Если так, то заверяю вас, что я признательна вам за попытку, но в ней нет необходимости.
– Ваши слова означают, что либо я не преуспел в изысканности, либо вы не верите в свою привлекательность.
– Не думаю, что это подходящая тема для беседы, ваше сиятельство.
– Вы даете мне понять, что моя попытка быть любезным потерпела полное фиаско.
– Вам не следовало и пытаться. Или я опять чересчур откровенна?
Граф ничего не ответил. Джиллиана взглянула на него краем глаза и заметила, что теперь он тоже повернулся и любуется пейзажем.
Она не возражала против того, чтобы он задавал ей вопросы, но что было странным в их разговоре – это отсутствие надлежащих вопросов. Граф не спрашивал Джиллиану об Арабелле. Не выражал ни малейшего интереса, словно его будущая жена была для него не важнее одной из каминных решеток или фресок на потолке.
Но и Джиллиана не спешила сообщить ему те сведения, которые, вероятно, должна была бы сообщить. Если б она была по-настоящему предана Арабелле, она бы поторопилась объяснить графу, что у Арабеллы зачастую на уме более важные мысли, чем то, где находится ее компаньонка. Еще она могла бы перечислить качества, которые сделают Арабеллу вполне приемлемой женой. Ее любовь к чтению, например, – правда, предпочитает она медицинские книги. А уж то, что Арабелла равнодушна к модной одежде, позволит ему сэкономить немало средств на модистках. Но Джиллиана ничего этого не сказала, продолжая, как и он, хранить молчание.
– Вы не любите модные вещи, мисс Камерон? – неожиданно спросил граф.
– Люблю, – ответила она.
Он бросил взгляд на окна гостиной Арабеллы.
– Но вы намеренно покинули комнату, где работали швеи. Почему?
– Возможно, моя нелюбовь к толпе больше, чем любовь к одежде.
– Я тоже стараюсь избегать людей, – заметил он.
Удивленная, Джиллиана взглянула на него.
– Как нелюбезно с вашей стороны.
Граф улыбнулся.
– Вы так думаете? Люди в целом сильно разочаровывают меня. Наука же, напротив, не разочаровывает никогда. Я могу точно взвесить и определить составляющие эксперимента, знаю данные на входе и на выходе. Люди же редко бывают настолько понятны.
– Однако эксперимент не может обнять вас, не может улыбнуться вам или поздравить с удачным днем. Математическое уравнение не может дать вам любви.
– Но математическое уравнение не может наскучить мне, мисс Камерон.
– Тогда, думаю, вам лучше оставить меня, – сказала Джиллиана, чувствуя какую-то нелепую беспечность. – Пока я вам не наскучила.
– Кажется, теперь я вызвал ваше раздражение? Вы мне скажете? Или оставите это при себе?
Граф положил ладони на перила рядом с ее руками, настолько близко, что она ощутила их тепло.
Интересно, чтобы она почувствовала, если бы положила свою ладонь поверх его руки?
Джиллиана отступила в сторону.
– Полагаю, мне лучше уйти, ваше сиятельство.
– Почему?
Его взгляд был прямым и пронизывающим. Она крепко сжала губы, чтобы не выдать их дрожи. Он прекрасно знает почему.
– Вы скоро женитесь, ваше сиятельство.
– В самом деле, мисс Камерон, и как мудро с вашей стороны напомнить мне об этом. Вы всегда такая правильная?
– Всегда, ваше сиятельство.
Несколько долгих мгновений они просто смотрели друг на друга. Потом граф повернулся и, не сказав больше ни слова, зашагал с террасы, оставив Джиллиану в одиночестве, нетронутую и незапятнанную, по крайней мере в данной ситуации. Его благоразумие спасло ее, когда ее желания, похоже, взывали совсем к иному.
Три года назад она с готовностью пошла на свою погибель, наслаждаясь каждой ее минутой, ничуть не испуганная актом любви Она испытала восторг, а не отвращение. Она обожала каждую ласку, каждое прикосновение, каждую волну трепета и каждый вздох. Как утверждал ее возлюбленный, она была очень страстной женщиной, и она не стыдилась этого, она испытывала лишь удовольствие.
Но неужели она каким-то образом выдала свою искушенность? Неужели у нее какой-то особый взгляд? Может ли мужчина, глядя на нее, понять, что она ни девственна, ни невинна? Может ли заподозрить, что она готова к интрижкам? Неужели ее походка более развязна, чем у других женщин? Или то, как она ведет себя, каким-то образом сообщает мужчине, что она не прочь оказаться в его постели?
Или просто любой мужчина видит в каждой женщине вызов? Стену, которую нужно преодолеть, неприступную крепость, которую он должен покорить?
Если так, то тогда ей, пожалуй, стоит быть больше похожей на Арабеллу Возможно, ей следует повнимательнее присмотреться, как та ведет себя, без малейших усилий отвергая всяческое общение с мужчинами.
