Когда-то он учился в семинарии в Кракове, но давно все позабыл. Он со вздохом уселся и раскрыл рот, как у жабы, с единственным зубом, который торчал длинным черным крюком.
Шинкарка спросила:
- Отец что-нибудь выпьет?
- Выпьет, - согласился Джобак.
Она поднесла ему деревянную стопку водки. Джобак как бы с подозрением заглянул в стопку, морщась при этом от боли в суставах и во внутренностях.
- Ну, хозяева, будем здоровы!
И с невероятной быстротой опрокинул чарку. Лицо его еще больше скривилось. Красные глазища смотрели на шинкарку с таким выражением, словно она его обманула и вместо водки подала уксус.
- Отец, мы тут говорим об этом еврее, которого Ян Бжик поселил на горе. Джобак сразу загорелся.
- О чем тут говорить? Поднимитесь и разделайтесь с ним во имя Бога. Ведь предупреждал я вас. что он навлечет беду.
- Загаек не даст.
- Загаек - мой друг и заступник. Загаек сам тоже не хочет, чтобы село попало в руки Люцифера... Джобак покосился на чарку.
- Еще маленько...
3.
Яков проснулся среди ночи весь дрожа, тело было в жару, все члены напряжены. Сердце его отчаянно колотилось. Ему приснилась Ванда. Он был потрясен желанием, которое только что испытал. Дикая мысль пришла ему в голову. А что, если спуститься к ней в долину? Она иногда спит в клуне... Все равно я погибший... И все же Яков отдавал себе отчет, что это говорит в нем злой дух. Он чувствовал, как в его жилах кипит кровь. Ему необходимо было остыть, в он пошел к ручью. Вода в нем была ледяной даже в самую жаркую пору, - она текла из растаявшего горного снега. Но Яков решил окунуться. Что ему еще оставалось кроме омовений и молитв? Он скинул порты и вошел в ручей. Луна больше не светила, но небо было полно звезд. В селе говорили, что в ручье всех подстерегает утопленник, по ночам он заманивает юношей и девушек. Но Яков знал, что еврею не следует бояться колдовства. Кроме того, если даже он утонет, это, возможно, лучше для него. "Пускай смерть будет искуплением за мои грехи..." - бормотал он слова, которые некогда произносили приговоренные высшим судом к смертной казни.
Ручей был мелок и полон камней. Только в одном месте вода доходила до груди. Яков ступал осторожно, скользил, чуть было не упал. Он опасался, как бы Валаам не залаял. Но пес, видно, спал в конуре. Яков дошел до глубокого места и нырнул. Как это ни удивительно, но холодная вода не сразу остудила его жар. Ему вспомнились слова из "Песни Песней": "...большие воды не могут погасить любовь..." Боже, что это я! - казнил он себя минутой позже, - там ведь говорится о любви Всевышнего к своему народу, каждое слово полно там Божественного смысла... - Яков окунулся еще и еще раз, покуда его возбуждение не улеглось, и, наконец, вышел из воды. Если только что он дрожал от страсти, то теперь дрожал и от холода. Он вернулся в хлев и укрылся рядном. Он молился про себя: - Боже, чем отступиться мне и прогневить Тебя, убери меня лучше из этой жизни! Я устал от скитаний среди иноверцев, разбойников, идолопоклонников. Приведи меня назад к моим корням, откуда я происхожу!...
Он был не одним человеком, а одновременно двумя. Один молил Бога спасти его от искушения, другой искал предлога, чтобы потворствовать желанию плоти. Ведь Ванда свободна, она не мужняя жена - изворачивался в нем кто-то. Правда, тело у них постоянно пребывает в нечистом состоянии, но, во-первых, к нееврейке неприемлемо понятие нечистоты, во-вторых, она может совершить омовение в ручье. Какое же остается препятствие? Запрет сходится с гоями. Но разве здесь может быть в силе этот запрет? Это ведь особые обстоятельства. Разве Моисей не женился на негритянке? Разве царь Соломон не взял дочь фараона? Правда, те приняли еврейскую веру, так ведь Ванда тоже может принять еврейскую веру. А то, что сказано: "Того, кто вступает в половое сношение с гоей, можно уничтожить", так это лишь в тех случаях, когда это делается открыто, при свидетелях и после предупреждения... Злой дух, дух-искуситель так и сыпал на Якова ученостью, а добродетельный ангел говорил простые слова: долго ли продолжается человеческая жизнь? Долго ли ты молод? Стоит ли ради минуты удовольствия потерять тот мир, который вечен?
Горе мне! Это все потому, что я не учу Тору! - говорил себе Яков. Он стал бормотать стихи из Псалмов. Вдруг его осенило. Он примется перечислять все Шестьсот тринадцать заповедей - те, которые указывают, что надо делать и чего нельзя. Правда, он все их не помнит, но за годы изгнания Яков убедился, что человеческая память прижимиста. Она прячет свои сокровища. Но если проявить настойчивость, она понемногу становится щедрей. Постепенно можно, вероятно, получить у нее все, что она в себя впитала. Но надо не оставлять ее в покое... Яков сразу же принялся вспоминать.
