Он не особенно общался со своими школьными приятелями.
Его, обладающего болезненной чувствительностью, преследовали непреодолимые страхи и отвращение и бросало в дрожь при мыслях о своей будущей греховности. Его жгла навязчивая идея, что рано или поздно он плохо кончит. По ночам, когда он видел экися – предсказателей судьбы, сидящих под светом своих тусклых фонарей где-нибудь в тени речного берега, его переполнял страх. Он думал, спеша пройти мимо, что на его челе наверняка можно прочесть будущее, полное несчастий, преступлений и пороков.
Однако Минору любил своё чистое улыбающееся лицо. Казалось, его будущее отражалось в чистой линии белых зубов, когда он смеялся. Его взгляд опровергал его порочность, а глаза были даже красивыми. Отражение, возникавшее в зеркалах под неожиданными углами, установленных на поворотах улиц, показывало изящную мальчишескую шею с аккуратно подстриженными волосами. Тогда он чувствовал, что может расслабиться до тех пор, пока его внешность не изменится, но эта отсрочка не долго продлится.
Минору попробовал сакэ, он погрузился в мир детективов, он также научился курить. Ароматный дым, проходящий через легкие, вызывал у него чувство наслаждения, будто еще не познанные эмоции стремились вырваться из глубин его «я». В дни, когда он терял рассудок от отвращения к самому себе, он молил Бога, чтобы война началась снова, он представлял огромный город, окутанный пожарищем. Ему казалось, что посреди этого всесожжения он снова сможет встретиться с умершими родителями и сестрой.
Минору любил преходящую суету и в то же время безнадежные звездные ночи. Он фактически снашивал пару ботинок за три месяца, бродя по ночам по окрестностям.
Он обычно возвращался с учебы, съедал ужин и переодевался в спортивную одежду. Он не показывал носа в кофейне до середины вечера. Его приёмный отец был обеспокоен и тайно следил за ним, но то, что мальчик ходит повсюду один, снимало все подозрения, какие только он мог питать. От облегчения и от печального осознания, что при такой разнице в возрасте он не может стать мальчику старшим другом, Фукудзиро сдерживал своё недовольство и позволял ему делать что хочется.
В один из дней летних каникул, когда небо закрывали тучи и было слишком холодно, чтобы пойти на пляж, Минору надел красную гавайскую рубашку с белыми пальмами и ушёл под предлогом навестить родственников в Сэтагая. Красная рубашка неплохо гармонировала со светлой кожей мальчика.
Он решил, что пойдет в зоопарк. Он вышел из метро на станции «Уэио» и прошел под статуей Сайгё-сан . В этот момент солнце выглянуло из-за туч. Высокая гранитная лестница сверкала.
Минору прикурил сигарету, поднимаясь по ступеням. Пламя спички едва было видно в ярком солнечном свете. Переполненный радостью, что у него появилась возможность побыть в одиночестве, он почти взлетел вверх по ступенькам.
В парке Уэно людей было немного. Он купил билет с цветной картинкой, изображающей спящего льва, и прошел через ворота. Минору не обращал внимания на стрелки, указывающие порядок осмотра. Он шел, куда несли ноги. На жаре запах животных казался столь же глубоко интимным, как запах его собственных постельных принадлежностей.
Перед ним оказалась клетка с жирафом. На презрительную морду жирафа вдоль шеи и к спине спускалась тень от облака. Солнце спряталось. Прохаживаясь, жираф хвостом отмахивался от мух. Он делал каждый шаг словно для того, чтобы потрясти воображение того ремесленника, который собирал в одно целое его величественный скелет. Потом Минору увидел полярного медведя, изнемогающего от жары, который, как обезумевший, снова и снова плюхался в воду и опять выбирался на бетонный выступ.
Минору пошел по какой-то тропинке и нашел место, откуда можно было смотреть на другую сторону пруда Синобадзу.
Сверкающие автомобили мелькали на дороге, идущей по краю пруда. С часовой башни Токийского университета с южной стороны Гиндзы то здесь, то там от неровного горизонта отражалось летнее солнце. Здание блестело, словно сделанное из кварца. Воздушный шар с рекламой универмага «Уэно» лениво висел в воздухе, от утечки газа он потерял былую округлость. Шар парил как раз над мрачным строением самого универмага.
Здесь был Токио. Отсюда простирался романтический вид на город. Все бесчисленные улицы, которые юноша исходил так усердно, скрывались внутри этой панорамы. Многие ночи странствий стерлись без следа. Однако не было и признака освобождения от необъяснимых страхов, преследовавших его в воображении.
Трамвай, следующий от Сисикэн-тё, загрохотал у него под ногами, огибая кромку пруда. Минору продолжил путешествие по зоопарку.
