Это был самый мягкий комментарий, который он когда-либо высказывал по поводу опрометчивых поступков своего сына.
Граф Белмейн тихо вошел в отделанную резным деревом библиотеку, где его ожидал мужчина в характерной неприметной одежде, едва различимый на фоне темных деревянных панелей, портретов и книг.
– Добрый вечер, мистер Кинг, – заговорил граф, слегка растянув красивые губы в сухой улыбке. – Боюсь, сегодняшний вечер – не очень подходящее время для каких-либо встреч. Моя сноха нездорова.
– Прискорбно слышать, милорд. – Поверенный с пониманием кивнул головой.
– Садитесь. Что-нибудь выпьете? – Из стоявшего рядом графина Белмейн налил вина в один из четырех приготовленных бокалов.
– Благодарю, милорд.
– Скажите мне, – начал граф и, налив себе густой зеленоватой жидкости из пузырька, сел, держа в руке рюмку, – ведь в последнее время мы уже не такие варвары, чтобы жена и дети все еще считались законной собственностью мужа?
– Нет, безусловно, не его собственностью, милорд. Счастлив сказать, что наши гражданские законы не одобряют рабства. Но юридические аспекты жизни жены относятся к категории прав ее мужа. В обмен на его долг содержать и оберегать жену муж получает все права на ее собственность и, конечно, имеет право на полный отцовский контроль над своими несовершеннолетними детьми. Если брак не расторгнут, то единственным дееспособным лицом с точки зрения закона является муж.
Граф задумчиво кивнул, вглядываясь в портрет, висевший позади поверенного, на котором был изображен его сын. Художнику удалось очень точно схватить высокомерие и одновременно безысходное одиночество шестнадцатилетнего юноши, до предела раздраженного тем, что по приказу отца ему приходится часами сидеть неподвижно в официальном костюме. Лорду Белмейну никогда не нравился портрет, хотя сын на нем вышел очень похожим на себя. Непонятно почему, портрет всегда причинял графу страдание, но он оставался единственным портретом Ардена. Надеясь на появление второго, третьего и четвертого ребенка, лорд Белмейн отложил на потом изображение матери с маленьким сыном, рисуя в своем воображении картину большой семьи. Но других детей так и не появилось. К тому времени, когда он окончательно понял, что их уже никогда не будет, его сын стал сердитым, скрытным, неуправляемым мальчиком, который постоянно норовил убежать от своих воспитателей. Арден рос замкнутым, порывистым и дерзким, он совершенно не ведал чувства страха, а физические наказания просто презирал. Когда Ардену исполнилось семь, у лорда Белмейна выработалось постоянное ощущение, словно он проглотил горячий камень, который лежал у него в груди под ребрами. Причиной такого состояния являлась сама мысль о непослушании и опасном безрассудстве своего единственного сына. Доктора прописали ему желудочные настойки и специальные сердечные лекарства. Стараясь не морщиться, лорд Белмейн пил последние, и в течение уже долгого времени боль не беспокоила его. Но нежданное известие, что его сын все-таки жив, пробило хрупкую, похожую на стеклянную стену отрешенности, за которой он жил с момента рождения внучки. На протяжении последних двух недель у графа снова появились мучительные боли, а поведение Ардена за обедом словно вернуло его во времена непокорного детства и бесшабашной юности сына, и лорд Белмейн почувствовал, что его болезнь с новой силой гложет его.
– Я надеялся, что его возвращение будет не более чем простая формальность, мистер Кинг. Но боюсь, я думал слишком оптимистично.
– Вот как, милорд? – Поверенный помрачнел. – У молодых есть возражения против того, чтобы еще раз произнести супружеские обещания по английским законам?
– Дело еще не доходило до такого обсуждения, мистер Кинг, – улыбнулся граф. – Но мой сын приложил все силы, чтобы указать леди Уинтер на ее юридическую недееспособность как его жены. На самом деле он подчеркнул, что обладает безоговорочной властью над ее ребенком. Боюсь, его поведение не приведет ни к чему хорошему. Честно говоря, мистер Кинг, в данный момент я почти жалею, что магометане в конце концов не изрубили его в куски, что избавило бы меня от единственного желания задушить собственного сына.
– Деликатное дело, милорд, – потупился мистер Кинг. – Значит, как я понимаю, лорд Уинтер старается убедить леди, что с ее стороны неразумно соглашаться на законное подтверждение брака?
– Не имею ни малейшего представления о том, чего хочет и чего добивается лорд Уинтер. Он самый непредсказуемый человек из всех, кого я знаю. Я никогда не понимал его и не пытался понять.
