– Зачем нам ехать так далеко? Почему не остаться здесь? – спросила Пруденс, собирая с тарелки засахаренные ягодки смородины.
Гидеон нахмурился.
– Я собирался поехать в Оксфорд, – ответил он.
– Но вы могли бы изменить свое намерение, – возразила Пруденс, насмешливо глядя на него. И тут подумала, что по какой-то причине он не может этого сделать. Словно угадав ее мысли, он сказал:
– Я никогда не меняю своих решений.
– Из принципа? Или вам это просто необходимо?
Он неторопливо добавил сахару в кофе.
– Необходимо, – ответил Гидеон, глядя на нее с печальной улыбкой. – Вы считаете меня очень негибким и педантичным?
Она кивнула и отпила глоток кофе.
– Именно так. И буду это иметь в виду при выборе для вас подходящей партии. Некоторые женщины высоко ценят мужчин, не меняющих своего решения ни при каких обстоятельствах.
– Но мне почему-то кажется, вы к их числу не относитесь, – заметил Гидеон, принявшись за булочку со смородиной.
– Время покажет, – ответила Пруденс с прохладной улыбкой и тоже отломила кусочек от булочки.
– Все утро мы обсуждаем мои недостатки, – заметил Гидеон. – А я надеялся приятно провести день и получше узнать друг друга.
– Но разве не этим мы занимаемся? Я имею в виду недостатки и все остальное, – спросила она. – Что же касается адвоката Беркли, который собирается меня атаковать, то, я полагаю, вам следовало бы задать мне побольше каверзных вопросов, которые можно от него ожидать: это помогло бы мне на суде.
– Такую тактику я и собираюсь избрать, – согласился Гидеон, – но как только начинаю задавать вам неприятные вопросы, вы набрасываетесь на меня, как рой разозленных ос.
– Я просто не поняла, что это ваша тактика, что вопросы, которые вы задаете, не отражают вашей точки зрения. Впредь учту это обстоятельство и буду отвечать должным образом.
Гидеон отставил кофейную чашку и удобнее уселся в глубоком кожаном кресле. В комнате с низким потолком царил полумрак. Ромбовидные окна почти не пропускали солнечного света. И все же он заметил, сколь богатого оттенка ее медные волосы и как блестят зеленые глаза на безупречно гладком лице.
– Отвечая на ранее заданный вам вопрос, – сказал Гидеон, – я подумал и решил, что внешность женщины для меня очень важна.
Пруденс поставила на стол свою чашку.
– Она должна быть красивой?
Он покачал головой.
– Нет, вовсе нет. Скорее интересной... необычной.
– Ясно.
– Не желаете это записать?
– У меня очень маленькая записная книжка.
Ей хотелось испепелить его взглядом и одновременно осчастливить улыбкой. Но инстинкт подсказал, что не стоит делать ни того ни другого, если она не хочет утратить бдительность. Он пытался вовлечь ее в эту странную игру, искушал. Это не было ни прямой попыткой обольщения, ни банальным флиртом. Скорее замаскированным приглашением принять участие в играх. И едва слышный внутренний голос, на который она старалась не обращать внимания, спрашивал: а почему бы и нет?
Однако ответ на этот вопрос был ясен как день. Она... и ее сестры... они нуждались в профессиональных услугах этого человека.
Не оставалось места ни для чего, кроме чисто деловых отношений с адвокатом. К тому же, напомнила она себе, он ей совсем не нравился.
Гидеон понял, что не удастся вызвать Пруденс на откровенность, и спросил равнодушно:
– Готовы продолжить путь?
Он поднялся, нашарил в кармане горсть монет и бросил на стол.
– Если наш пункт назначения Оксфорд, то да, – ответила Пруденс.
– Там нас ждет множество развлечений, – пообещал он и двинулся к двери, навстречу яркому, солнечному дню. – Я на удивление хорошо помню свои спортивные успехи, хотя прошло около двадцати лет.
Он вздохнул. Пруденс не ответила, только сжала губы. Он, видимо, напрашивался на комплимент, но так и не дождался его.
– Не думаю, что мне нужен этот мех, – заметила Пруденс, когда они вернулись к машине. Она сложила манто и повесила на спинку сиденья.
– Но вам понадобятся капюшон и очки, – сказал Гидеон, надевая свои автомобильные очки. – А через несколько минут, как только мы окажемся на дороге, открытой всем ветрам, вы поймете, что манто вам тоже не помешает.
Он надел пальто и переключил внимание на зажигание. После нескольких поворотов ручки машина ожила, и он тотчас же отложил ручку и сел за руль, сказав с показной бодростью, которой вовсе не ощущал:
– Все вверх и вверх.
– Далеко это отсюда?
– Примерно двадцать миль. Мы должны проехать это расстояние за час или час с лишним. Дорога хорошая.
Пруденс застегнула капюшон под подбородком, размышляя о том, что не может разделить его энтузиазм при мысли о езде по ухабистым дорогам на предельной скорости. Она набросила на плечи меховое манто, ветер свистел в ушах. Обратный путь представлялся ей в мрачном свете. Когда они выедут из Оксфорда, солнце уже будет клониться к закату и станет еще холоднее. Гидеон между тем что-то весело напевал.