Первая заповедь - это плодиться и размножаться. (Быть может, иметь с Вандой ребенка? - шепнул ему дух-искуситель.) Какая следующая заповедь? Обрезание. А четвертая? Яков не мог вспомнить из "Книги Бытия" хотя бы еще одной заповеди. Тогда он стал вспоминать из "Книги Исхода". Какая первая заповедь? Конечно, приносить жертву в Песах в есть мацу. Но какой прок в том, что он вспоминает, когда завтра он снова забудет? Он должен найти какой-нибудь способ записывать заповеди. Якову пришла идея. Он сделает так, как сделал Моисей. Смог же Моисей высечь Десять заповедей на каменных скрижалях, почему же он, Яков, не сможет? Ему вовсе не надо будет высекать. Он будет выцарапывать гвоздем или выдолбит их долотом. Он раздобудет гвоздь из какой-нибудь балки. Где-то тут в хлеве валяется погнутый крюк... В ту ночь Яков больше не мог уснуть. Почему мне это раньше не пришло в голову? удивлялся он. Надо перехитрить ангела-искусителя. Надо уметь разгадывать его козни. Яков сел и принялся ждать утренней звезды. В хлеву было тихо. Коровы спали. Лишь снаружи доносился плеск ручья. Казалось, весь мир затаил дыхание, ожидая прихода ноБого дня. Яков забыл о влечении плоти. Он размышлял. Он, Яков, сидит здесь у Яна Бжика в хлеву, а тем временем Создатель правит вселенной. Текут реки, волнуются моря, каждая звезда в небе движется по намеченному для нее пути. Вот поспеют хлеба на полях и начнется жатва. Но кто заставил колос налиться? Каким образом зернышко превратилось в колос? Каким образом другое зернышко становится деревом с листьями, ветвями, плодами? Постижимо ли, как из капельки семени зарождается в материнском чреве человек? Это же все - чудеса, сплошные чудеса! Конечно, возникают вопросы, но кто такой человек, чтобы он осмелился постичь Божий промысел?...
Яков более не мог лежать и ждать рассвета. Он поднялся, произнес утреннюю благодарственную молитву, совершил омовение рук. В это мгновение сквозь щель в двери прорвалась пурпурная полоса. Яков вышел на двор. Солнце только-только стало выходить из-за горы. Птица, которая всегда возвещала приход дня, испустила свой скрипучий крик. Птица хорошо знала свое дело...
Яков принялся искать крюк, который, насколько он помнил, должен был лежать на одной из полок, где стояли крынки для молока. Но крюк исчез. Это проделки сатаны, подумал он, сатане не по вкусу моя затея с заповедями. Яков снял крынки, снова водрузил их на место. Теперь он искал на земле среди соломы. Он не терял надежды. Только бы не сдаться! Ни одно дело во славу Бога не дается легко.
Яков отыскал крюк. Он лежал в углу на полке. Яков не мог понять, почему он его раньше не нащупал. Так, видно, суждено. Кто-то много лет тому назад оставил здесь этот крюк, чтобы теперь Яков мог начертать Божий заповеди...
Яков снова вышел и стал искать подходящий камень. Долго искать не пришлось. Позади хлева торчала каменная глыба. Она стояла готовая, как тот камень, на котором совершал жертвоприношения праотец Авраам. Камень дожидался этого со времен сотворения мира... Никто эти письмена не увидит, хлев заслоняет. Валаам стал вилять хвостом и прыгать. Можно было подумать, что собачье чутье подсказывает ему, что именно собирается делать его хозяин...
4.
Когда наступило время жатвы, Ян Бжик привел Якова в долину. За коровами теперь ходила Бася. Яков был огорчен. Он уже успел начертать сорок три заповеди, указывающие, что надо делать, и шестьдесят девять - чего нельзя делать. Память его совершала чудеса. Он из нее выжимал давным давно позабытые сведения, изо всех сил борясь с ангелом забвения... добивался от него того, что ему было нужно, пробуя и так и этак, проявляя терпение и настойчивость и стараясь ни о чем постороннем не думать. Он сидел между валуном и хлевом, уединенный, заслоненный лебедой и низкорослой сосной, простирающей над ним свои ветви. Он делал в себе раскопки, как их делают в недрах земли те, кто ищет клад, - вытаскивал на свет изречения, суждения, отдельные слова. Годы сидения над Торой не пропали даром. Она была запрятана в клетках его мозга...
Теперь Яков был вынужден все это прервать.
Лето выдалось сухое. Здесь и без того бывали скудные всходы. А тут еще выпал неурожайный год. Хлеба уродились редкими, зерно было мелкое и худосочное. Как и каждый год, крестьяне просили милости у образа божьей матери и у древней липы, имеющей власть над духами дождя.
