Я посмотрел вниз на маленького человечка, только что вышедшего из гардеробной Донны Альберты. Касплин был в своем вечернем костюме и кружевной рубашке. В руках у него была трость из черного дерева с серебряным набалдашником. Он небрежно крутил ее двумя пальцами.
– Удивлен, что вижу вас одного, – сказал я ему. – Неужели Максин так устала вчера ночью, что осталась дома?
Он слегка улыбнулся.
– Удивительно тонкие у вас шутки, Бойд. Иногда вы напоминаете мне борова, пытающегося танцевать в балете?
– А вот я все так же хочу поговорить с вами, и это все так же важно и срочно.
– Боюсь, придется подождать, – сказал он спокойно. – До начала осталось меньше часа, а еще так много не сделано. Эти люди никогда не имели дела с оперой. К тому же, примадонна сегодня на редкость капризна.
– Может быть, назначите время, – устало попросил я. – Называйте, я приду.
Он кивнул.
– Хорошо. Завтра утром я позвоню.
Наконец я добрался до второй двери справа и постучался. Марго крикнула, чтобы я вошел. Она сидела перед зеркалом, нанося последние штрихи грима. Я не сразу узнал ее. На ней было тяжелое платье из красно-коричневого бархата, с плотно облегающим тело лифом и длинным шлейфом. Ее темные волосы были усыпаны голубыми блестками, а большой слой грима старил ее лицо лет на двадцать. Она повернула голову и улыбнулась мне.
– Закрывай дверь, Дэнни, и не удивляйся! Не забывай, в опере я мать Донны.
– Не забуду, – пообещал я и послушно закрыл дверь.
– Присаживайся, – она кивнула на стул с жесткой спинкой, стоявший посредине комнаты. Я сел и закурил.
– Выспалась?
– Прекрасно выспалась, – сказала она, улыбаясь собственному отражению в зеркале. – Дэнни, я думала о том, что ты мне вчера сказал.
– И что! – спросил я осторожно.
– Меня мучает совесть, – печально сказала она. – Если Харви убил Пола Кендалла, я не имею права ставить свою карьеру превыше правды и правосудия. Если нужно письменно подтвердить шантаж, Дэнни, я сделаю это.
– Отлично и благородно, дорогая, – обрадовался я. – Ты уверена, что не передумаешь?
– Сегодня я уже беседовала с самим великим импресарио, – она с трудом выдавила улыбку. – И еще раз убедилась, что права, принимая это решение. Не передумаю.
– Что он тебе сказал?
– Рассказал с подробностями о том, как закончится моя карьера, если материал, который запрятан у него, увидит свет. Потом он пригрозил, что если я хочу остаться непокалеченной, то лучше мне не встречаться с тобой и даже не разговаривать. Он орал на меня, Дэнни. – Она вздрогнула. – Бормотал о своей сестре и о том, что она может сделать своим ножом!
– И все-таки ты готова подписать заявление?
– При одном условии, – она пристально посмотрела на меня. – Мне нужна защита, Дэнни. Из меня не получится героини – он запугал меня. И, думаю, он выполнит, что сказал. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной с этой минуты.
– С удовольствием, – заверил я ее. – Как только он подойдет к тебе, я разобью ему нос еще раз.
Глаза у нее стали круглыми.
– Так это ты? А я гадала, что случилось, – он налепил себе пластырь на переносицу.
– Есть только одно затруднение, – сказал я. – Не могу же я выходить за тобой на сцену.
– Ты можешь наблюдать из будки помощника режиссера, – с облегчением сказала она. – Я с ним договорилась – он хороший парень и хорошо ко мне относится. – Она прочла вопрос у меня в глазах и сделала вид, что рассердилась. – Я защищала его во всех стычках с Донной Альбертой во время репетиций, вот и все!
– Прекрасно, – сказал я. – Если ты собираешься сделать заявление, значит, ты не рассердишься, если я задам тебе один вопрос? Иначе любопытство меня доконает.
– Чем меня шантажировал Харви?
– Да.
Марго посмотрела в зеркало и начала машинально подводить брови.
– Ладно, Дэнни, – сказала она наконец. – Правонарушение несовершеннолетних. Я отбывала срок, когда мне было семнадцать. Пятнадцать месяцев. Под своим настоящим именем, разумеется. Джэнни Риговски – звучит, правда? – она невольно улыбнулась.
– И это все? – спросил я.
– Вполне достаточно, – огрызнулась Марго. – Наверное это ерунда для танцовщицы в какой-нибудь мыльной опере, но для меццо-сопрано!..
– А как Харви узнал об этом?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Думаю, это стало его работой – рыться в прошлом. Иначе как бы он заполучил столько больших имен одновременно?
– Пожалуй, – согласился я, вспомнив, как Мардж назвала Бенни консультантом, когда я в первый раз появился в конторе Харви.
