Но я подумала, что... наверное, что я могу ему помочь. Я не понимала, что ему уже нельзя помочь. Во всяком случае, пока не увидела рану.
– Мне очень жаль, милая, – сочувственно сказал Джайлз.
Лежа рядом с Джайлзом, Обри ощущала, как медленно и равномерно бьется его сердце.
– Джайлз, – после долгого молчания заговорила она, – ты когда-то сказал, что если я попрошу тебя верить мне, ты поверишь. Ты не передумал?
– Нет, – немного подумав, ответил Джайлз.
– Джайлз, – продолжала Обри, тщательно обдумывая свои слова, – я пробыла в Кардоу почти три года. Я люблю его за то, что ты называешь изоляцией, а я – уединением. Кроме того, я люблю свою работу и горжусь ею. И хотя я, вероятно, не искала этой... этой связи, мне будет очень больно, если я никогда больше не увижу тебя или если ты меня рассчитаешь. Но я не понимаю, какое отношение к этому имеет прошлое – чье-либо прошлое. Я ведь ничего не спрашивала о твоем прошлом, не так ли?
– Да, не спрашивала, – согласился Джайлз.
– К сожалению, твой друг подозревает меня, однако я не виновата ни в чем, кроме собственной глупости. Мне очень жаль, что твой дядя умер. Как ни странно это может прозвучать, я искренне заботилась о нем. Но, Джайлз, теперь он мертв, и что бы ни делал лорд де Венденхайм, он не сможет этого изменить.
– Что ты предлагаешь, Обри? – Джайлз обвел пальцем линию ее подбородка. – Просто все бросить?
– Да, – быстро сказала она. – Поверь мне, ничего хорошего из этого не выйдет. Все эти разговоры только бередят наши раны. – В тусклом свете Обри заметила, что он нахмурился.
– Но правосудие должно свершиться.
– Людские суды редко вершат правосудие, – с горечью усмехнулась Обри. – Ты сам однажды это сказал. Я уверена, что право на отмщение, как и на осуждение, принадлежит только Богу. Что касается меня, то мне все равно, что думает де Венденхайм. Я твердо знаю, что как служанка доказала свою преданность.
– Но дело в том, Обри, что ты нужна мне не как служанка...
– Я не могу быть никем другим, Джайлз, – перебила она, положив ладонь ему на сердце. – Я не хочу быть никем другим. Неужели ты не можешь просто принять это? Неужели мы не можем... оставить все так, как есть?
Джайлз быстро зажмурился, как будто ему было невыносимо смотреть на нее.
– Обри, не более двух часов назад ты сказала, что любишь меня, – довольно холодно напомнил он. – Это была правда? Или просто часть твоей «преданности, как служанки»?
– Убирайся! – прошипела она и, отпрянув, словно он ее ударил, толкнула его рукой в грудь. – Убирайся из моей постели!
Он мягко схватил ее за кисть, повернул на спину и лег сверху.
– Но это моя кровать, – с явной обидой на лице напомнил он. – И ты, Обри, тоже моя, как бы ты себя ни называла. Ни то, кто ты, ни то, что ты сделала, не имеет значения. Ты моя. Отныне и навсегда.
– Ты снова хочешь поиграть в господина и хозяина? – горько спросила она. – Так давай, возьми меня прямо сейчас, Джайлз, просто возьми вопреки моему желанию. Смелее.
– Черт побери, Обри, все совсем не так, – немного остыв, возразил он и, опустившись рядом с ней, уткнулся в ее шею. – Это не собственничество, это что-то... хуже. Это отчаяние. Или навязчивая идея.
– Мы оба на пределе. – Обри проглотила слезы и слегка расслабилась. – Прости, я не могу обнажить перед тобой свою душу. Мне очень жаль, но я не могу быть тем, кто тебе нужен.
