Им пользуются честные убийцы из КГБ - так по крайней мере сообщил мне Моше. Они любят его за небольшие размеры - пистолет свободно умещается в кармане - и большую прицельную точность до двадцати футов. Еще факты: мы одни. Жена и сыновья молятся справедливому и милосердному Богу. А вот еще: забавная штучка на конце ствола. Называется глушитель. Никто не услышит, как я вас убью. Ну так что скажете насчет своих шансов?
- Они невелики, - ответил Пол, а сам подумал, что с каждой минутой положение становится все хуже и хуже. У Майлза сильно дрожала рука - та, что сжимала «Агран-2000». - За что? - спросил Пол.
Сначала он решил, что Майлз его не услышал, потому что прислушивался к чему-то еще. Адвокат встал, подошел к окну и выглянул из-за шторы, не забывая при этом держать его на мушке.
- Вы видели кого-нибудь на улице?
- Что значит «кого-нибудь»?
- То самое и значит... Видели кого-нибудь без кипы? Хотя не важно... не имеет значения.
Майлз вернулся на место и сел за стол.
- Так за что? - повторил свой вопрос Пол.
- За что? Вы спрашиваете, как ребенок, который задает свои четыре вопроса за пасхальным столом. Сами-то как считаете?
- За деньги.
- За деньги... Это часть проблемы. Вы когда-нибудь на что-нибудь ставили?
- Не понял.
- Когда-нибудь играли? Подозреваю, что нет. Глупо было спрашивать. Игра - это, видимо, против кодекса актуария. Помните несгибаемых «Буффало Биллз» 1990 года?
Пол чувствовал, с каким трудом шевелились его мозги под прицелом пистолета.
- Мой первый грандиозный прокол. Ставки делаешь, если хватает духу. Если просто знаешь. И никаких надоедливых очков. Но чтобы выиграть однажды, приходится ставить три раза. Тогда я был уверен. Я знал. Моя религия предписывает одно ритуальное омовение в году. Это оно как раз и было.
- И вы проиграли.
- Н-да... Так вы уверены, что никого не видели, Пол? Может быть, кто-нибудь проезжал мимо дома?
- Нет.
- Это хорошо.
- Значит, вы утверждаете, что ставите по тридцаточке. Просто ради интереса?
- Признаюсь, слукавил. Ставить по тридцать тысяч гораздо интереснее. Хотите расскажу, как я начал? Как-то днем сидел у телефона и ждал. Знаете чего?
- Нет.
- Вот и я не знал. Так... чего-нибудь. Раздался звонок. Мне сказали: мистер Гольдштейн, сегодня ваш день. Это была рекламная служба Дельфийского оракула поколения И-эс-пи-эн. Человеку звонят по выборке, и в первый раз абсолютно бесплатно, чтобы он убедился, какие они замечательные предсказатели. Что ж, тогда они попали. Я выиграл. И во второй раз тоже. В этом-то и вся беда! Начинаешь ощущать себя всемогущим. Забываешь, что это не твоя прерогатива, а Того, Кто на небесах. Пришлось наладить подпольную экономику - я тратил больше, чем имел.
На улице завели машину. Майлз резко повернул голову в сторону окна. Сжимавшие пистолет пальцы сразу побелели.
- Это всего лишь автомобиль, - успокоил его Пол.
- «Всего лишь автомобиль», - эхом отозвался адвокат. - Но на субботнюю службу все ходят пешком. - Одним глазом он смотрел на Пола, а другой не сводил с окна, пока шум мотора не замер в конце улицы.
- Вы кого-нибудь ждете?
- Да. Кое-кого жду, правда, не знаю когда. Должно быть, скоро.
Майлз закрыл глаза и вытер лоб.
- Мой букмекер не слишком охотно шел навстречу, если не получал денег. Как вы считаете, каковы были мои шансы на то, что он скажет: «Нет проблем, парень», и простит мне долг? Ну-ка прикиньте цифры.