Обращались и к другим поверьям. Втыкали между колосьями сосновые ветки, чтобы они притянули к себе тучи. В деревне был деревянный петух, сохранившийся со старых времен. Петуха этого украшали молодой зеленью, обматывали неспелыми колосьями и плясали с ним вокруг липы, поливая ее водой. Кроме этих, каждый крестьянин держался еще за свои собственные поверья, которые переходили по наследству от отца к сыну. Если, бывало, кто-нибудь удавится, то его родня отправлялась на кладбище и там над прахом творила заклинание, чтобы он не задерживал дождя. Известно было, что во ржи прячется баба, способная навлекать несчастья. Был еще и дед. И когда одна полоса сжата, оба прячутся в следующей, а когда все поле сжато, они забираются на другое поле. Даже тогда, когда весь хлеб собран в скирды, еще рано радоваться. Среди зерен ютятся крошечные мотыльки, которых необходимо уничтожить цепами. Покуда хотя бы один мотылек жив, можно ждать беды.
В нынешнем году чего только не делали, однако не помогло. Когда мужики узнали, что Ян Бжик привел с горы еврея, поднялся ропот. Кто знает, не его ли это рук дело?! Пошли жаловаться к эконому Загаеку, но тот сказал:
- Пускай сначала отработает. Убить его всегда успеем...
Яков находился на поле с самого утра до захода солнца, и Ванда не отходила от него. Она учила его жать, показывала, как надо точить серп, приносила еду, которую ему можно было есть по еврейским законам: хлеб, лук, плоды. Так как он теперь не ходил за коровами, ему нельзя было употреблять молочной пищи. Но в эту пору неслись куры, и Ванда потихоньку таскала ему яйца, которые он тут же выпивал сырыми. По закону Якову можно было есть кислое молоко и масло, но он грешил уже тем, что ел у гоев.
Труд был тяжек. Жнецы и жницы не переставали подтрунивать над ним. Он не пил молока, не прикасался к свинине. Работал и постился.
Крестьяне говорили ему:
- - Свалишься, чужак. Протянешь копыта.
- Бог даст силы, - отвечал им Яков.
- Где твой Бог? В больших городах?
- В городах, в селах, везде.
- Ты жнешь вкривь и вкось. Портишь солому!
Девки и бабы не переставали придираться и подтрунивать.
- Ванда, погляди-ка, как твой жених потеет!
- Он сильней всех мужиков на деревне!
- К чему быть таким уж сильным? - заметил Яков. - Силен тот, кто побеждает свое желание.
- Что он городит? Шут этакий...
И бабы смеялись, подмигивали, строили рожи. Одна девка подбежала к Якову и задрала свое платье до бедер. Вокруг все заржали.
- Ну и потеха!
Яков жал и повторял про себя псалмы, зубрил главы из Библии. При нем вспахали это поле и засеяли зерном. Теперь он жал хлеба. Среди колосьев росла лебеда, по краям полосы - васильки и другие сорняки. Полевые мыши удирали из-под серпа. По жнивью прыгали кузнечики, ползали божьи коровки и разные создания. Кто передвигался по земле, кто летал - каждый на свой манер. Где-то есть Десница, которая все это создала. Где-то за всем этим наблюдает недремлющее Око. С гор налетели птицы. Они перекликались человеческими голосами. Откуда ни возьмись, спустилась саранча. Крестьяне расправлялись с саранчой, убивая ее лопатами. Но чем больше они убивали, тем больше налетало. Это походило на одну из. десяти страшных казней египетских, которые Бог наслал на египтян. Сам Яков не хотел убивать никакой живой твари. Одно дело - зарезать корову, творя при этом молитву для облегчения коровьей души, другое дело - топтать, давить крохотные создания, стремящиеся, как и человек, жить, размножаться, есть. По вечерам, когда на жнивье появлялись лягушки, Яков осторожно ступал, чтобы не раздавить беззащитные тельца...
Порою, когда жнецы орали свои песни и болтали. Яков пел псалмы или произносил нараспев молитвы из тех, что читают к Новому году, к Судному дню или к празднику Шавуот. Ванда, у которой был звонкий голос и нескончаемый запас песен, подхватывала его мелодии, пытаясь поддержать еврейские рулады и переливы. Душа Якова была полна музыки. Он мысленно обращался к Всевышнему: сколько можно! До каких пор будет свирепствовать нечистая сила? Долго ли еще продлится тьма египетская? О, Боже, какой мрак! Предстань в сиянии своем, Отец в небесах, и пусть уже будет конец мукам, пусть будет конец идолопоклонству, пролитой невинной крови, болезням, голоду, мору, безволью сильных, страданиям страдающих! Конечно, Ты волен делать что Тебе угодно. Конечно, Ты вынужден скрывать лик Свой. Но хватит! Вода доходит уже до горла!...
Он весь так отдался пению, что не заметил, как остальные замолчали, и только его голос раздавался в поле. Среди собравшихся послышался смех. Ему захлопали. Кое-кто пытался передразнить его. Яков стоял смущенный.
- Молись, еврей, молись! В нынешнюю жатву уже, кажись, сам Бог не в силах помочь...
- А вдруг он нас проклинает? Что это за язык, еврей ?
- Святой язык.
- Что это значит?
- Это язык Библии.
- Что такое Библия?
- Божий Закон.
- Что там сказано?
- Чтобы не красть, не убивать, не желать чужой жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32