– Я подумала, что если после спектакля ты бы взял меня к себе, я бы там и написала это заявление.
– Отлично, – довольно произнес я. – А я покажу тебе, насколько могу быть близок со своим клиентом.
Ее глаза хитро блеснули.
– Ради Бога, мистер Бойд, – с притворной застенчивостью сказала она, – не забывайте, что я сейчас так стара – вполне гожусь вам в матери!
Помощником режиссера был парень по имени Алекс. Он уделил мне целых двадцать секунд своего времени – вполне достаточно, чтобы сказать «привет!» и поставить меня в одни из углов своих владений, предупредив, чтобы я как можно подальше держался от него. Панель управления сценой перед ним выглядела не менее сложной, чем панель реактивного лайнера, так что я мог только ему посочувствовать. Передо мной был отличный вид на сцену через стеклянное окно.
Когда-то очень давно я прочитал «Саломею» Оскара Уайльда, потому что один придурок сказал мне, что это история жизни стриптиз-танцовщицы. Так что я мог следить за оперой без проблемы. Она довольно точно повторяла пьесу, поэтому мне не нужно было гадать, о чем поют певцы, которые исполняли свои арии на немецком. В этом отношении мне повезло, тем более что я никогда не учил немецкого. Певцы были хороши, просто великолепны! Чувственная музыка создавала атмосферу нарастающего напряжения. Донна Альберта была потрясающей Саломеей. Каждый ее жест извергал огонь и секс, подчеркивая ее отношения любви-ненависти с Иоанном. Рекса Тибольта с трудом можно было узнать в пророке с бородой и пристальным взглядом. Луис Наварре, загримированный, как и Марго, чтобы выглядеть на двадцать лет старше, был величественным трагичным Иродом.
Хотя опера была одноактной, сделали антракт. Может, из-за денег клиентов, чтобы те почувствовали, что не зря их заплатили, может, для разнообразия. В любом случае, когда зажгли свет, Алекс вздохнул с облегчением.
– Осталась худшая половина, – сказал он, ухмыляясь. – Что вы думаете обо всем этом?
– Великолепно! – сказал я искренне.
– Первый раз ее ставили в Метрополитен-опера году в 1906, по-моему. Она продержалась всего пару вечеров – стали кричать о морали и всем таком прочем. «Надушенный декоданс» – отозвался о ней один критик. Неплохо, а?
– Отвечу после танца, – пообещал я ему.
Я пошел к Марго и встретил по дороге Рекса Тибольта. Судя по всему, он не особенно обрадовался нашей встрече.
– Как дела, Рекс? – вежливо спросил я.
– Отлично, – буркнул он. – Послушайте, Бойд… По поводу прошлого вечера. Я… – он внезапно замолчал, уставившись на что-то позади меня, затем быстро ушел.
Я повернулся и увидел Эрла Харви. Поперек переносицы у него красовался белый пластырь, подчеркивающий грязный цвет ого глаз.
– Какого черта вы здесь делаете за сценой? – заорал он.
– Защищаю интересы своего клиента, Эрл, – спокойно сказал я. – Вдруг ты захочешь близко подойти к ней, тогда я еще раз врежу тебе, чтобы твоему носу не было скучно!
Его лицо потемнело, он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то злое, но вдруг передумал и быстро удалился.
К тому времени, когда я добрался до гардеробной Марго, ей пора уже было возвращаться на сцену, так что мне осталось только проводить ее.
Вторая часть оперы была даже лучше, чем первая. Танец Донны Альберты был таким откровенным, что публика затаила дыхание. Во всем театре воцарилась полная тишина. Напряжение нарастало с каждым сбрасываемым покрывалом. Наконец последнее из них мягко упало на пол, оставив ее в крошечном телесного цвета бюстгальтере и трусиках, которые были почти не видны публике. Ее голова медленно наклонилась к Ироду, и ее бесподобно изогнутое тело застыло в просьбе. Под ярким белым светом ее тело превратилось в мраморную статую, в которую вдохнул жизнь какой-то языческий бог.
– Боже! – хрипло воскликнул Алекс, нажимая сразу пять кнопок на своей клавиатуре. – Она могла бы заработать миллион в эстрадном шоу!
Чувствовалась, что аудитории после всего этого потребовалось минут пять, чтобы снова начать понимать происходящее. Мне тоже. Саломея потребовала голову Иоанна Крестителя, и Ирод почувствовал первые угрызения совести. Лампы постепенно погасли, и палач исчез в темном провале посредине сцены, который должен был обозначать дверь в темницу, где был заключен Иоанн. А когда Саломея потребовала принести ей голову Иоанна, свет на сцене полностью погас. Через пять секунд луч голубого света озарил напряженную, опустившуюся на колени Саломею перед темным провалом. Дрожь пробежала по публике, когда рука палача медленно появилась из темноты, неся серебряный плоский поднос, на котором покоилась голова Иоанна. Я вспомнил, как Рекс Тибольт говорил мне, что гипсовая голова была чертовски точной копией, – так оно и было. Саломея схватила ее и тут же уронила.