– Ты та, кто мне нужен, Обри, – снова сказал Джайлз, погладив ее по волосам и нежно поцеловав, и теперь его голос был гораздо теплее. – И в моем сердце ты моя. Но ты права, я никогда не буду владеть тобой.
– Джайлз, я люблю тебя. Ну вот, ты удовлетворен? Я снова сказала это, когда мои мысли свободны от страсти. Но я не та женщина, которая тебе нужна, нужна надолго. – Крепко сжав губы, Обри покачала головой.
– Я тебя не понимаю.
– Настанет день, когда ты захочешь жениться. Но ты должен выбрать ту, которая будет поддержкой тебе в твоей карьере, кого-то из своего круга. Это твой долг перед титулом и семьей.
– Ах, долг, – пробормотал он. – Так вот, Обри, я все прекрасно понимаю. Всю жизнь я исполнял свой долг и только сейчас задумался, смогу ли когда-нибудь делать то, что принесет мне счастье. Ты собираешься заставить меня заключить брак, как заставили мою мать? Брак ради выгоды и династического влияния?
– Нет, ради политического влияния. Ты обладаешь властью помочь многим, кто не может помочь себе сам. Ничто не должно стать помехой на этом пути.
– Значит, опять моя карьера? – проворчал он. – Боюсь, она начинает меня немного раздражать. Ну да, моя работа важна, и я, Обри, не забыл об этом.
– Как долго, Джайлз? – Взяв его руку, она поцеловала ее, а потом потерлась щекой о ее тыльную сторону. – Сколько еще осталось времени до того, как ты должен вернуться в Лондон?
– Я собирался уехать через две недели, – признался он. – Мне крайне необходимо быть в городе. Но мне не хочется расставаться с тобой. И к собственному величайшему удивлению, не хочется уезжать из Кардоу.
– Возможно, ты немного полюбил этот старинный замок? – Она взглянула на него сквозь ресницы.
– Я начал видеть его таким, какой он есть на самом деле, видеть своими собственными, а не чужими глазами. И я понял, что он, в конце концов, не тюрьма, а величественный дом, богатый собственными традициями. «Живое, дышащее существо», – очень верно сказала ты о нем.
– Неужели ты когда-то считал его тюрьмой? – Обри пристально посмотрела на него.
– Моя мать чувствовала себя здесь в заточении, – ответил он, перевернувшись на спину и глядя в потолок. – Семнадцатилетняя молодая жена, она приехала сюда во многом против собственной воли. Она всегда говорила, что больше всего боится умереть в Кардоу.
– У нее был несчастный брак? – тихо спросила Обри, убрав ему с глаз волосы. – Твой отец ее не любил?
– Он слишком сильно любил ее, – грустно улыбнулся Джайлз. – А она его совсем не любила.
– Ах, это прискорбно.
– Она никогда не хотела жить здесь, – продолжал Джайлз. – Говорят, ни одна молодая жена не была счастлива в Кардоу. Этот замок слишком древний и слишком безрадостный. Возможно, даже населенный призраками. Иногда мне кажется, что дом сделал ее немного сумасшедшей. И она действительно умерла здесь, умерла трагически.
– Я... -Обри ближе придвинулась к нему, – да, я слышала, что она упала.
– О, не сомневаюсь, ты слышала, что она убила себя, – сказал он с видом человека, полностью ушедшего в себя. – Но это не так. Не так. Он подтолкнул ее – если не руками, то своими словами. Уж не знаю, какое оружие он выбрал.
– Он ее толкнул? – переспросила Обри. – Я думала... Я хочу сказать, что, как я поняла...
– Что? Что она сама прыгнула? – Джайлз медленно покачал головой. – Нет. Он толкнул ее... – Его голос сорвался. – Во всяком случае, так это представлялось мне. Конечно, детские впечатления могут быть обманчивы, это я тоже понимаю.
– Боже мой! – Обри, потрясенная, смотрела на него. – Тебя там не было?