Запах животных доносился издалека. Самым вонючим местом было жилище гиппопотамов. Бегемот Дэка и бегемотиха Дзабу купались в грязной воде – видны были только их морды. Две крысы курсировали в клетку и обратно к кормушке с зерном, когда смотрителя не было рядом.
Слон захватывал хоботом пучки сена и заталкивал их в рот. Не успевал он его прожевать, как уже тянулся за следующей порцией. Время от времени он забирал слишком много и тогда поднимал колоннообразную переднюю ногу и сминал избыток об пол.
Пингвины были похожи на толпу мужчин, собравшихся на вечерний коктейль. Каждый из них смотрел, куда ему хотелось, и время от времени отделял крыло от своего тела и потрясал хвостом.
Пара африканских цивет в глубине своего помоста, расположенного на высоте около тридцати сантиметров над полом, усыпанным красными куриными головами в качестве корма, апатично смотрели на Минору.
Минору с удовольствием остановился возле клетки со львами. немного постояв, он решил пойти домой. Мороженое на палочке с фруктовыми добавками почти закончилось. Затем он обнаружил, что рядом с ним находится маленькое здание, которое он еще не посмотрел. Подойдя поближе, он увидел, что это был птичий павильон. Оконные стекла в форме стилизованных хамелеонов в нескольких местах были разбиты.
В птичьем павильоне никого не было, кроме мужчины в снежно-белой рубашке поло, который стоял спиной к Минору.
Минору жевал пластинку жевательной резинки и смотрел на птицу, белый клюв которой был больше её головы. Здание оглашалось странными хриплыми криками. «Как в фильме про Тарзана», – подумал Минору. Так кричали попугаи, которые по количеству превосходили всех остальных птиц в небольшом павильоне. Окраска крыльев ожереловых попугайчиков была особенно красивой. Белые попугаи, все как один, повернули головы и, обнимая одним крылом кормушку, замолотили своими твердыми клювами, будто они действительно были молотками.
Минору подошел и остановился перед клеткой птицы майна. Эта птица с черными крыльями и желтой головой держалась за жердочку грязными желтыми лапами. Она открыла свой красный клюв и, пока Минору раздумывал, какой звук она может издать, сказала: «Привет!»
Минору ответил улыбкой. Юноша в белой рубашке рядом с ним тоже улыбнулся и повернулся к Минору. Поскольку голова Минору доставала лишь до бровей юноши, тому пришлось опустить глаза. Их взгляды встретились и не могли оторваться друг от друга. Каждый изумился красоте другого. Минору перестал жевать жевачку. Майна снова повторила своё «Привет».
– Привет! – ответил юноша, подражая птице.
Минору засмеялся.
Незнакомец отвел глаза от клетки и прикурил сигарету. Чтобы не отстать от него, Минору вытащил смятую пачку импортных сигарет из кармана, поспешно выплюнул жевательную резинку и сунул в рот сигарету. Юноша чиркнул спичкой и дал ему прикурить.
– Ты уже куришь? – удивившись, спросил юноша.
– Угу. Хотя на учебе нам не позволяют.
– А где ты учишься?
– В академии Н.
– А я – в… – Юноша назвал знаменитый частный университет. – Могу я спросить твоё имя?
– Минору.
– Достаточно будет одного моего имени: Юити.
Они вдвоем вышли из птичьего павильона и пошли неспешным шагом.
– Твоя красная гавайка тебе идет, – сказал Юити.
Минору залился краской.
Они болтали о разных вещах. Минору был очарован Юити, его безыскусным разговором и его красотой. Он подводил Юити к клеткам животных, которых тот еще не видел. Почти за десять минут они стали как братья.
«Этот человек – один из них, – подумал Минору. – Но все равно, как здорово, что он оказался таким симпатичным мужчиной. Мне нравится его голос, его смех, движения его тела, все его тело целиком, его запах, все. Надеюсь, мы скоро станем с ним спать. С этим человеком я готов на все, я позволю ему делать с собой все, что ему будет угодно. Думаю, ему поправится то, что у меня есть для него».
Минору сунул руку в карман и ловко изменил положение того, что вдруг стало вызывать боль. Минору почувствовал себя лучше. Он нащупал в кармане пластинку жевательной резинки, вытащил её и запихнул в рот.
– Ты видел куниц? Еще не видел?
Минору взял Юити за руку и повел к отвратительно пахнущим клеткам. Рук они не расцепили.
Перед клеткой цусимского соболя висел плакат, объясняющий, помимо всего прочего, повадки животного: «Животные активны ранним утром или по ночам. В рощах камелий они пьют нектар из цветков». Один из зверьков схватил в зубы гребешок отрубленной куриной головы и посмотрел на посетителей. Их взгляды встретились.