– Черт! – в отчаянье пробормотал Алекс. – Знал, что кто-нибудь обязательно разобьет ее. Но почему в день премьеры?
Донна Альберта стояла на месте не двигаясь, словно парализованная, и вдруг – рухнула на пол.
– Господи! – Алекс начал остервенело нажимать кнопки. – Что бы я сделал, если бы это случилось со мной?
В течение последующих десяти секунд на сцене ничего не происходило. Наконец Луис Наварре разгадал неистовую подсказку Алекса, и действие дотащилось до развязки, когда солдаты ринулись на сцену, погребая Саломею под щитами.
Занавес упал под оглушительные аплодисменты публики, но его больше не поднимали. Я последовал за Алексом, который ринулся на сцену к тесной кучке людей, столпившихся вокруг неподвижного тела Донны. Когда я пробрался внутрь, Марго стояла около нее на коленях. Она посмотрела на меня с надеждой.
– С ней все в порядке. Просто обморок – и все.
– Думаете? Может, она заболела? – с волнением спросил Наварре.
– Нервы, – ответила Марго. – Когда она взяла голову… – ее голос оборвался, когда она посмотрела на голову, лежавшую на полу рядом с Донной Альбертой. Даже под гримом было видно, как побледнело лицо Марго, в глазах застыл ужас.
– Что такое? – настойчиво спрашивал Алекс. – Что случилось?
Марго подняла трясущуюся руку и показала – голова Иоанна лежала в темной блестящей луже.
– Кровь? – недоверчиво прохрипел Алекс.

10

Лейтенант Чейз посмотрел на часы, тяжело вздохнул и с явным отвращением уставился на меня.
– Час ночи, – недовольно сказал он. – Мы проторчим здесь до утра. Рассказывайте еще раз, Бойд.
– Я пришел сюда по приглашению, – терпеливо повторял я. – Меня пригласила Марго Линн. Помощник режиссера может подтвердить, что мы все время находились с ним в его будке, за исключением антракта.
– Госпожа Линн – ваш клиент, не так ли?
– Совершенно верно, – согласился я. – Она нервничала, поэтому захотела, чтобы я был рядом с ней.
– Почему нервничала? – рявкнул Чейз. Я пожал плечами.
– Просто нервничала. С артистами это часто случается.
– У меня такое чувство, что вы не доверяете мне, Бойд, – холодно сказал он. – Если вы знаете что-нибудь из того, чего, не знаю я, то лучше вам сейчас рассказать об этом.
– Если я разузнаю хоть что-нибудь, сразу же сообщу вам, лейтенант, – пообещал я. Кажется, он не очень мне поверил.
– Да? Меня уже тошнит от всего этого! Сначала труп в коробке, который выскакивает, чтобы поприветствовать меня. Теперь отрубленная голова, которую выносят на подносе. – Он медленно покачал головой. – Это просто какой-то маньяк!
– Не могу представить, как это ему удалось, – сказал я. – За сценой все время были люди.
– Под сценой есть проход к той двери, – сказал Чейз. – Во время действия все смотрели только на сцену, так что проникнуть туда не составляло труда. Бутафор положил макет головы и поднос у ступенек, ведущих к двери, – продолжал Чейз. – Это было еще до начала спектакля. Потом, сразу же после антракта, Тибольт зашел в этот проход. Во втором действии Саломея беседовала с ним, когда он находился в темнице. Так?
– Так, – согласился я.
– Еще там некоторое время находился парень, который исполнял роль палача. Он говорит, там было довольно темно. Поднос с головой находился там, где ему и следовало находиться, так что он взял его и принес Донне Альберте на сцену, ни разу не глянув на голову.
– А где было тело? – спросил я.
– Посредине прохода. И никаких признаков оружия. – Чейз снова покачал головой. – Кто бы это ни был, ему надо было воспользоваться топором. Судя по всему, Тибольта обезглавили одним сильным ударом.
– Убийца, наверное, поджидал Тибольта в проходе? – предположил я.
– Похоже, что так, – согласился Чейз. – Дождался, пока Тибольт исполнит последнюю партию, затем вошел в туннель и убил его.
– Отрубить голову, затем подменить макет на подносе… – я нервно поежился. – Представишь это – начнешь бояться темноты!
– Тело оставили возле входа со стороны крыла, – проворчал лейтенант. – Достаточно далеко от двери на сцену, чтобы тот, кто играет палача, ничего не заметил.
Я закурил и попытался представить ситуацию в выгодном для себя свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16