– Вы днем всегда свободны? – спросила она. Гидеон прекратил пение.
– Если только не нахожусь в суде или на деловом совещании, – ответил он. – А в чем дело?
– Обычно мы устраиваем домашние приемы с целью представить друг другу кажущиеся нам перспективными пары. Может быть, вы пожелаете как-нибудь днем заглянуть к нам?
Просто терьер, вцепившийся в кость, подумал он, иначе ее не назовешь.
И со вздохом покорился неизбежному.
– А у вас есть еще какие-нибудь кандидатуры, кроме Агнсс-Как-Там-Ее-Зовут?
– Харгейт, – ответила Пруденс. – Напрасно вы отказались хотя бы познакомиться с ней. Она бы вам очень понравилась. Даже не пожелали выслушать меня.
– Интуиция меня никогда не подводит, – возразил он. – Едва вы заговорили о ней, как я сразу понял, что она мне не подойдет.
– Странно, откуда такая уверенность? – с нотками раздражения в тоне произнесла Пруденс.
– Просто уверен, и все.
Пруденс снова раскрыла свою записную книжку, пробежала глазами несколько имен, которые были выбраны ее сестрами и ею самой.
– Ладно. Сделаем еще одну попытку. Возможно, вам понравится Лаванда Райли. Я приглашу ее к нам на среду, если этот день вас устроит.
– Нет, – решительно заявил он.
– Нет, потому что в среду вы заняты?
– Нет, потому что меня не может заинтересовать Лаванда Райли.
– Но откуда вы знаете? Я ведь и словом о ней не обмолвилась.
Раздражение Пруденс росло.
– Мне вполне достаточно имени. Я не сказал, но имя для меня очень важно. Запишите это в свою книжечку. Я просто не смог бы жить с женщиной, которую зовут Лаванда.
– Какая нелепость! Вы можете называть ее ласкательным именем. Или уменьшительным.
– Мне претит сама мысль об этом. К тому же остальные будут называть ее Лавандой. И мне никогда не избавиться от этого дурацкого имени.
– Все ваши возражения не имеют ни малейшего смысла. Пруденс вдруг замолчала, подумав о том, что, сама того не желая, стала мишенью насмешек. Но похоже было, что он вовсе не нуждается в поощрении. Он упрямо продолжал, не обращая внимания на ее ледяное молчание:
– Мне нравятся имена, созвучные добродетелям, например Хоуп...
– Хоуп значит «надежда», а надежда – не добродетель, – огрызнулась Пруденс.
– Если женщина по своей натуре никогда не теряет надежды, это своего рода добродетель, – возразил он. – Или же Честити – милосердие. Прекрасное имя. Еще мне нравится имя Пейшнс – терпение. И конечно же, Пруденс. Твердость, надежность, осмотрительность. В одном имени столько добродетелей.
Пруденс с трудом сдержала смех. Он посмотрел на нее с улыбкой.
– Вам смешно. У вас блестят глаза.
– Вы не можете видеть выражения моих глаз за толстыми стеклами очков.
– Но представить могу – ваши губы подрагивают, а это значит, и глаза искрятся весельем. Я не раз это замечал.
– В вашем обществе мне не до веселья. С самой первой нашей встречи. Так что это замечание неуместно.
– Хотел сделать вам комплимент. – В его голосе прозвучала досада.
– Он оказался бы пустым и бессмысленным. – Пруденс укуталась в манто: машина набирала скорость, и ветер снова засвистел в ушах.
– Вы очень упрямы, – сказал сэр Гидеон. – Я надеялся, что мы проведем восхитительный день, но вы делаете все, чтобы его испортить.
Пруденс повернулась к нему:
– Ах, вы собирались провести восхитительный день на природе! Не предупредив об этом меня. Не подумав о том, что у меня свои планы. А теперь вините меня в том, что я испортила вам день. Вы ведь сказали, что мы поработаем над нашим делом.
– Именно этим мы и занимаемся, но все идет не так, как хотелось бы, – произнес сэр Гидеон. – Я думал, в неформальной обстановке вы расслабитесь, будете самой собой, и я увижу другую сторону вашей личности. Если, конечно она существует. Если же нет, то день напрасно потерян.
Немного помолчав, Пруденс сказала:
– Конечно, существует. Но зачем она вам?
– Чтобы выиграть дело, – ответил он просто. – На свидетельском месте мне нужна добрая, умная, сострадающая Пруденс Дункан. Вы можете быть такой?
Наступило молчание. Пруденс погрузилась в раздумье, отметив, что Гидеон тоже думает о чем-то своем. Тут Пруденс осенило. Почему она противилась его обаянию, ведь Гидеон изо всех сил старался ее рассмешить, позабавить? И это напрямую было связано с их делом. Но упрямство ее не знает границ.
Наконец Гидеон прервал затянувшееся молчание:
– Прекрасный день. Нас ждет восхитительный ленч и покойная прогулка по реке. На обратном пути пообедаем Хенли, а когда сядем в машину, будете спать, завернувшись в свои меха. Как вам мой план?
