Индржих, ослепленный, стоял у рампы, по телу его стекали капли пота, и он кричал вниз, в оркестр, хотя музыканты давно не играли:
– Хватит! Хватит! Хватит!

– Вот это Аннапурна, – сказал Вашек и указательным пальцем, синим от чернил, ткнул в вершину горы на четвертушке листа.
– А здесь? – спросил Любош, и сердце его защемило от странного чувства, когда разглядывал он эти два ряда рисунков, приколотых к рогоже.
– Это тоже Аннапурна, – ответил Вашек тоном проводника, водя испачканным чернилами пальцем.
– Тут я малость понапутал, – показал он на листок с множеством красных пятен, среди которых только с помощью самой буйной фантазии можно было разглядеть четырех альпинистов.
– Вот это я рисовал в декабре.
Любош увидел посреди гор красную палатку, перед палаткой на снегу костер. В правом углу печатными буквами было выведено:

ВЫСОКОГОРНЫЙ ЛАГЕРЬ ПОД АННАПУРНОЙ.

– А это что? – спросил он.
На черном листе сияли белые горы, посреди зеленое дерево, а под ним пять разноцветных сверточков.
– Тогда мне исполнилось пять лет.
– А зачем новогодняя елка с подарками?
– Это все для папы, чтобы ему под Новый год не было одиноко.
Любош не мог отвести глаз от этих маленьких перепачканных рук с чернильным пятном на пальце. Чувствовал, как откуда-то изнутри подступает к глазам тепло. Он притянул мальчика ближе к себе, почувствовав и его тепло, доныне незнакомое ему тепло человеческого детеныша.
– Возьму тебя с собой. Когда подрастешь.
Вашек обернулся к нему, широко раскрыв свои доверчивые большие глаза.
– Ей-богу?
Любош кивнул.
– Где у тебя та фотография? – Он заговорщицки подмигнул Вашеку.
– Я спрятал ее, – Вашек понизил голос, – чтобы мама не увидела.
Он спрыгнул на ковер и нырнул под диван.
Любош прошел в прихожую. Из ванной доносился шум воды. С большой перевязанной шпагатом коробкой он вернулся назад и тихонько затворил за собою дверь.
Нож, веревка, мешочек со значками, рыболовные крючки, старая гильза – все эти мальчишечьи сокровища были уложены в чемоданчик. На самом дне его, внизу, лежала фотография, вырезанная из журнала и неумело подклеенная клочком бумаги.
Любош присел на ковер рядом с Вашеком.
– Попробую отгадать, – сказал он.
Лица альпинистов на групповой фотографии почти невозможно было разглядеть. Любош уверенно показал на заросшего человека во втором ряду, который заметно возвышался над остальными.
– Ну как, угадал?
Вашек широко раскрыл глаза:
– Ты знал моего папу?
– Молчать умеешь? – таинственно прошептал Любош.
Вашек кивнул.
– И маме тоже ни гу-гу?
Вашек снова кивнул, и Любош снова ткнул в человека на фотографии:
– Так это же я!
– Вовсе не ты! Это мой папа! – громко возразил Вашек. – Он на голову выше всех!
– Если этот человек – и твой папа, и я, – зашептал Любош, глядя на Вашека, стоявшего перед ним на четвереньках, – то что это значит?
– Понятия не имею! – сорвался на крик Вашек и весь насторожился.
– Это значит, что я и есть твой папа.
– Неправда! Это не ты! – надрывался Вашек, прижимая фотографию к себе. – Это МОЙ папа!
– А почему им не могу быть я? – терпеливо втолковывал ему Любош. Он почувствовал – что-то сработало не так, но решил, что тревожиться нечего, и продолжил:
– Я стою на камне. Поэтому я на голову выше остальных. Это ты понимаешь?
– Нет! – заорал Вашек, и лицо его покраснело от гнева. – Мой папа мертвый! Он герой!
Тут открылись застекленные двери, и на пороге возникла Анна в махровом халате и в тюрбане из полотенца.
– Что здесь за скандал?
– Любош врет! – сразу же пожаловался Вашек.
– Анна, прошу тебя, не сердись, – сказал Любош. С виноватым видом поднялся с ковра и, подойдя к ней, тихонько признался:
– Я сказал Вашеку все.
Анна на мгновенье оцепенела, потом бросила с пренебрежением:
– До чего же ты тщеславный, глупец! – Она повернулась и так хлопнула дверью, что стекло задребезжало.
Воцарилась тишина.
Вашек с фотографией в руке сидел на диване, на Любоша даже не глянул.
– У тебя есть складной нож? – спросил Любош.
Вашек не отвечал. Любош, встав на колени, полез в чемодан за ножиком. Перерезал веревку и открыл крышку коробки.