И наверное, ей надо избегать графа Стрейтерна любой ценой.
У двери он оглянулся на нее. Джиллиана стояла, устремив взгляд на простирающуюся впереди лужайку. Как же он ненавидит то, что его здесь окружает! Джиллиане кажется, что это удовольствие – быть владельцем Роузмура. Если бы она только представляла себе всю тяжесть бремени, которое он несет на себе. Но она не посвящена в эту часть его жизни и, если ему повезет, никогда не узнает больше, чем он сам захочет ей рассказать.
Много лет и сил отдал Грант на то, чтобы никакие слухи или домыслы не коснулись Роузмура. Не оттого ли он сбежал в Италию? Не потому что жаждал свободы, а потому что не менее сильно хотел освобождения от почти осязаемой ауры зла, которая так прочно пристала к его отчему дому. А смерть братьев еще усугубила мрачную атмосферу Роузмура.
Каждое мгновение, проведенное Грантом в обществе Арабеллы, только еще больше убеждало его, что он сделал совершенно неправильный выбор и для себя, и для Роузмура. Его неприязнь к Арабелле Фентон возрастала с такой силой, что это удивило его самого. Обычно он не испытывал слишком острых эмоций по отношению к женщине, разве что любопытство, какое сейчас возбуждала в нем Джиллиана Камерон.
Нет, сейчас это было не просто любопытство. Восторг. Удовольствие. С ней он чувствовал себя непринужденнее, словно она прогоняла призраки прошлого и тревоги будущего.
«Оставь ее в покое».
Как, однако, странно, что исполнение этого приказа может оказаться невозможным.
Арабелла наблюдала за ними из окна. Она заметила и вспыхнувшее лицо Джиллианы, и взгляд, которым она проводила графа, когда он уходил. Джиллиана не лучше уличной шлюхи, распущенной женщины, если так поощряет его. Разве она не знает, что стоит женщине улыбнуться мужчине определенным образом, и он тут же сочтет ее потерявшей голову?
Джиллиана должна понять, что ее поступки – как сухие щепки для пламени. Она должна не забывать, что следует вести себя пристойно, с достоинством, которого требует принадлежность к женскому полу. Мужчины могут быть похотливыми животными, женщины же должны повелевать ими. Женщины должны делать мир цивилизованным, должны демонстрировать словом и делом, что люди могут быть созданиями интеллектуальными.
Но станет ли Джиллиана ее слушать? В этом Арабелла сомневалась. Джиллиана изменилась; она стала более раздражительной, все более недовольной своей ролью. Или тут что-то еще?
Своим поведением Грант Роберсон доказывает, что он такой же приземленный, как и любой из его подчиненных, вплоть до младшего конюха или помощника садовника. Такое открытие стало для Арабеллы как разочарованием, так и тайным облегчением. Будь он образцом добродетели, примером для подражания другим мужчинам, у нее не оставалось бы другого выхода, кроме как попытаться смириться с этим браком. Однако Грант оказался столь же далек от добродетели, как и Джиллиана.
Этот союз будет хуже, чем обман; он будет кошмаром.
Глава 10
Все дни двух последующих недель были отмечены каким-то странным чувством ожидания. Каждое утро Джиллиана просыпалась, гадая, закончится ли сегодня это ощущение надвигающейся тревоги. Не станет ли сегодняшний день тем днем, когда она наконец потеряет терпение и выскажет Арабелле, что она избалованная и неблагодарная девчонка? Или скажет доктору Фентону, что ей не нужна очередная лекция по поводу ее поведения или манер, ибо она и без того прекрасно знает, кто она такая. Не наступит ли сегодня тот день, когда она позволит себе вновь чувствовать? Когда она признается хотя бы себе самой, что Грант Роберсон – самый пленительный мужчина из всех, которых она когда-либо знала?
Джиллиана позволила себе несколько секунд помечтать, прежде чем прогнать греховно-счастливые – невозможные – мысли.
Видя растущее раздражение Джиллианы, Арабелла начала наконец входить в свою роль. Она больше не гонялась за Блевинсом из комнаты в комнату, хотя мажордом все еще настороженно поглядывал на нее, когда она появлялась в поле его зрения. Она послушно отстояла свою последнюю примерку и надевала несколько своих новых платьев, не разражаясь тирадами из-за слишком тугого корсета и нелепости новых фасонов, хотя кое в чем Джиллиана склонна была с ней согласиться – воротники были слишком большими, а рукава чересчур пышными у плеч и чересчур узкими от локтя до запястья. И Арабелла больше не появлялась везде и всюду со своей неизменной книгой, хотя по-прежнему предпочитала печатное слово живому общению. Самым поразительным следствием их ежедневных уроков, однако, было услышанное Джиллианой ее замечание графу по поводу красоты весенней природы. Никогда раньше Арабелла не говорила о таких вещах.
