливаешь? – спросил я Мика.
– Ага, – ответил он задумчиво. – Улавливаю. Когда дело было сделано, Кьем стал собирать ножички в вышитую сумку, но Мик закатал рукав, показывая на свою руку. Кьем задумался, потом что-то сказал Пу.
– Твоя дочка не имей, – засмеялся тот. – Ты не нести дух для она!
Мик все еще держал перед Кьемом свою мощную руку.
– Моя бояться! – воскликнул Пу. – Ты хотеть помогай друг, но дух слишком злой, тебе никак!
Кьем, по-видимому, и сам не одобрял эту затею. Он сказал что-то резким тоном, и Пу произнес:
– В тебе нет ее кровь. Дух сердиться и нападать, когда ты помогать своя друг.
Мик указал на руку:
– Давай. Чего уж теперь? Правильно я говорю? Кьем пожал плечами, развернул сумку и сосредоточенно начал осматривать его руку, выбирая подходящее место для наколки. Что бы я по этому поводу ни думал, я промолчал. С одной стороны, может, он хотел иметь сувенир, чтобы показать дома ребятам, а с другой – это мог быть его способ выразить нам свою полную поддержку.
Теперь у Чарли, у Мика и у меня был на руке один и тот же знак. Не китайские письмена, но что-то похожее, и среди прочего на рисунке был изображен загнутый вверх полумесяц, видимо повторяющий очертания той четверти луны, которую, по мнению жителей деревни, похитила в ту памятную ночь Чарли.
Позже, когда выдалась спокойная минута и мы остались вдвоем, она сказала:
– Он ведь для тебя все, что угодно, сделает, так ведь?
– Кто?
– Кто? Кто? – передразнила она. – Ты думаешь, я о ком?
– О Мике?
– Да. О Мике. Он на все готов для тебя.
Я пожал плечами.
– Не могу представить, что может быть такой друг, – продолжала она. – Здорово. Вот так взять и пойти за тобой в джунгли. Не задавая вопросов.
– Он пришел спасти тебя.
– Ну что ты говоришь, папа? Спасти меня? Да, конечно, но ради тебя. Ты мне говорил, он все деньги для тебя взял? Он за тебя в огонь и в воду. Даже татуировку сделал.
Я инстинктивно потрогал свежий шрам на руке.
– И что?
Она скривила губы и, вероятно подражая моему голосу, переспросила:
– И что? Это все, что ты можешь сказать? И что?
– А ты хочешь, чтобы я запрыгал от радости?
– Ты хоть понимаешь, кто у тебя есть? Мне не нравилось, куда она клонит.
– Ты это к чему?
– Ни к чему, папа! Я просто хочу сказать, что это очевидно!
– Что тебе очевидно?
– Мик тебя любит. – Я закашлялся. – Папа, как слепой!
– Что ты хочешь сказать? – спросил я. – В каком смысле любит? Я же не голубой.
Чарли рассердилась:
– Как ты можешь так говорить? Как ты смеешь? Как?

То ли из-за этой перепалки, то ли из-за боли в руке, а возможно, из-за всего вместе меня стало подташнивать, и я вышел наружу. Кроме того, запах благовоний тяжело на меня действовал. Еще я хотел найти Фила, узнать, чем он занимается на маковых полях? Мик был неподалеку от хижины. Он не пошел со мной: мы договорились не бросать Чарли без присмотра.
Поднявшись вверх по склону, я заметил, что мак начал отцветать. Я потерял счет времени, и пришлось, загибая пальцы, припоминать, сколько дней мы здесь провели. Невероятно, но мы были здесь всего шесть дней, а казалось, что уже месяца три позади.
Дело было к вечеру, крестьяне ушли в деревню, поля опустели. По большей части мак стоял с надрезанными головками, без лепестков. То, что в этом сезоне он созрел быстро, послужило, видимо, на пользу и Джеку, и жителям деревни. Они могли в короткие сроки собрать урожай и переправить товар. Джек сказал мне, что в следующий сезон эту деревню не будут использовать. Крестьянам приходилось постоянно менять плантации. Они пользовались партизанской системой земледелия.
Поначалу я нигде не видел Фила. В последнее время он все чаще поднимался выше по склону, наверное, чтобы быть ближе к Богу. Мысль о том, как он ходит туда-сюда, разговаривая в голос, борясь со своей совестью в ожидании знака с небес, не давала мне покоя. Он был как бомба с часовым механизмом. Я знал, что мне придется сделать немыслимое усилие, чтобы вытащить нас отсюда, но что?
На некоторых маковых головках виднелись капли загустевшего сока в тех местах, где он продолжал сочиться, после того как сборщики ушли со своими орудиями. Я отломил от одной головки прозрачную восковую капельку и стал рассматривать. В ней искрился солнечный свет. Я понюхал опиум, попробовал на вкус, но ничего не почувствовал и стряхнул его с ладони.
Что касается Чарли, то я просто выбился из сил, придумывая, каким образом выманить ее из хижины. Я умолял ее вспомнить о домашнем очаге, пока меня самого не замутило от фальшивой райской картинки, которую нарисовал. Я испробовал все слова, но ничего не помогало. Я просто не мог достучаться до нее.
Фила я услышал раньше, чем увидел. Он стоял на коленях среди маков и громко молился. В бешенстве я кинулся к нему, но резко остановился. Фил выкрикивал, задыхаясь, первую строчку «Отче наш». Он едва успевал набрать воздух:
– «Отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на…»
Его лицо и молитвенно сложенные ладони были измазаны красным. Мне показалось, что он порезался, и я с криком упал перед ним на колени, но он, видимо, почти не замечал моего присутствия. Он дрожал и исступленно молился. Я поискал, откуда могла идти кровь, но не нашел порезов. Только приложив пальцы к его щеке, я понял, что он вымазан не кровью, а соком бетеля.
Я зажал ему рот ладонью.
– Фил! Фил! Сынок, ты нас выдашь! Выдашь!
– Ты мне уже не поможешь, папа, – еле слышно сказал он.
Я сплюнул в руку, пытаясь стереть краску у него с лица. Он отпрянул, но я повалил его на землю. Пришлось сесть ему на грудь, чтобы он не дергался. У меня не хватало слюны, а он отчаянно отбивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35