Но вот почва вдруг стала зыбкой. Ноги его увязли. Он испугался, что его засосет в этой топи. Он еле вырвался из нее, сделав большой круг. Луна расстилала перед ним сеть. Порой Якову казалось, что от него, шипя, уползает змея. Ночь была полна колдовства. Яков плохо еще зная дорогу. Он всегда немного плутал, когда возвращался из имения домой. Как из-под земли вынырнул замок и снова исчез. Но вот он появился с другой стороны. В одном из окон был свет, и Якову казалось, что он там видит силуэт помещицы...
Он пришел домой и, слава Богу, застал Сарру здоровой. Она стояла у печки и готовила на треноге ужин. Сосновые ветки пылали, пахло дымом, смолой, парным молоком. Живот у Сарры сильно выпирал, но лицо оставалось девичьим. Яков хотел заговорить с ней, но она сделала предостерегающий жест. У них были гости. Они сидели во дворе на стульях и чурбачках. Трое женщин и один мужчина. Они прослышали об этом чуде с вдруг заговорившей немой и прошли пешком много миль, чтобы Сарра их благословила...
Яков на мгновение спрятал лицо в ладони. Вот до чего довела ложь! Он, Яков, обманывает евреев. Люди из-за него скитаются по дорогам, тратят деньги, мучаются. Разве возможно более страшное надувательство? Яков вышел, чтобы приветствовать пришельцев. На стуле сидел широкоплечий еврей с неопрятной бородой, густыми щетками бровей и красным рябым носом. Распахнутый ворот открывал волосатую грудь и талес-котн, который носят религиозные евреи. Возле него на земле лежала нищенская сума. При появлении Якова он встал. Все три еврейки были малорослы, носили косынки и передники. Одна держала на коленях узелок, другая - корзинку, а третья жевала брюкву. Они тоже повскакали со своих мест.
- Добрый вечер, добро пожаловать! - сказал Яков.
- Добрый вам вечер, рабби! - отозвался гость сиплым голосом.
- Я не рабби, а обыкновенный еврей, - сказал Яков.
- Раз Бог наградил вас праведницей, значит вы сами тоже праведник ответила одна из женщин.
5.
Гости остались на ночь. Сарра сварила для всех ужин. После еды она молча благословила пришельцев. Женщинам положила руки на головы, мужчине пробормотала благословение с полузамкнутыми устами, каждому указала пальцем на небо. Тут же она почувствовала усталость и сделала знак, что идет ложиться.
Эта ночь была для Сарры потеряна. Она не могла говорить с Яковом о Торе. Но она знала, что гостеприимство - это очень доброе дело. Яков постлал женщинам в передней комнате, а мужчине в боковушке. Но гости не хотели еще спать. Они вышли во двор побеседовать. Яков тоже подсел. Он чувствовал, что все равно не сомкнет глаз. История с помещицей снова выбила почву у него из-под ног. С минуты на минуту могла нагрянуть беда, можно было ожидать любую напасть.
Вечер, как и прошедший день, был теплый. Как обычно, говорили о погроме. Мужчина, которого звали Мойше-Бер, рассказал, каким образом он удрал от гайдамаков Хмельницкого. Голос его звучал тоскливо.