– Эти машинки я собирал целых пять лет. Теперь все они твои.
Но Вашека не заинтересовал ни один из лежавших там 467 автомобильчиков.
Мрачный, он разглядывал попеременно то мужчину на фотографии, то Любоша перед собой. Наконец встал, перешагнул через коробку и выскочил из комнаты.
– Не принимай все всерьез, мама! Он ужасный болтун! – Вашек взобрался на кушетку в кухне, откуда легко было достать до стола. – И не ругайся, если он останется у нас ужинать.
Анна посмотрела на Вашека, потом перевела взгляд к дверям. Вашек тоже оглянулся и увидел Любоша, стоявшего там с удрученным видом.
– Я тебе помогу, – сказал Вашек, давая маме понять, на чьей он стороне.
– Я тоже, – отозвался Любош и, быстро обойдя стол, стал возле Анны, которая кроила резцом тесто на доске.
Вашек набрал из белой миски мясной начинки, шлепнул ее на раскатанную лепешку и покосился на Любоша.
– Мамуля, получается, что Любош папу знал?
Анна молчала, а когда потянулась за мукой, на мгновенье встретилась глазами с Любошем.
– Я его не знал, – ответил Любош неуверенно, страстно надеясь, что Анна подскажет ему, как себя вести. Но Анна на него даже не взглянула…
– Почему он врет, ведь он же показал на него!
Анна не отвечала, а Любош молчал.
– Так, значит, ты был его товарищем? – набросился Вашек на Любоша, размахивая перед ним ложкой. – Говори, был или не был?
Любош искал помощи у Анны, но та молча закручивала пирожки. И он только беспомощно пожал плечами.
– Я не знаю.
– Зато я знаю! – взорвался Вашек, – ткнув в него ложкой. – Это он позволил ему погибнуть под лавиной!
Воцарилась гробовая тишина.
– Черт побери, Анна! – сокрушенно завопил Любош. – Скажи же наконец что-нибудь!
– Оставьте меня в покое! Оба! – отрезала Анна, задвинув в духовку противень с пирогами.
Стояла такая тишина, что было слышно тиканье будильника, который Анна завела на двадцать минут и поставила возле плиты. Растерянный Любош лепил из теста катышки, Вашек уплетал начинку, Анна, повернувшись спиной к обоим, резала лук.
Слышался мерный стук ножа о деревянную дощечку.
– Был бы живой мой папа, – сказал Вашек, усевшись на кухонный стол, – все вечера проводил бы со мной. Даже когда я был еще совсем маленький. Ходили бы мы вместе в киношку и держали бы собаку.
Любош совсем расстроился.
– Твой папа не знал, что ты был на свете, – сказал он, собрав все свое самообладание, взял Вашека за подбородок и заглянул в глаза. – Иначе он пришел бы к тебе.
Анна замерла. Нет, это уж слишком! Да разве можно объяснить это ребенку?
– А почему он не пришел к маме? – сказал Вашек. – Что есть на свете мама, об этом он знал!
И, соскочив со стула, прижался к маме.
– Мама! – потянул он ее за халат.
Анна не шевельнулась.
– Мама! Мамочка! – снова он дернул Анну за халат, на этот раз что было мочи. В чем дело? Почему мама даже не смотрит на него?
– Мама, так это и вправду МОЙ ПАПА?
Анна молчала.
Любош тоже молчал, счищая с доски остатки теста.
– ДА ИЛИ НЕТ?
– Оставь меня в покое! – с отчаянием выкрикнула Анна, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.
– Я ХОЧУ ЭТО ЗНАТЬ!
Наконец Анна обернулась. Вытерла руки тряпкой и глазами, еще полными слез, посмотрела на Любоша.
– Да, это твой папа! – сказала она твердо.
Вашек удивленно глядел на нее.
Посмотрел он и на Любоша. Тот молчал.
Медленно побрел Вашек к двери, потом вдруг с грохотом выскочил вон.
Анна злобно швырнула тряпку:
– Ты соображаешь, что натворил?! Что сделал?! Убирайся прочь! Иди отсюда! Не хочу тебя видеть! – Отвернулась к стене и с таким остервенением принялась резать лук, словно это была самая важная работа на свете.
Любош с трудом перевел дух. Ему не хватало воздуха. Он подошел к Анне так близко, что слышал ее неровное дыхание, но едва положил руки ей на плечи, как раздался крик Вашека:
– Отойди от мамы! Уходи от нас прочь!
Мальчик стоял в дверях в своей клетчатой рубашке, брюки сползли, отстегнувшись от помочей, на голове вязаная шапка с красно-синим помпоном, помрачневший лоб перерезала морщинка.
И Любош понял, что говорит он совершенно серьезно.