– Быть может, сэр, все обстоит не так мрачно, как кажется. Каковы бы ни были чувства лорда Уинтера, но если он старается убедить леди Уинтер отказаться от подтверждения брака, то, похоже, он чувствует, что сам не способен сделать такой шаг. Зачем иначе создавать себе трудности и убеждать ее, если можно просто отказаться от союза?
– Будь он проклят, если сделает так! – не сдержавшись, воскликнул граф, но мистер Кинг сохранял спокойствие. – Что еще он уготовил нам?
– Браки, заключенные за пределами Англии, в той или иной степени меньше подпадают под действие наших более строгих законов, пунктуально следящих за разрешением и регистрацией. Мы с вашим сиятельством подробно обсуждали такое положение касательно вашего сына и его жены. Но как я тоже уже сообщал вам, милорд, подобные недокументированные союзы часто не признаются имеющими силу, если дело когда-то доходит до рассмотрения в судах. – Поверенный угрюмо покачал головой. – Мы пришли к заключению, что для вдовы это было вполне приемлемо, так как уже ничего нельзя исправить, а законность ребенка подтверждалась свидетельством о ее крещении. Единственными важными моментами, поставленными на карту, стали законность части наследства жены и претензии ребенка на наследство. По вашему собственному желанию, милорд, обе проблемы мы сумели уладить в установленном порядке, не вызвав никаких возражений и полностью избежав всяких вопросов о том, существовал ли на самом деле брак.
– Все так. – Граф мрачно посмотрел на свое сердечное лекарство в рюмке и, запрокинув голову, проглотил его одним глотком, а потом недовольно поморщился. – Но теперь он здесь. Я не понимаю его и не могу предугадать, что он сделает.
– Как мы тоже уже обсуждали, милорд, – мистер Кинг отпил вина и прочистил горло, – с тех пор как хорошие новости о том, что лорд Уинтер жив, подтвердились, полное отсутствие документов или свидетелей делает союз и ребенка беззащитными для нападок, и величайшая угроза браку – последующее супружеское поведение партнеров. В такой ситуации мне очень не хотелось бы выступать перед судом в защиту не подтвержденного документами союза. Однажды я был причастен к делу, касающемуся недокументированного брака Гретна-Грин, и оно стало самым неприятным делом в моей практике. В таких случаях закон полон отклонений и неопределенностей, и исход дела не более предсказуем, чем очки при бросании костей. Вот почему я настоятельно советую вам добиться незамедлительного обмена клятвами, пусть в чрезвычайно узком кругу, но надлежащим образом засвидетельствованного и зарегистрированного, а также признания лордом Уинтером ребенка и принятия им на себя опекунства над девочкой. Тогда союз будет неопровержим.
– А до того?
– А до того, сэр, следует опасаться, что ваш сын или даже сама леди Уинтер могут вести себя как неженатые люди, и единственным выходом будет доказательство недоказуемого в суде. Невеселая мысль. Если ваш сын не желает подтверждать брак, у него, видимо, существует определенная причина.
– Он хочет забрать малышку. – Лорд Белмейн, наклонившись вперед, положил подбородок на лежащую на столе руку, а другую прижал к жилету. – Я думаю… я уверен, у него горячий интерес к мисс Элизабет.
– Известие гораздо лучшее, милорд. Я могу со всей ответственностью объяснить ему, что у него нет прав на девочку, если он не признает брака и откажется от опекунства.
– Только смотрите, – граф поднял голову, – говорите все ему так, чтобы не слышала леди Уинтер, иначе именно она откажется подтвердить брак.
– Поверьте, не стоит предполагать, что она на самом деле способна на такой неразумный поступок.
– Мой сын сделает все, чтобы подтолкнуть ее к такому решению.
– Не верю, что он преуспеет. Не многие женщины могут оказаться столь беспечными. Хотя в браке жена должна мириться с определенными законными ущемлениями в правах, но они едва ли таковы, чтобы по-настоящему ранить ее естественные женские чувства. По мнению большинства женщин, все обстоит совершенно наоборот. И безусловно, не может быть ничего хуже, чем сделать собственного ребенка незаконнорожденным и погубить себя откровенным отказом от брака.
– Значит, мистер Кинг, если она начнет упираться, вы будете придерживаться с ней высказанной вами линии. – Граф сел прямо. – Думаю, обе стороны должны встретиться с вами, но я уверен, что нужно говорить с каждым в отдельности. Надеюсь, вы окажете мне любезность и останетесь на несколько дней.
– Конечно, сэр. Буду рад помочь вам.
Глава 15
Арден всегда ставил своей целью очаровать экономку. Все бесчисленные миссис Паттерсон – их всех называли миссис Паттерсон, независимо от того, как в действительности они именовались, – прятали для него бутерброды с холодным мясом, заворачивая их в головной платок, или оставляли тарелки с пирожными и оладьями внутри огромного словаря, из которого Арден в возрасте восьми лет аккуратно вырезал перочинным ножом страницы, оставив от них одни бортики. Многие годы книга лежала в его комнате на массивной тумбе возле двери, и ее маленький секрет так никто никогда и не раскрыл. Словарь до сих пор располагался там, Арден увидел его, когда вошел в свою прежнюю спальню, в ту, которую теперь занимала она , чтобы переодеться к обеду.