- Я не знаю. - Пол продолжал отвечать, словно они сидели в машине в Нью-Джерси и трепались по пустякам. Словно ему в голову не целились из миниатюрного пистолета русских кагэбэшников. И все ждал, когда ему в голову придет что-нибудь гениальное.
- Не знаете? Ай-ай-ай... Вы же с ним знакомы. Это Моше, российский бизнесмен. Кстати, с колумбийцами он ведет не так уж много дел. Они ему ни к чему. Моше и так неплохо живет, принимая от меня ставки.
Пол вспомнил подслушанный в туалете разговор: про Венцеля, долг и ВНП Словакии. И как рассмеялись за дверью кабинки те двое.
- Кстати, знаете, как русские называют колумбийцев?
Пол мотнул головой.
- Любителями. - Майлз улыбнулся и снова вытер лоб. - Помните, на складе Моше назвал меня любимым еврейским адвокатом?
- Да.
- Это потому, что другие адвокаты-евреи берут у него деньги. А я составляю исключение. Можно сказать, я - его любимая дойная коровка. Беда в том, что у меня не было той суммы, которую я задолжал. Так каковы были мои шансы выкрутиться?
Пол подсчитывал совсем иные шансы: каково расстояние до двери и сколько времени потребуется на то, чтобы преодолеть коридор, если все-таки удастся выскочить из кабинета.
- Но вы же до сих пор в порядке.
- Да, я до сих пор в порядке. Человека посещают то горести, то удачи. Мне требовалось и то и другое. Я воздел руки и ждал манны небесной. И она была мне дана.
- Как это?
- А вот так. Именно это я пытаюсь вам втолковать. - Ствол пистолета продолжал ходить ходуном. И каждый раз, когда он уклонялся от цели, адвокат застенчиво улыбался и пытался снова навести его на Пола.
- Вы не хотите меня убивать, - сказал Пол.
- Не хочу? Очень странно. В самом деле странно. Я снова угодил головой в петлю. Но я боюсь не вас. Вы - всего лишь досадное недоразумение. Но те негодяи с «узи» и керосином... Вот что меня тревожит. Они обыскали мою машину и знают, где меня найти. Чуют кровь. Начинают связывать одно с другим. И они все ближе.
- Что связывать?
- Быть может, по сравнению с русскими они в самом деле любители. Но не настолько. Назовем их следующим по уровню подразделением. Так что я спекся.
Майлз в самом деле выглядел так, будто его поджарили. Лицо его было покрыто испариной, и Пол невольно подумал: а его палец на спусковом крючке - такой же липкий? Не соскользнет?
- Не понимаю, - проговорил он.
- Еще бы.
- Те бандиты на болоте... Вы говорили, что это люди Мануэля Риохаса. Что они имеют против вас?
- Как вы считаете, есть шансы, что малютка Пол когда-нибудь это вычислит? Скажем так: ни одно хорошее дело не остается безнаказанным.
- Хорошее?..
- О'кей, пусть будет плохое.
- Не понимаю...
- «Тот, кто спасает одного ребенка, спасает собственную задницу».
Майлз изъяснялся какими-то обрывками. Пол не успевал за его мыслью и отчаянно пытался соединить и склеить эти путаные реплики воедино.
- Так вы сказали, что Джоанна и Джоэль в порядке? - Адвокат солгал, что звонил Марии. Он мог обмануть и в другом. - В самом деле в порядке?
Майлзу понадобилось несколько мгновений, чтобы сосредоточиться и понять, какой вопрос ему задали.
- Конечно, - ответил он. - При данных обстоятельствах - да. Извините за жену и девочку. Не моя вина, что так вышло. Этого не должно было произойти. Ничем не могу вам помочь. Хотел бы, но не могу.
- Майлз...
- Стоп! - Адвокат помахал пистолетом. - Моя очередь спрашивать. У меня последний вопрос. Честно, последний. И даже не актуарный. Приготовили ручку?