– Он великолепен, – ответила Пруденс, чувствуя, как напряжение покидает ее. – Если обещаете не злить меня, покажу вам свою другую сторону.
– Не могу обещать, – возразил Гидеон, с улыбкой покачиваясь к пей. – Иногда это неизбежно. Позвольте мне указать свое мнение, если что-то пойдет не так.
– Ладно, – согласилась Пруденс. – Но не сегодня. А если я попрошу выслушать кое-что о нашем деле. Обсуждать ничего не будем, только выслушайте меня и подумайте о том, что следует делать.
– Давайте.
– Мой отец выступит в суде свидетелем в пользу Беркли скажет о нем пару дружеских слов.
Гидеон никак не отреагировал на ее заявление, лишь кивнул.
– Неужели вы не понимаете, как это ужасно.
– Пока не понимаю.
– Но ведь вам придется нападать на отца.
– Попытаюсь сделать так, чтобы он усомнился в непогрешимости друзей.
– Но вы не обидите отца?
– Нет, если в этом не будет необходимости.
Пруденс пыталась осмыслить его слова. Его тон был таким обыденным и равнодушным, несмотря на ужасную, чудовищную перспективу.
– Боюсь, как бы он не узнал меня или мой голос, – сказала она через минуту. – Не уверена, что смогу изменить его до такой степени, чтобы он стал неузнаваем даже для отца.
– Что вы задумали? – спросил он с любопытством.
Пруденс хмыкнула. Она и сестры решили, что она попытается говорить так, как пыталась говорить Честити при встрече с их первой клиенткой. Этот тон был анонимным, безликим, как и само их посредническое предприятие.
– О, но я... из Парижа. Во Франции... мы не задаем леди... дамам такой вопросы. Ви понимаеть? Эта «Леди Мейфэра», она вполне респектабельна. Вы называть это достойный, уважаемый?
– А вы сумеете сохранить этот акцент достаточно долго? – смеясь, спросил Гидеон.
– Почему бы и нет? – спросила Пруденс непринужденно. – Мой французский вполне хорош для того, чтобы говорить на этой смеси двух языков и все же сделать так, чтобы меня понимали. Я подумала, что это хорошая мысль.
– Таинственная французская дама под вуалью... – задумчиво произнес Гидеон. – Конечно, это их заинтригует. К тому же вы можете таким образом вызвать к себе симпатию. Обычный англичанин всегда поддастся очарованию чего-то... Как бы это назвать? Пожалуй, раскованностью француженок. И тогда присяжные могут проявить большую снисходительность ко всему, что напечатано в «Леди Мейфэра», раз это будет высказано иностранкой, от которой можно ожидать любых сюрпризов.
– Да, такая стратегия всегда окупится, – промолвила Пруденс.
– Это сработает, если вы сумеете сохранить вашу манеру речи, столкнувшись с самыми безжалостными вопросами.
– Я попрактикуюсь с сестрами, – пообещала Пруденс.
– Все будет зависеть от того, удастся ли вам остаться неузнанной во время процесса, – напомнил он ей. – Как я уже говорил, обвинение сделает все возможное, чтобы выяснить, кто вы. Не исключено, что они уже работают в этом направлении.
– На следующей неделе мы будем знать, поступали ли странные запросы в местах распространения газеты «Леди Мейфэра».
– Разумно, – похвалил он. – А что еще?
Пруденс потянулась к своей муфте, чтобы извлечь записку графа Беркли, и прочла ее вслух.
– Она не датирована, но ясно, что написана очень давно.
– Этого недостаточно, – заявил Гидеон. – Найдите расписание и даты выплат, узнайте, что покупал ваш отец. Я не смогу разоблачить этих негодяев без неопровержимых улик.
– Вы могли бы прямо спросить об этом графа, – сказала Пруденс, внутренне возмутившись, когда он так резко и безапелляционно осудил то, о чем, казалось, они уже договорились. – Можно бы его слегка потрясти.
Он покачал головой:
– Нет, этого мало даже для того, чтобы начать разговор. Вам придется рыть глубже.
– У меня есть доверенность на осмотр банковских бумаг отца. В понедельник займусь этим.
– Как вы ее заполучили? – с удивлением спросил Гидеон. Пруденс плотнее запахнула манто, просто зарылась в него и подняла воротник.
– Это фокус. Не могу им гордиться, и не стоит о нем говорить.
– Как вам будет угодно, – не колеблясь, согласился сэр Гидеон. – Вы замерзли?
На этот раз в его голосе прозвучало искреннее беспокойство.
– Немножко, – призналась Пруденс.
– Меньше чем через полчаса будем на месте. Видите шпили зданий?
Он жестом показал на едва заметные на горизонте шпили Оксфорда, поблескивавшие в долине под ними.
– Как ни странно, – заметила Пруденс, решительно отбросив невеселые мысли, – я никогда не была в Оксфорде. В Кембридже была, а в Оксфорде нет.
– Я предпочитаю Оксфорд, но, возможно, потому что предубежден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38