Удивленно взглянув на нее, Джайлз кивнул и спросил:
– Обри, ты помнишь булаву, которая висит на галерее? На маме было ее любимое платье из голубого бархата, и, когда подол зацепился за один из шипов, раздался жуткий, леденящий кровь звук. Я никогда его не забуду.
– Почему? Почему он такое сделал? – Обри почувствовала, что ей становится плохо.
– Потому что они ссорились. Из-за меня, как всегда. Мой отец ожесточился. Прежде он любил ее – и, вероятно, продолжал любить, – а она после того, как родила ему наследника, отвергала его. В тот раз отец пригрозил отослать меня из дома. В школу, чтобы, как он сказал, сделать из меня человека. Но я думаю, что на самом деле он просто хотел наказать ее за любовь ко мне. Мать стала плакать и говорить, что умрет, что жизнь в Кардоу без меня убьет ее.
– Как все это печально, – вставила Обри.
– Отец просто пожал плечами и вышел из библиотеки, а она бросилась вслед за ним, и они выбежали на галерею. – Джайлз снова уперся взглядом в темноту. – Она бы никогда – никогда – не допустила этого. По-видимому, ей доставляло удовольствие ссориться с ним. Она не отставала от него, плакала и что-то кричала, а потом... Потом она толкнула его, он толкнул ее. Толкнул довольно сильно, и она... она просто ударилась о балюстраду и опрокинулась вниз.
– О Боже, – прошептала Обри и крепче обняла его.
– Отовсюду сбежались слуги, – зажмурившись и снова открыв глаза, продолжил Джайлз, – а отец стал кричать, что она сошла с ума и прыгнула. Эта ложь вполне устраивала его, пока не появился местный священник и не напомнил ему о наказании за самоубийство.
– О, Джайлз! – Обри видела, как боль исказила его лицо.
– Все ее состояние было бы конфисковано королевством, Обри. Пошла бы молва, что она сошла с ума, что ее место в аду, и потом ее похоронили бы под покровом ночи, не прочитав даже молитвы.
– Да. – Обри постаралась проглотить комок, образовавшийся в горле. – Да, я это знаю.
– Мысль о таком унижении, конечно, изменила намерения отца. – Серые блестящие глаза Джайлза внезапно потускнели. – Отец осознал, что позор падет на нашу семью, и вдруг оказалось, что мама просто упала через ограждение, что это был несчастный случай. И... Но возможно, так и было. Боже, я уже ничего не знаю.
– О, Джайлз, я так тебе сочувствую. – Обри закрыла глаза.
– За это я возненавидел своего отца. Я до сих пор ненавижу его. Но потом, когда я стал старше, я понял, что у матери были основания не любить его. Он был мелочным и ревнивым, а она не могла ни смириться со своей судьбой, ни изменить ее.
– Это был брак по договоренности?
Он медленно кивнул.
– Но ведь священник не держал у ее виска пистолет, – после долгого молчания сказал Джайлз. – Она дала клятвы, Обри, но почему-то не выполняла их. Я любил ее, по-настоящему любил. Но теперь, когда я пробыл здесь некоторое время – теперь, когда я смотрю на все глазами взрослого человека, а не убитого горем ребенка, – мои воспоминания несколько прояснились, и я начинаю задумываться, не было ли моей вины во всем случившемся.
Натянув повыше простыню, Обри теснее прижалась к Джайлзу, чувствуя, что именно это в данный момент ему нужно больше всего.
– А что было с тобой, Джайлз, после того, как она умерла?
– Меня отправили в школу, – без всякого выражения сообщил он. – Отец категорически отказался оставить меня здесь. И я не возвращался сюда до тех пор, пока у меня не осталось другого выбора. То, как я всегда управлял Кардоу – просто не обращал на него внимания, – боюсь, принесло ему только вред. Возможно, Обри, я был повинен в грехе своей матери.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Быть может, – с горечью улыбнулся он, – я не пытался изменить свою судьбу, а, просто пренебрегая своим семейным долгом, предоставил другим расплачиваться за мою боль.