- Да, я бежал. Разве это человек бежит? Ноги его бегут сами по себе. Я хотел остаться с ними, с моей семьей, но когда охватывает страх, ты сам не
знаешь, что делаешь. Точно так же, как теперь я сделался бродягой, я прежде никогда не трогался с места. Сидел себе на сапожной скамеечке и забивал гвоздики в подошвы. Зачем сапожнику разъезжать?... Знал я, что невдалеке от города имеются два села - Липцы и Майданы. В Липцах у меня был гой, который готов был за меня в огонь и в воду. Простой мужик, был он строителем и также резчиком по дереву. Помещик потакал ему во всем. Он одевался как дворянин. Я тачал ему сапоги, каких не сыщешь вод всем мире. Даже у короля нет таких сапог... А про Майданы шла дурная слава. Там все мужики колдуны. Они помогали гайдамакам грабить... Так вот, стою я на распутье и не знаю, куда податься, налево или направо. Вдруг, откуда ни возьмись, собака. Как будто из-под земли. Она поворачивает ко мне свою морду и виляет хвостом. И у меня такое чувство, будто это бессловесное создание хочет сказать: иди за мной. И верно, собака медленно пошла, то и дело оглядываясь. Одним словом, я пошел за ней, и она меня; привела прямо в Липцы. Захотел я собаку приласкать, бросить ей кусочек хлеба, но она исчезла. Растаяла прямо на моих глазах. Тогда я смекнул, что это был не пес, а посланец небесный.
- Тот мужик действительно спрятал вас?
- Долгие недели я просидел в его овине. И чего только он мне не носил!
- А что стало с семьей?
- Никто не уцелел.
Женщина с корзинкой стала трясти головой.
- Когда на небе желают, чтобы кто-либо остался здесь, он остается. Зачем мне, например, надо было остаться? На моих глазах они убили моего мужа и моих птенцов, на горе матери, которая должна была это видеть! Я умоляла: убейте раньше меня! Пусть я хотя бы не увижу, что с ними сделают, о горе мне! Но Бандиты издевались. Двое казаков держали меня, а другие делали свое черное дело. Между собой они говорили, что после того, как управятся со всем, вспорят мне живот и сунут в него кошку. Один них уже держал нашу кошку, которая пронзительно мяукала. Вдруг поднялась суматоха, и все побежали, как ненормальные. До сих пор не знаю, кто устроил эту суматоху и почему они вдруг так испугались Одно знаю - крики раздались адские. Даже сейчас, когда я вспоминаю этот вопль, мурашки начинают бегать по телу.
- Они, вероятно, подумали, что это кричат их солдаты.
- Чьи солдаты?
Женщина, которая жевала брюкву, откусила кусочек и выплюнула. Она обратилась к женщине с узелком:
- Трайне, расскажите им про казака.
Та не ответила.
- Вы сердитесь, что ли?
- О чем тут рассказывать?
- Она три года была женой казака.
- Не надо говорить об этом! Зачем эти разговоры? Погром был страшный, хуже разрушения Храма Господня. Я выгляжу старой, но мне в тамузе минуло только тридцать четыре. Муж мой был богослов. Слава о нем шла по всему польскому королевству. Когда раввин не мог ответить на вопрос, приходили спрашивать моего мужа. Он открывал книгу сразу на нужном месте и давал ответ. Его хотели сделать судьей, но он не хотел, и я не хотела быть женой судьи. К чему это нам было!? Когда община дает кому-нибудь кусок хлеба, он становится поперек горла. А так муж сидел себе над книгами, а я держала мануфактурную лавку, ездила со своим товаром на ярмарки, и Бог миловал меня. У нас не было детей, - это было мое горе. Когда прошло десять лет, и я не родила, свекровь моя, да не помянется ей это на том свете, стала жучить сына, чтобы он развелся со мной. А поженились мы рано. Мне было одиннадцать лет, а ему двенадцать. Он начал совершать обряд с тфилин, когда столовался у моего отца, царствие ему небесное! Да, свекровь требовала развода, и закон говорит также. Но муж мой сказал в рифму: "Трайне, Трайне, люблю тебя крайне". Вот как он говорил. Он мог бы быть бадхеном. Вдруг напали злодеи. Мы все побежали прятаться, а он надел на себя талес в тфилин и вышел навстречу Бандитам. Они приказали ему выкопать для себя могилу. Он копал и молился. Я лежала в погребе и с голоду почти потеряла сознание. Другие вышли ночью искать пищу, а у меня не было сил встать. Я была уже на том свете и видела там мою маму. Играли клезмеры, и я не шла, а порхала птицей. Моя мама летела рядом со мной. Мы подлетели к месту, где встречаются две горы, а посередине был какой-то проход. Внутри - багровый свет, как при заходе солнца, и благоухало ароматными травами рая. Мама проскользнула, а когда я хотела последовать за ней, кто-то дернул меня назад.