Было очень жарко, хотя солнце уже заходило. Минору оглянулся. Вокруг никого не было. Через полчаса после знакомства они поцеловались легко и естественно. «Теперь я счастлив, – думал Минору. – Этот парень создай для радостей секса. Мир прекрасен, здесь нет никого, только мертвая тишина».
Неожиданно воздух сотряс раскат грома. Юити поднял глаза и сказал:
– Ого! Того и гляди, будет ливень!
Они заметили собирающиеся тучи. Солнце вскоре не стало видно. Когда они дошли до станции метро, первые капли падали на тротуар. Они сели в поезд.
– Куда ты направляешься? – обеспокоенно спросил Минору, словно Юити собирался бросить его одного. Они вышли на станции у святилища. Оттуда отправились на трамвае по другой дороге в гостиницу на Такаги-тё, куда не так давно приводил Юити студент из его колледжа.
Минору старался держать своего приёмного отца на расстоянии. Фукудзиро был не в состоянии питать воображение мальчика.
Набожный Фукудзиро старательно поддерживал хорошие отношения с соседями и, когда у них случалось несчастье, следуя обычаю, заворачивал подношение богам и отправлялся в храм. Там он долго молча сидел перед Буддой, не обращая внимания на других молящихся. В его изнуренной фигуре, начисто лишенной привлекательности, было что-то, что производило впечатление неудачника.
Почему-то он не хотел уступить своё место за стойкой кофейни кому-то еще. Хотя видеть такого необщительного старого чудака за кассой целый день в этом студенческом районе было не слишком благоразумно. Даже его постоянные клиенты покинули бы его, если бы видели, с каким усердием он каждый вечер подсчитывает доход.
Мелочность и скаредность Фукудзиро переходили все границы. Как-то дядя Фукудзиро приехал из деревни и заказал себе на обед рис и кабаяки – угрей. Минору был поражен, когда увидел, что Фукудзиро взял деньги за обед с собственного дяди.
Юное тело Юити не шло ни в какое сравнение с телом Фукудзиро, которому было почти сорок. И не только это, Юити был для Минору образцом героя из многочисленных художественных фильмов и приключенческих рассказов. Все качества, которыми Минору хотел обладать, он видел воплощенными в Юити. Сунсукэ воспользовался Юити как материалом для произведения, о котором мечтал, а Минору, наоборот, всех героических персонажей из бесчисленных старинных легенд представлял в образе Юити.
Минору представлял себя на месте приятеля, сопровождающего такого героя. Он до глубины души был уверен в храбрости своего господина. Он был безупречным слугой, который осознавал, что, когда придет время ему умереть, он умрет вместе со своим хозяином. В результате он выражал не любовь, а скорее сексуальную подчиненность, радость от воображаемых самоотречения и самопожертвования. Что он выставлял напоказ, так это совершенно естественное мальчишеское пристрастие к мечтам. В своих снах однажды ночью Минору увидел Юити и себя на поле битвы. Юити был красивым молодым офицером, а Минору – его ординарцем. Их поразили одновременно в грудь ружейные пули, и они оба умерли, в объятиях друг друга, слившись в поцелуе. В другой раз Юити был молодым мореходом, а Минору – юнгой. Они высадились на тропический остров, и, пока они там находились, корабль по приказу коварного капитана поднял паруса. На острове на них напали дикари. Они отражали удары отравленных стрел, пользуясь огромной створкой раковины морского гребешка вместо щита…
Ночь, которую они провели вместе, была сказочной. Вокруг них кружился водоворот гигантского враждебного мира. Злодеи и злейшие враги, дикари и убийцы радовались их несчастьям. Минору печалился, что не может спать с пистолетом под подушкой. Что бы он смог сделать, если бы какой-нибудь негодяй, спрятавшийся в гардеробе, стал прицеливаться в их спящие тела из револьвера? Он не мог не чувствовать, что Юити, сон которого не тревожили подобные фантазии, обладает храбростью, несравнимой с храбростью других.
Беспричинный страх, от которого Минору так стремился избавиться, неожиданно превратился в сладкие мифические опасения, от которых он чувствовал только радость жизни. Когда ему встречались заметки в газетах о незаконной торговле опиумом и тайных обществах, он обычно жадно прочитывал их, примеривая каждый случай на себя.
Юити слегка заразился этими мальчишескими чудачествами. Упрямая предвзятость против общества, которую когда-то питал Юити и от которой до сих пор не избавился, в этом мечтателе поощряла фантазии, романтическую неприязнь, склонность к риску, как у древних римлян, плебейскую оборонительную позицию по отношению к суду и дворянству, упорное беспричинное предубеждение к толпе. Увидев это, Юити почувствовал себя лучше. Более того, когда он понял, что источником вдохновения был он сам, он изумился своей непостижимой власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60