В его словах было много правды, и Обри не знала, что сказать, но у нее больше не было гнева и возмущения, как прежде. Быть может, теперь, когда она знала его, когда она любила его, Обри смотрела на него другими глазами? Или, быть может, она смотрела на него в шорах? Но теперь ей было все равно. Положив руку Джайлзу на грудь, она прислушивалась к биению его сердца, и постепенно они оба погрузились в сон.
Глава 15,
в которой мистер Кембл оказался выброшенным на дорогу
У лорда де Венденхайма существовало неписаное правило: если в расследовании какого-либо преступления может случиться что-либо плохое, оно обязательно случится, а затем произойдет что-то еще худшее. Естественно, в Бирмингеме все пошло не так, как нужно, и он отправил Джайлзу письмо, чтобы сообщить об этом. Но это, по-видимому, была пустая трата чернил, так как Джайлз – черт бы его побрал! – уже знал больше, чем рассказывал.
А когда они отправились из Бирмингема в Бедлингтон, пришел черед «еще чего-то худшего». Де Венденхайм и Кем съели блюдо морских гребешков в таверне, расположенной чуточку дальше от берега, чем положено, – с неприятным, но предсказуемым результатом. Когда им наконец удалось оторваться от горшков в их спальнях и нетвердой походкой отправиться по адресу, который Обри Монтфорд указала в своей рекомендации, они обнаружили вместо частного жилья мастерскую модистки. Когда они спросили в мастерской, не знают ли там кого-нибудь с фамилией Монтфорд, их послали к владельцу табачной лавки, а из табачной лавки в жилой дом на ферме. Старый полусгнивший фермерский дом принадлежал раздражительному типу по имени Монтвелл, у которого было три вздорных бульдога, и всем троим страшно не понравился французский одеколон Кембла.
Оттуда они поспешили предпринять еще одно сумасбродное путешествие, путешествие, которое все же должно было чем-то завершиться, так как где-то – просто где-то – на просторах Нортумберленда когда-то существовала семья Монтфордов. Это был несомненный факт, потому что каждый фермер, конюх или кузнец, которого они расспрашивали по дороге, засовывал за ремень большой палец, плевал себе под ноги и вежливо подтверждал им это. Однако они так и не смогли сойтись во мнениях о названии деревни.
В раздражении Макс остановился и поддал ногой камень, лежавший на ухабистой проселочной дороге, по которой он теперь был вынужден идти пешком. Камень, к сожалению, полетел неудачно и угодил Кему в зад.
– Макс, я чертовски сожалею, что в Дарлингтоне твой великолепный экипаж остался без колеса. – Обернувшись и подняв руку, Кембл бросил на Макса сердитый взгляд. – Но неразбериха, в которой мы теперь оказались, возникла не по моей вине!
– Да? – Макс скривил губы в сухой улыбке. – А по чьей же?
– Я даже не видел той канавы! – воскликнул Кем. – Неужели эти деревенщины не могли подстричь свою живую изгородь? А та колымага не стоила и половины того, что ты заплатил за ее наем. А как мы теперь вернем ее со сломанной осью? И не говори: «Мы найдем кузнеца», Макс! Если я увижу еще одного из этих черных, волосатых, потных чудовищ, я закричу!
– Ох, Кем, не знаю, – задумчиво протянул Макс, – мне показалось, что тот в Хепскотте пришелся тебе по душе.
–Я этого не искал! – возразил он Максу и, с обидой скрестив руки, зашагал дальше. – Я только знаю, что до настоящего времени нахожусь на краю света и уже протащился через дюжину деревушек с отвратительными названиями вроде Спитфорд, Каупен, Пигпен и Чикен-Шайт-Кроссроудз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41