- Кто это был? Ангел? - спросил сапожник.
- Не знаю.
- Ну а дальше?
- Я горько заплакала. "Мама, почему ты меня покидаешь?". Она что-то ответила, но я не могла разобрать, что. Звуки в ушах отдавались эхом. Открываю глаза - кто-то тянет меня. Это было ночью. Казак - его звали Василем - вытащил меня из подвала и привязал к лошади. Я умоляла его, чтобы он убил меня. Но тех, кто хочет умереть, оставляют в живых...
- И он стал вашим мужем?
- Мужем-смужем...
- Куда он вас тащил?
- Кто знает? В степь. Он скакал со мной день и ночь. Прошла то ли неделя, то ли месяц. Я даже не знала, когда на свете суббота.
- Ну и дальше?
- Прошу вас, оставьте меня!
- Он продержал ее там три года, - сказала женщина с корзинкой.
- И, наверное, вы имели с ним детей? - спросил сапожник.
Никто не ответил.
Наступила тишина. Все почему-то устремили взор вверх на луну и на звезды. Мойше-Бер спросил:
- У казаков также, как здесь?
- Там красиво. Птицы там щебечут - словно разговаривают. Трава высокая, и когда идешь, надо остерегаться змей. У них маленькие лошадки, но бегут они резвее больших. Верхом там ездят без седла. Они смеются над теми, кто ездит с седлом. Женщины также ездят верхом. У мужчин в одно ухо продета серьга, у каждого нагайка. Когда они разозлятся, то лупят направо и налево. Они способны бить собственную мать, Когда сын вырастает, он выходит на поединок с отцом, а вся станица стоит и смотрит. Сын сбрасывает отца наземь, и все радуются. Даже собственная жена. У нас доят коров, а они доят кобыл. Туда, где я была, приходили и татары... Мужчины бреют головы и оставляют косицу. Есть у них такой праздник, когда играют с крутыми яйцами. У нас все делают дома, у них - на дворе. Стирают и готовят пищу во дворе. Разводят в яме огонь, и если нет дров, жгут навоз. Царя у них нет. Когда надо что-нибудь решать, все казаки собираются вместе и, что хотят, то и делают. У каждого казака две сабли - прямая и кривая. Когда муж подозревает жену, что она путается с другим, он убивает ее или любовника. Ему за это не полагается никакого наказания. Но они умеют петь. Этого у них не отнимешь. Даже женщины. Под вечер все рассаживаются на земле в круг и поют. Один из старших запевает, и все подхватывают. Они умеют также плясать и играть. Он скакал со мной дни и ночи. Нечего было есть. Мы собирали в лесу грибы. Однажды он привязал коня к дереву, меня - к коню, а сам отправился искать пищу. Стали сверкать молнии. Загремело. Я пыталась освободиться, но когда они привязывают - это намертво. Лошадь тоже испугалась, стала брыкаться и ржать. Он вернулся с кабаном. Я не хотела есть. Он его жарил, но мясо осталось полусырым. У них едят мясо жесткое, как камень, и полное крови. Мне душу выворачивало от рвоты, а он совал мне в рот эту мерзость. Там мужья добры к своим женам, но все равно колотят их. Когда казак перестает бить жену, это значит, что больше не любит ее. Колотит он ее не в доме, а на улице. Лупит ее и переговаривается с соседями. Там все мужчины с бородами, как евреи, да не будет это сравнимо!