Анна накрыла на стол. Вашек отодвинул свою тарелку, ни к чему не притронувшись, и она не стала его уговаривать, сказав, что, если с уроками у него все в порядке, он может идти спать; сложила пироги в миску, накрыла полотенцем и отнесла в кладовую на полку, помыла посуду и доску, протерла пол в кухне и проветрила детскую комнату.
Когда Вашек погасил ночник, она устроилась в кухне на стуле у окна. Наконец-то одна! Как удалось ей пережить этот час с той минуты, как Любош закрыл за собою дверь? Что, собственно, случилось?
К своему удивлению, не могла вспомнить. Все перепуталось, как в кошмарном сне. Сняв с себя халат, она сполоснула глаза, вытащила из шкафа чистую подушку и одеяло. Погасила по всей квартире свет и, лишь улегшись, тихонько расплакалась.
– Мама, ты рада, что он ушел?
Вашек в пижаме приближался к ее постели. Анна повернулась на другой бок к стене.
– Иди спать, Вашек!
Но Вашека мучила совесть – ведь он прогнал маминого жениха. Он вскочил к ней в постель и юркнул под одеяло.
– Мама, мамочка, не плачь, – с тревогой шептал он. – У тебя есть я. И я буду с тобой до самой смерти. Каждый день.

20

На смену апрельским ливням пришли ясные и ветреные дни. В ночь со вторника на среду дождь припустил снова и, не прекращаясь, лил всю вторую половину дня. Любош появился у школы сразу после одиннадцати. Около двенадцати школу покинуло много детей, но Вашека среди них не оказалось.
Можно было бы пойти в учительскую и спросить, но Любош почему-то не решился. Бесцельно бродил он по парковой дорожке, поглядывая на дождевые капли, как, падая на тротуар, они разбрызгиваются наподобие маленьких гейзеров.
Ему вспомнилась Анна и вчерашний день. Но в это мгновенье поднялся ветер, сотрясая мокрые кроны деревьев, сразу потемнело, в нескольких окнах школы зажегся свет. Пока не разразилась гроза, Любош заторопился под навес бензоколонки. С опаской поглядывал он то на небо, то на часы. Где-то около половины первого гроза перешла в затяжной дождь, и Любош вернулся в парк.
Около часа из школы умчалась стайка детей. Красный автобус, с которого ручьями стекала вода, клаксоном объявил о своем прибытии на станцию. Ребятишки пробежали мимо Любоша, набились в автобус, и он отъехал. Любош снова вспомнил Анну. Нет, она все-таки не права. Надо в это дело внести ясность. Он был убежден, что это ему удастся. Вот только бы не прозевать Вашека.
И едва он повернулся к дверям школы, как сразу его увидел. В дождевике и с ранцем на спине Вашек мчался вдоль кустов. Ошибиться Любош не мог, он узнал его по большому помпону на шапке. На повороте Вашека обогнал мальчик поменьше в дождевике с капюшоном, и оба понеслись по дороге, ведущей к бензоколонке. Метров в десяти от Любоша мальчики остановились.
– Гляди-ка, папа точен как часы! – выкрикнул маленький смуглый мальчуган и вырвался вперед.
За ним летел и Вашек. Любош улыбнулся и зашагал ему наперерез. Только в последнюю секунду Вашеку удалось увильнуть; он обогнул Любоша прямо по луже и побежал к переходу.
На другой стороне остановилась цистерна с молоком. Мальчики исчезли в кабине, а Любош еще долго стоял под дождем.