Вернувшийся домой блудный сын Арден вторгся на территорию нынешней миссис Паттерсон и, приложив некоторые усилия, завоевал ее расположение. Здесь, в Суонмире, он снова почувствовал себя маленьким проказником, и его старые привычки и хитрости легко вернулись к нему. К тому времени, когда он уходил от миссис Паттерсон, неся в кармане вилку, а в руке тарелку с огромным куском сливового пудинга, щедро политого густым соусом, миссис Паттерсон была уверена, что голодающий никогда за всю свою жизнь не наедался досыта.
Шагая через две ступеньки, Арден поднялся по черной лестнице и остановился перед дверью. Он не возражал бы в одиночку наброситься на пудинг – за обедом ему не удалось удовлетворить свой аппетит, но кушанье он предназначал не для удаления собственного голода.
Пока Арден почти до десяти часов расхаживал по туманному сырому саду, ему пришло в голову, что бывший Селим, возможно, стесняется как следует поесть при людях. Этикет пустыни требовал не показывать посторонним голода и сознательно соблюдать умеренность в еде. Зения мало ела, даже до того как он сказал что-то, что могло расстроить ее, а потом он прогнал ее из-за стола своими обидными словами. И Арден помнил, что Селим всегда грезил о сливовом пудинге.
Сейчас, стоя перед закрытой дверью с вилкой и сливовым пудингом в руках, он чувствовал себя круглым дураком: она не Селим, уже около одиннадцати часов, света в комнатах нет, дверь в спальню дочери открыта, и там тоже темно.
Возможно, она снова спустилась вниз в гостиную, чтобы составить компанию его матери, а быть может, она уже в постели, – на эту мысль его тело откликнулось бурным всплеском плотского интереса. Арден почувствовал себя каким-то влюбленным щенком, и ему еще больше стало не по себе.
Он осторожно постучал в дверь вилкой. Некоторое время не раздавалось ни звука, и Арден решил, что Зении либо нет, либо она уже спит, но затем прозвучал осторожный вопрос:
– Кто там?
Он повернул ручку и открыл дверь.
– Не входите сюда, Элизабет всегда спит со мной, – резким шепотом отозвалась Зения. – А ваши вещи я перенесла в соседнюю комнату.
Сидя за столом в платье и шерстяной накидке, она, видимо, писала письмо и даже не стала класть перо, в камине тихо потрескивал огонь, а маленьким сопящим свертком в постели, без сомнения, была Бет.
Волна эмоций захлестнула Ардена: теплота и неожиданная странная тоска по дому – по еще одной норе, по этой комнате, надежной берлоге для слишком чувствительного, замкнутого мальчика, каким он всегда оставался. Но он безошибочно знал, что новая владелица, сейчас смотревшая на него враждебным взглядом собственницы, вышвырнула его отсюда.
– Кушай, – предложил он по-арабски, поставив тарелку с вилкой на ближайшую горизонтальную поверхность, которой оказался словарь на тумбе, стоявшей возле двери.
– Я уже сказала вам, что не буду разговаривать по-арабски…
Он закрыл дверь. Чертовски похоже на изгнание или на выселение по суду.
Пока он стоял в коридоре, по черной лестнице быстро поднялась служанка с нагруженным едой подносом. Заметив его, она в растерянности остановилась, а когда Арден отступил назад, сделала легкий реверанс и постучала в дверь.
– Кто там? – раздалось изнутри, уже гораздо ближе к двери.
– Ваш ужин и чай, мадам, – прошептала служанка, быстро взглянув на Ардена и сразу же отведя взгляд в сторону.
– Входите, – произнес голос за дверью.
Дверь отворилась, и Арден, заглянув внутрь из-за плеча девушки, увидел, что Зения стоит рядом со словарем, и заметил, как у нее округлились глаза, когда она увидела, что он все еще здесь.
Зения не нуждалась в том, что он предложил ей, – поднос был полон еды. «Ей вообще не нужно от меня никакой заботы. Она вполне уютно устроилась, пользуется уважением, поддержкой моего отца, моей комнатой и моим именем и, потянув за шнур звонка, может получить столько сливового пудинга, сколько пожелает», – со злобной усмешкой подумал Арден и почувствовал себя непроходимым идиотом.
Он повернулся и пошел к лестнице. Даже после того, как были заперты ворота в усадьбу, уехать из Суонмира для Ардена не представляло трудности – Арден знал все пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50