Так на чем я остановилась? Привозит, значит, он меня в станицу, а я не умею по-ихнему разговаривать. У меня уже отросли волосы, но не такие длинные, как у них... Все собрались и смотрят, как он меня отвязывает от лошади. Подходит старуха в штанах, страшная - настоящая ведьма, и давай реветь и плеваться. Это его мать. Она машет на него кулаком, а он отгоняет ее нагайкой. Прибегает молодая, его жена. Все кричат, все бранятся, а я стою, как истукан, оборванная и босая, отощавшая - полумертвая. Не понимаю их языка, но они тычут в меня пальцами и выражение их лиц такое, как будто они говорят: "зачем тебе эта дохлятина?". Приходят смотреть на меня, как на диковину. Я стала шептать предсмертную молитву. Что помнит баба? "Шма Исраэль", "Перстами Твоими" - одну две молитвы, и обчелся. Обращаюсь к Всевышнему на идиш. - Он понимает любой язык. - "Отец в небесах, возьми меня! Чем такая жизнь, уж лучше смерть". Но когда хочешь умереть, не умрешь. И вот меня взяли в дом и послали пасти гусей. А над ним они устроили суд. Молодые хотели отрубить ему голову, но старые заступились.
Что?.. Нет, у меня не было детей. Еще этого мне не хватало! Другая - у той были мальчишки, и они любили меня больше своей матери. Когда она впадала в ярость, и его при этом не было, то колотила меня до крови. Потом добрела и подносила мне миску с варевом. Я не хотела есть трефного, но что поделаешь! Меня то и дело рвало. Что такое еврей, там вообще не знают. Они ведут себя, как дикари. Когда хотят купаться, идут во двор. Он льет из шайки воду на нее, а она - на него. При этом переговариваются с соседями. Когда закалывают свинью, это у них целый праздник. Не отрубают голову, а колют штыком. Это делают мужчины, женщины, дети. Мать подставляет горшок и собирает кровь...
Со временем они ко мне подобрели. Все подобрели. Даже старая ведьма. Я научилась немного их языку, а они - еврейскому. Она поссорилась с невесткой и стала подъезжать ко мне. Понимала я одно слово из десяти, но она хныкала и тараторила. Все уши мне прожужжала. Жаловалась, что ей не дают есть. Она лежала на охапке соломы, и черви ели ее заживо. Зубов, чтобы жевать у нее не было. Сын совсем забыл о ней. Я приносила ей, что могла. Перед смертью она подозвала меня и подарила браслет. Я его хорошенько спрятала. Узнай об этом невестка, она бы меня загрызла.
С тех пор как я попала туда, у меня было лишь одно желание - убежать. Но как из степи убежишь? Повсюду рыскают дикие звери. И потом откуда мне знать дорогу? Летом так жарко, что земля под ногами горит, а зимой снег лежит толстенным слоем. У меня не было ни одежды, ни денег. Были бы даже деньги, за них там много не купишь. Но все же я не забыла, что я еврейка. Как только открывала глаза, тут же говорила "Мойдэ ани" . Он спрашивал: что ты бормочешь? А я отвечала: не твое дело! Знала бы я их язык, могла бы уговорить их стать евреями. Они откровенно заявляли: мы хотим стать евреями! Будь я мужчиной, получилось бы что-нибудь. Но какое значение имеет женщина? Ведь сама я толком не знаю, что и как. Они справляют свои праздники, но все у них шиворот навыворот. Когда у священника умирает жена, он тут же должен взять другую. Иначе он не имеет права проповедовать. Когда у них пост, нельзя есть молочного, - только одну капусту да кипяток. У них есть все, кроме соли и вина, которые ценятся наравне с золотом. Все было бы еще терпимо, если бы не мухи да саранча, которые налетают, как когда-то в Египте, и от них получают разные болезни...
- И как же вы ушли от них?
- Ушла, и все. Какая разница? Мне приснилась моя мама. Она велела мне бежать. Явился туда татарин, и я потихоньку дала ему старухин браслет. Он отдал мне, что имел - бешмет, чувяки - так называются их башмаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32