Вторая главная репетиция окончилась в три часа, двадцать минут длилось обсуждение, и когда Анна наконец приняла душ, было уже без четверти четыре. Она быстро натянула на себя блузку, торопливо застегнула пуговицы на коричневой твидовой юбке: надо успеть с Вашеком в кино на полшестого. В перерыве она сбегала за билетами на Вацлавскую площадь, потому что бессонной ночью решила, что будет лучше, если Вашеку ничего не объяснять, а им обоим все поскорее забыть.
– Знаешь, кто позвонил мне сегодня утром? – В ее уборную вошел Индржих и закрыл за собою дверь. – Твоя мать.
Анна, развешивая мокрые полотенца, недоверчиво оглянулась, но, взвесив все, поняла, что Индржиху нет смысла выдумывать такое.
– Ты даже не спросишь, чего она от меня хотела?
– Могу себе представить, – сказала Анна и потянулась к кушетке за халатом. – Чтобы ты развелся.
– РАЗВЕЛСЯ? – удивленно повторил Индржих.
Анна ответила не сразу. Ей не хотелось оправдываться.
– Иногда приходится лгать и родителям, чтоб оставили в покое, – наконец сказала она. – Иначе я не смогла бы избавиться от досужих расспросов, почему ты на мне не женишься. Моя мать слишком старомодна, знаешь?
Анна сама себе удивлялась: так беззаботно говорить о вещах, мучивших ее столько лет! Верно, это потому, что я чувствую себя лгуньей, пойманной с поличным.
– Значит, она будет рада, если мы поженимся, – заключил Индржих. – Я правильно понял?
– Какое это имеет значение? – нетерпеливо бросила Анна. Господи, куда запропастились эти проклятые билеты? Она уже обшарила сумку, корзинку, туалетный столик.
– А ты бы хотела? – спросил Индржих, обняв ее сзади за талию.
– Четыре года назад я ни о чем лучшем и не мечтала, – ответила Анна с иронией и попыталась отстраниться от него, но Индржих не отпускал ее.
– А сейчас? – Он помолчал. – Уже не хочешь?
– Боже мой! – взмолилась Анна. – И обо всем этом надо говорить непременно теперь? – Резким движением она вырвалась из рук Индржиха. – Мало мы наобнимались за время репетиций!
В большом зеркале она увидела, как Индржих стоит, опершись о стену возле двери.
Наконец-то! Вот они где, злополучные билеты! Она потянулась, чтобы вытащить их, и тут стукнула дверь. Анна резко обернулась. Зеркало не обманывало. Они стояли здесь оба, каждый по другую сторону открытых дверей.
– Я ждал у школы два часа, – проговорил глухим голосом Любош. Руки его были засунуты в карманы, пальто насквозь промокло, с волос стекала вода.
– И что? – нервно спросила Анна.
– Ничего, – ответил Любош. Его не очень-то устраивало, что они тут не одни.
– Я тебя предупреждала, – укоризненно проговорила Анна и с несчастным видом тряхнула головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15