Пол готовился броситься к двери. Или к столу. Надо выбирать одно направление из двух. Терять было нечего.
- Знаете, какой грех считается в ортодоксальном иудаизме самым страшным? Разумеется, если не считать женитьбы на шиксе.
- Нет.
- Конечно, откуда вам.
Пол сумел преодолеть всего лишь полпути до стола, когда пуля вылетела из дула, пробила свод черепа, под которым гнездились память и общественное сознание, вышла из шеи и угодила в «Статутное право нью-йоркской недвижимости». Пол рванулся в сторону Майлза, решив, что в этом будет элемент неожиданности.
Но ничего подобного от Майлза он не ожидал.
Так какой самый страшный грех в ортодоксальном иудаизме?
Явно не убийство.
Нет.
Майлз пообещал жене, что, поговорив с Полом, он подольше и как следует отдохнет.
И сдержал свое слово.
Глава 29
В тот день Джоанне предоставили редкую возможность: покормив Джоэль, укачать ее, а потом сидеть и любоваться ребенком.
Когда она вернулась в свою комнату, Маруха и Беатрис исчезли.
До этого ей приходилось слышать всякие разговоры: что-то носилось в воздухе. Говорили то ли об обмене пленными, то ли о прямом денежном выкупе. Когда в последний раз Маруха видела по телевизору своего мужа, он намекал на ее скорое освобождение.
Джоанна застала Маруху, когда та молилась, перебирая четки. Их вырезал из пробки Томас - партизан с печальными глазами, тайно верующий в Бога. Он подарил их Марухе после того, как она попросила у него Библию.
А тот, кого называли el doctor и который, словно добросовестный консьерж, совершающий обходы, регулярно посещал их комнату, подмигнул Марухе и Беатрис и сказал, что им в скором времени придется совершить небольшое путешествие.
Джоанна испытывала двойственные чувства. С одной стороны, радовалась за Маруху и Беатрис, которые стали ей как сестры. Она чувствовала боль людей, которых надолго разлучили с родными.
Но другая ее часть приходила в отчаяние, ревновала и испытывала все возрастающее чувство одиночества.
И вот Маруха и Беатрис исчезли.
После того как ее обитательницы собрались и уехали, комната опустела. Остались только грустные воспоминания. Комната была недавно прибрана - матрац взбит и перевернут, пол подметен. Убогая одежда, которую за время заключения накопили Маруха и Беатрис - подачки от детей, как Беатрис называла своих тюремщиков (они ведь и в самом деле были детьми), - куда-то исчезла. Из двух картонок из-под молока Беатрис соорудила нечто вроде гардероба. Но когда Джоанна заглянула внутрь, то обнаружила там лишь одну майку с эмблемой национальной футбольной команды, которую ей великодушно подарила Маруха.
Она села в уголок и заплакала.
Примерно через час она постучала в дверь и сказала, что хочет поговорить с доктором. Ей открыл Томас, который на этот раз выглядел еще более меланхолично, чем обычно. Охранник никак не ответил на ее просьбу, но через несколько часов к ней постучал и вошел доктор.
- Слушаю. - Он сиял великодушной улыбкой, так не вязавшейся с его ролью тюремщика.
- Где Маруха и Беатрис? - спросила она.
- Хорошие новости. Их отпустили. - Доктор произнес это так, словно все время хлопотал за своих пленниц.
- Ах вот как! Замечательно! - воскликнула Джоанна.
- Да. Теперь очередь за вами. - Улыбка доктора стала еще ослепительнее.
Джоанна заставила себя поверить его словам.
- А ребенок?
- Разумеется. Дети принадлежат своим матерям.
- А как насчет Роландо?
Доктор сделал вид, что не слышал ее вопроса. И обвел взглядом убогую обстановку.
- Вам стало просторнее?
Джоанна кивнула.