В то время как Арабелла постепенно осваивалась с положением графской невесты. Джиллиана вела себя с безупречной благовоспитанностью, ни разу не показав, что с радостью вышла бы из этой своей тщательно прописанной роли. Они с графом, разумеется, встречались за обедом да и во время всех светских раутов, куда она должна была сопровождать Арабеллу. Однако Джиллиана старательно избегала любых обстоятельств, когда бы они с графом могли остаться одни. Не ходила она больше и в его лабораторию.
Она была решительно настроена избегать соблазна.
Глубокие вечерние сумерки спустились на Роузмур. Воздух был насыщен густым ароматом садов и сосен из окружающих лесов. Ночь манила к себе Джиллиану изящным пальчиком, приглашая ее помечтать о лучших днях и более счастливых временах. Мечты, однако, не в состоянии были примирить Джиллиану с тем, что Роберт ее бросил, родители от нее отреклись, а друзья были шокированы ее поведением.
Цена, которую она заплатила за то, чтобы быть свободной в своих чувствах, оказалась слишком высокой.
Джиллиана стояла у окна, глядя, как Роузмур медленно погружается в темноту. Огромный дом был слишком тих. Ей необходимы были суматоха и смятение. Ей требовались шум Эдинбурга, какофония Лондона. Дай ей звуки дома, заполненного людьми, и она будет вполне счастлива.
В Роузмуре нет нужды устилать улицы сеном. Дом слишком огромен, чтобы до его обитателей доносился стук колес кареты по вымощенной камнем подъездной дороге.
Темнота сгустилась, окутывая все вокруг мягким покровом, чтобы графу хорошо спалось. Королевский отдых для мужчины, в чьих жилах течет благородная кровь, мужчины, наделенного такой властью и могуществом, что мир, без сомнения, замирает при упоминании его имени.
Как и она.
Всякий раз, когда Арабелла заговаривала о нем, Джиллиана находила повод, чтобы уйти или заняться чем-то другим. Негоже думать о нем слишком часто, поощрять чувства, которые не дают ей уснуть, вот как сейчас.
Не раз и не два ругала она себя, называла дурой. Но увещевания сознания боролись с более волнующим голосом, который отнюдь не был таким чистым или управляемым высокими мыслями. Этот греховный шепот побуждал ее поспать осмотрительность к дьяволу и быть абсолютно безрассудной.
Значит, вся ее оставшаяся жизнь пройдет в услужении другим в той или иной форме? Теми бездумными юношескими действиями она определила свою судьбу. Она больше не благопристойная молодая дама Эдинбурга. У нее не будет ни дома, ни мужа, ни положения в обществе. Если когда-нибудь в отдаленном будущем она и выйдет замуж, то не ради положения, а просто для стабильности и защиты. И уж конечно, не ради любви. Джиллиана не была даже вполне уверена, что сможет теперь кому-то доверять.
Или, быть может, дело в том, что она не доверяет себе самой? Не в этом ли одна из причин? Если ее суждение в отношении Роберта оказалось ошибочным, то как же она может рискнуть полюбить вновь?
Может ли она довериться своим ощущениям, чтобы распознать разницу между любовью и влюбленностью, между физическим желанием и более глубоким чувством?
Джиллиана открыла окно, пожалев, что сейчас не зима. Воздух был бы обжигающе холодным, снег укутывал бы землю толстым слоем. Это сразу же напомнило ей о скорби и печали. Зима – пора смерти. Впрочем, она не нуждалась в напоминаниях.
Сон придет к ней поздно, если вообще придет.
Сегодня печаль была слишком близкой, а настроение слишком подавленным. Одиночество словно призрак стояло у Джиллианы за спиной, нашептывала на ухо, напоминало о прошлом.
Неужели это такой грех – хотеть быть любимой?
Джиллиана отвернулась от окна. Служанка приготовила ей постель, отвернув угол одеяла, взбив подушки. Комната была прелестна – свидетельство богатства и вкуса Роузмура. Невозможно было придраться ни к удобствам, ни к теплу, с которым к ней относились в поместье графа.
Возможно, теперешняя роль переносилась бы ею легче, если б ее поместили на половине слуг и обращались с ней соответственно. А так нет-нет да и случались моменты, когда ей страстно хотелось оказаться на месте Арабеллы.
Сегодня за обедом граф смотрел на нее так долго, что у нее возникло желание предупредить его, что окружающие замечают это. Он поинтересовался ее мнением во время беседы, а когда она погрузилась в молчание, то добивался ее замечаний так настойчиво, что Джиллиане ничего не оставалось, как ответить ему. И на протяжении всего обеда с его лица не сходила эта его чуть заметная улыбка, словно он насмехался над ее осторожностью или укорял за недостаток смелости.
Не считая себя трусихой, Джиллиана не забывала все же одного очень важного факта. Если бы не вмешательство доктора Фентона, быть бы ей сейчас уличной проституткой – несчастным созданием, которое платит за еду и ночлег своим телом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38