- Вот и хорошо.
* * *
В первую ночь своей новой эры - без подруг - Джоанне никак не удавалось уснуть. Матрац, который раньше был тесным и успокаивающе теплым, теперь казался неуютно пустым и ледяным. В воздухе витал непонятный тошнотворный запах. Джоанна чувствовала жажду общения, которая вскоре обернулась самой обычной жаждой.
Она постучала в дверь и попросила воды.
Ей открыла охранница с длинными темными волосами. Она смотрела телевизор - передавали последние известия: смуглая ведущая зачитывала новости по бумажке.
Отлучившись за водой, охранница не забыла выключить телевизор.
Теплая вода с кисловатым привкусом не принесла облегчения. Джоанна так и не сумела заснуть, лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Там, на штукатурке, Беатрис нарисовала фломастером множество звезд. Таким образом она хотела раздвинуть стены тюрьмы и создать трогательную иллюзию свободы.
Джоанна зарылась головой в матрац, эгоистично желая, чтобы ее бывшая сокамерница снова оказалась рядом.
Этот запах... Что же это такое?
Теперь он показался сильнее. Джоанна решила, что запах исходил от матраца, на котором она спала или, вернее, пыталась уснуть. В своей неуклюжей попытке навести чистоту ее тюремщики перевернули матрац, и теперь она лежала на той стороне, которая все время находилась на грязном полу. И еще ощущалось отсутствие запаха - знакомого запаха недостающих подруг.
Джоанна встала и перевернула матрац на прежнюю сторону.
Сначала она ничего не заметила.
В комнате было слишком темно. Надо было, чтобы глаза привыкли к черноте. И еще сообразить, что запах не пропал, а многократно усилился.
Она повернулась на левый бок, на правый. Перевернулась. Уткнулась лицом в скользкую пену, и ее чуть не стошнило.
Джоанна резко села и посмотрела на матрац. То, что она увидела, напоминало цветной тест Роршака: из света и тени проступал пугающий образ.
Кровь. Большое, расплывшееся пятно.
Совсем не такое, какое остается, когда немного порежешься или разобьешь нос. Отнюдь. Это пятно было размером чуть ли не с голову.
Джоанна закрыла глаза и дотронулась пальцем до середины ржавого, бурого пятна. Оно оказалось влажным на ощупь, как земля в погребе. Джоанна посмотрела на кончик пальца - он побурел.
Она с трудом встала и, обуреваемая растущей паникой, поплелась по комнате.
Яростно постучала в дверь.
Открыл снова Томас. Джоанна хотела назвать их по именам, бросить обвинение в лицо тюремщику.
И вдруг заметила предмет, который свешивался у него из кармана.
Это были четки - те самые, пробковые, подаренные Марухе. Она поклялась хранить их вечно, как символ веры, надежды и жизни взаперти.
Джоанна дождалась, пока он захлопнет дверь, а затем рухнула на пол, закрыла лицо ладонями и горько разрыдалась.
* * *
Они поняли, что она все знает.
О Марухе и Беатрис.
Наверное, догадались по тому, как она вскакивала, когда они отпирали дверь, или отпрыгивала, если приближались хоть на фут. А Джоанна невольно гадала, кто из них спустил курок или всадил нож. Томас, который в эти дни хандрил сильнее обычного? Или Пуэнто, наставивший автомат на Джоэль, когда девочка болела воспалением легких и плакала? Или оба?
Джоанна окончательно убедилась, что ее тюремщики догадались, когда к ней пришел доктор и извинился за то, что ее придется приковать к стене.
Он очень сожалеет, объяснил он, но это для ее же собственного блага.
- Если начнет стрелять патруль USDF, вы будете в большей безопасности.
Джоанна только раз попросила этого не делать. Доктор пожал плечами и сказал, что такие решения не в его власти. И вообще это только на ночь.
Один конец цепи они приковали к давно не работающему радиатору, а другой - к ее ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37